Посторонний человек. Урод. Белый аист - Людмила Георгиевна Молчанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Белый дом с оградой, в котором жила Кира, остался позади. Девушка лишь мельком взглянула на освещенное окно в нижнем этаже, лишь подумала, что теперь ее, наверное, заждались друзья, но даже не замедлила шагов. Она и не заметила, как свернула за угол. И опять длинная улица, и опять можно идти.
— Присядем? — предложил неожиданно Балашов, и Кира покорно опустилась на чью-то скамейку, припорошенную снежком. Села смирно, вслушиваясь в спокойный голос юноши, хотя почти не понимала, о чем он говорит.
— Жить надо красиво! Быть свободным, как ветер. Делать все, что тебе захочется. Вернее, что по душе. Ведь у каждого свои вкусы. Я, например, люблю музыку, спорт, интересные книги и совсем не понимаю тех людей, которые подчиняются обстоятельствам, а не своим желаниям и вкусам. Возьмем, например, моего отца. Он художник, ч просто не могу понять, какое удовольствие доставляет ему ехать в какое-то захолустье, писать портреты со стахановцев полей, вместо того, чтобы оторваться от всего обыденного, начать какое-нибудь историческое полотно...
— Но если все художники начнут писать только исторические картины... — слабо и неуверенно начала Кира.
— Я не говорю про всех, я только про отца. Остальные пусть делают, что им вздумается. Надо уметь пользоваться жизнью. Вот, например, моя мама. Она балерина, и способная... Танцевала Одетту... И как танцевала. — Он помолчал и вздохнул. — А сейчас ей, бедняжке, приходится сидеть дома, возиться с тряпками и Алькой, нельзя бросить девчонку— чего доброго, избалуется. Но ничего, мама еще возьмет свое. Она не унывает. — И снова, помолчав, добавил:— Красиво, бывало, жили люди. Умели чувствовать.
— Неправда! — вдруг вырвалось у Киры. — У нас очень интересно жить. И герои есть. Люди, которые уехали поднимать целину, или те, на дрейфующих станциях, разве не герои?
Балашов усмехнулся, снял серую кубанку и стряхнул с нее снег.
— Известное дело!
Но Киру точно прорвало.
— Вот я никогда раньше не брала в руки стихов и думала, что они не интересны. А совсем недавно...
— Какие же стихи?
— Щипачева!—пролепетала Кира.
— Что же, Степан пишет недурно. Читал я его стихи года два назад... .
Балашов оживился, чуть откинул назад голову:
Мне бросились в глаза две яркие звезды,
Их свет струился на дома и на сады,
Дружней не вижу звезд, чем эти две, взгляни —
Как бы в одну звезду сливаются они...
Он смотрел куда-то вверх, и Кира невольно подняла голову. Но зимнее небо недовольно хмурилось холодной чернотой. Звезды не сияли в этот вечер.
— Напрасный труд! Эти стихи совсем не о тех звездах,— услышала девушка взволнованный шепот возле самого уха и слегка откачнулась.
Словно случайно Балашов дотронулся до ее руки. Кира почувствовала, как ее пальцам в варежке стало вдруг тесно и жарко. Она испуганно поднялась и заспешила. Он тихонько рассмеялся и осторожно взял ее под локоть.
Весь мир вокруг: небо, сугробы у забора, улица, дома — все стало вдруг иным, неузнаваемым, от этого легкого, волнующего прикосновения руки в черной перчатке.
Вот и дом. В палисаднике растут три дружных дерева. Только сейчас их ветки засыпаны вовсе не снегом, а черемуховым цветом... А в окне Аллы темнота... Спит Алла крепко, спокойно...
* * *
С каждым днем, с каждой новой встречей Балашов все больше и больше нравился Кире. Умный, красивый, способный, он резко выделялся среди остальных ребят в классе. По сравнению с ним они выглядели неинтересными, скучными и даже глуповатыми. И не удивительно было, что некоторые, наконец, поняли это, завидовали и в отместку, как казалось Кире, стали относиться к своему новому товарищу с явным недружелюбием. Особенно отличался Андрей, который при каждом удобном случае старался высказать свою неприязнь вслух. Он буквально не давал Балашову открыть рта, обрывал на каждой остроте и шутке и, как староста класса, при каждом удобном случае требовал прекратить посторонние разговоры. Обычно Андрей радовался, если кто-нибудь из ребят получал хорошую оценку, но когда преподаватель хвалил Балашова, лицо Андрея принимало злое и настороженное выражение.
Кира возмущалась. Андрей, конечно, попросту завидовал. Обижалась Кира и на Аллу: подруга тоже придиралась к Балашову и выговаривала Кире, видя юношу рядом с ней в перемены.
Она, как и другие, не догадывалась о их встречах.
Балашов настаивал сохранять все в тайне. Кто знает, как посмотрит на их отношения, например, Евгения Ивановна. Пожилые люди — странные. Забыв, что когда-то сами были молодыми, они при каждом удобном случае принимаются читать нотации. А в классе может начаться зубоскальство, неуместные шутки. Он, Балашов, конечно, не может допустить этого. Да и что понимают эти мальчишки и девчонки в настоящей дружбе?
Нет, Кира не хотела нотаций и насмешек. Она молчала и не делилась ни с кем своей радостью. Она с нетерпением ждала вечера, чтобы услышать спокойный, чуть усталый голос друга, почувствовать легкое прикосновение его руки к своей, прикосновение, от которого так радостно замирало сердце.
Они любили бродить по тихим улицам окраины города и говорить, говорить без конца.
Балашов успел повидать многое: Ленинград с его памятниками и дворцами, солнечные улицы Киева, утопающие в зелени белые дома Симферополя. Каждое лето он вместе с матерью выезжает не в какую-нибудь Аспинку или в пионерский лагерь, а на курорты Крымского побережья. Он видел красивую жизнь, понимал в ней толк, стремился к ней. Балашов разбирался в музыке, живописи, литературе. Он занимался спортом и был уверен, что со временем станет чемпионом, что стол его будет заставлен кубками и завален почетными грамотами. Он мечтал о больших делах и посмеивался над тем же Андреем или Аллой, которые лезли из кожи, чтобы получить хорошую оценку по тому или иному предмету.
Просыпаясь утром, Кира думала о вечере. Теперь она с трудом принималась за уроки, наспех просматривала скучные разделы учебников. Да и стоило ли зубрить? Надо ли мучиться еще долгих шесть лет ради того, чтобы потом забраться в глушь, хотя бы в ту же Аспинку? Игорь
