Дело застенчивой подзащитной - Эрл Гарднер

– Вы сейчас ссылаетесь на собственный опыт?

– Да. В случаях, когда проводится вскрытие, процент смертей от неустановленных причин ничтожно мал.

– Из вашего опыта следует, что количество таких случаев составляет три-пять процентов?

– Можно считать и так. Вообще-то, называя эти цифры, я подыграл вам.

– Итак, в данном конкретном случае только потому, что вы не смогли установить причину смерти и тело было забальзамировано, вы предположили, что причиной смерти могло быть некое вещество, все следы присутствия которого были уничтожены бальзамирующей жидкостью. Вы предположили, что это был цианистый калий.

– Э-э, хотя я и не считаю вашу формулировку честной, я все же вынужден ответить утвердительно.

– У вас были случаи, когда вы оказались не в состоянии определить причину смерти до бальзамирования?

– Да.

– И они составляли три-пять процентов от общего числа?

– Ну, пожалуй, да.

– Определяли ли вы в этих случаях причину смерти как отравление цианистым калием?

– Это абсурд! Конечно же, нет!

– Подписывали ли вы заключение относительно любого из этих случаев, где бы указывалось отравление цианидом как причина смерти?

– Нет.

– То есть вы просто писали в тех заключениях, что причина смерти не установлена?

– Ну… нет.

– Вы не знали причины смерти, – гнул свое Мейсон, – потому что вы не смогли ее установить?

– Верно.

– Но в заключении вы этого не писали?

– В заключении, мистер Мейсон, должна быть указана какая-то причина смерти. В наших кругах, когда не представляется возможным абсолютно достоверно установить причину смерти, практикуется указание причины из определенного списка, известного всем врачам.

– Другими словами, когда вы не можете установить причину смерти, вы просто призываете на помощь свое воображение. Так?

– Ну, я уже сказал, что в заключении должна быть указана какая-то причина смерти.

– Именно, – сказал Мейсон. – А это значит, что в тех случаях, когда вы не можете установить причину, вы ее выдумываете. Верно?

– В таких случаях – да.

– То есть по крайней мере в трех процентах случаев вы сознательно фальсифицируете медицинские заключения?

– Я не фальсифицирую заключения.

– Я сказал что-то не так?

– Не знаю.

– Но в своих заключениях вы делаете вид, что знаете причину смерти, хотя на самом деле не знаете. Не так ли?

– Все врачи так делают.

– И вы тоже?

– Да. Понимайте это как хотите.

– Этот случай был похож на все остальные случаи, когда причина осталась неустановленной, но на этот раз вы в качестве причины указали отравление цианистым калием?

– Этот случай не был похож на все остальные.

– Почему?

– Потому что в данном случае было свидетельство о возможности отравления цианидом.

– Какое свидетельство?

– Ну, хотя бы цвет кожи.

– Но цвет кожи вы отметили еще тогда, когда, подписывая медицинское заключение, указали в качестве причины смерти коронарный тромбоз. Правильно?

– Да.

– Хорошо, что еще заставило вас переменить мнение?

– Да то, – выпалил доктор Грэнби, – что обвиняемая призналась, что она…

– Вот именно, – перебил Мейсон. – Так как в газетах написали, что подзащитная призналась в отравлении с помощью цианистого калия, вы и заключили, что смерть наступила в результате отравления цианистым калием.

– Это была одна из причин.

– Но сейчас это единственная существенная причина, не так ли, доктор?

– Еще и тот факт, что никакой другой видимой причины смерти не было.

– Но вы же говорили, что в определенном проценте случаев вы не в состоянии определить причину смерти.

– Ну да.

– Но в заключении вы этого не пишете?

– Я указываю причину в заключении.

– Невзирая на то, что вы не в состоянии ее установить, вы указываете причину смерти в заключении?

– Это распространенная медицинская практика.

– У меня все, – заявил Мейсон таким тоном, словно произнес: «Что и требовалось доказать».

Гамильтон Бергер о чем-то шептался со своим помощником. По его виду можно было заключить, что выступление доктора его отнюдь не порадовало, но он не знал, как смягчить очевидный ущерб своей позиции.

– Есть еще вопросы? – спросил судья Ашерст.

Гамильтон Бергер покачал головой.

– Нет, – сказал он. Его интонация показывала, что он сообразил – перешептывания с помощником тоже ослабили его позиции. – Больше вопросов нет.

Следующим свидетелем Гамильтона Бергера была Мэрилин Бодфиш, сиделка, которая дежурила в доме в ту субботу, когда умер Мошер Хигли. Она сообщила, что у них было заведено, что около полудня Надин Фарр подменяла сиделку на некоторое время, чтобы дать ей передохнуть и перекусить. Свидетельница сообщила, что та суббота была очень солнечной и что она вышла из дому и расположилась на расстеленном одеяле позагорать в укромном местечке между гаражом и оградой, когда услышала, что в ее спальне, расположенной как раз над гаражом, звенит электрический звонок. Тогда она поспешно оделась и побежала в дом, где обнаружила, что Мошер Хигли бьется в конвульсиях и задыхается. На постели и на полу были следы рвоты и пятна пролитого шоколада. Кроме того, на полу были осколки разбитой чашки. Свидетельница заметила, что шоколад на полу был еще теплый.

– Вы заметили что-нибудь еще? – спросил Гамильтон Бергер.

– Я почувствовала определенный запах.

– Что это был за запах?

– Запах горького миндаля.

– Когда вас обучали работе сиделки, вам рассказывали про яды?

– Да.

– Вы знаете, какое вещество обладает запахом горького миндаля?

– Да, это цианистый калий.

– И вы почувствовали этот запах в момент смерти Мошера Хигли?

– Да.

– Вопросы защиты, – торжествующе сказал прокурор.

– Когда вы впервые поняли значение этого запаха? – спросил Мейсон.

– Я заметила его сразу же, как только склонилась над пациентом. Я…

– Отвечайте на мой вопрос, – перебил Мейсон. – Когда вы впервые поняли значение этого запаха?

– Позднее, когда я услышала, что покойный, возможно, был отравлен цианистым калием.

– Вы были в комнате, когда там появился доктор Грэнби?

– Да, сэр.

– Вы сообщили ему, что уловили запах горького миндаля?

– Нет, сэр.

– А доктор Грэнби говорил вам, что ощутил этот запах?

– Нет, сэр. Мы не говорили на эту тему.

– Где вы находились, когда доктор Грэнби составлял медицинское заключение, в котором в качестве причины смерти указывался коронарный тромбоз?

– Я была рядом, когда он заявил, что именно от этого и умер покойный.

– Вы не сказали ему, что, возможно, причина могла быть другой?

– Нет, конечно. Сиделка не может корректировать диагноз врача.

– А вы тогда не подумали, что диагноз неверен?

– Я…

– Ваша честь, – встрял Гамильтон Бергер, обращаясь к судье, – свидетельница не является медицинским экспертом. Она всего лишь сиделка. Она получила вполне определенную, ограниченную подготовку. И со всей определенностью она может говорить лишь о вполне определенных вещах. Защита не имеет права задавать такой вопрос.

– Конечно же, имеет, – живо возразил Мейсон. – Свидетельница уверяет, что она чувствовала в момент смерти запах горького миндаля и что она знала, что это – признак цианистого калия. Так что нам очень важно выяснить – указала ли она на это обстоятельство доктору, что она, несомненно, сделала бы, если бы действительно в тот момент осознала значение запаха, или же осознание наступило позже, когда полиция вложила эту идею в голову свидетельнице.

– А теперь мы имеем чисто спекулятивное утверждение, – заявил Гамильтон Бергер. – Нет никаких свидетельств, что идея об отравлении была подсказана свидетельнице полицией.

– Если вы позволите мне продолжить перекрестный допрос, – с иронией проговорил Мейсон, – то я покажу, что идея отравления пришла именно из этого источника.

– Минутку, – сказал судья Ашерст, – эта перепалка между сторонами является нарушением правил ведения дела с обеих сторон. Свидетельнице был задан вопрос. Совершенно верно, что квалификация свидетельницы не позволяет ей определять причину смерти, но данный вопрос касался не этого, а поведения свидетельницы в тот момент. Возражение не принято.

– Итак, указали ли вы в тот момент кому бы то ни было, что почувствовали запах горького миндаля?

– Нет.

– В тот момент, до того, как вы разговаривали с полицией или окружным прокурором, придали ли вы какое-нибудь значение тому факту, что почувствовали запах горького миндаля?

– Нет.

– Подумали ли вы в тот момент, что запах горького миндаля характерен для цианидов?

– Ну… нет, в то время нет.

– И только позднее, когда вы давали показания полиции и когда вас спросили, не заметили ли вы чего-то такого, что указывало бы на возможность присутствия цианида, вы сделали свое заявление насчет запаха?