Последнее целование. Человек как традиция - Владимир Кутырев

Когда признают, что традиция не пепел, который надо хранить, а огонь, который надо нести, или повторяют хайдеггеровскую мысль, что бытие требует возврата к истокам, редко додумывают эти положения до конца. Для своего исполнения они требуют «консервативной революции», изменения характера цивилизационной активности, ее направления и целей, признания, что человечество прошло фазу подъема на вершину и теперь свою энергию должно прилагать к тому, чтобы тормозить, а не рваться вперед, в «бессмертное никуда». Это наиболее ответственный этап бытия. Альпинисты чаще гибнут на спусках, чем на подъеме. Прогресс приобрел силу инерции, поэтому управлять теперь, значит, прежде всего, регулировать творческую деятельность, особенно в части внедрения ее новых результатов в практику. «Если вы думаете, – писал М. Мамардашвили, – что можно естественным образом продолжать традицию, как если бы она была просто самой жизнью, – то это заблуждение. Можно подумать, что традиция – как твое дыхание: ты дышишь и живешь, чему-то следуешь, и тем самым она продолжается. Между тем человеческий опыт кричит о том, что нет этого, что ткань, которая ткется над бездной, иная»[42]. Хотя в целом М. Мамардашвили был интеллектократом, следовательно, чуждым эколого-гуманистической проблематике его пафос, что человек есть усилие и быть человеком не объективное естественное состояние, представляется весьма ценным. Оно сугубо ценностное. Человек – это непрерывное напряжение, своего рода воля к существованию. К бытию. Не к «белокурой бестии», не к «новому» или «пост-транс-сверхчеловеку», а к сохранению идентичности существующего. Для этого теперь нужны усилия. Борьба. Как борьба за сохранение природы и культуры, всего, что является нашим домом. Домом бытия[43]. Держит этот дом, служит его фундаментом, в живой природе – геном, в культуре – традиция. Традиции – это геном человеческой цивилизации вообще и ее конкретных культурных форм, в частности. Телесно-духовный человек – генно-традиционный человек.

Глава II. Жизнь под знаком «пост»: на тонущем корабле гуманизма

1. Эта коварная реальность

Кроме членов сатанинских сект, открыто провозглашающих приверженность злу, остальные люди, как известно, служат добру. Добру! Что они ни делают: изобретают оружие или/и уничтожают себе подобных, открывают новые химические элементы и/или добывают уран, клонируют живые органы или/и создают искусственный интеллект – всегда ради мира и прогресса, во имя торжества свободы и справедливости, на благо себе и будущим поколениям. Удивлять должно бы только одно: откуда и почему на Земле так много Зла. Но удивляются этому непропорционально мало.

Библия подсказывает, что благими намерениями вымощена дорога в ад, однако ее подсказка трактуется обычно морализаторски, без понимания, что зло имеет объективную природу и в конечном счете обусловлено взаимодействием бытия и небытия, жизни и смерти, рождения и гибели. Философы, от которых можно было бы ожидать выявления злого семени благих начинаний, такой задачи почти не ставят. Не принято. Они в основном «познают», то есть дублируют науку, хотя теперь намного больше потребность распознавать, выявлять превращенные плоды этой науки. Последствия ее технической реализации. На первый план выходит проблема ценностной и экологической рефлексии над нашей (а может быть уже и «не нашей») деятельностью, ее реальными и предполагаемыми результатами.

Хотя люди никогда не были особо дальновидны, на что издревле сетовали мудрецы, близорукость современного человека, прежде всего ученых и изобретателей – поражает. Если сегодня открывается возможность получения какого-то видимого эффекта, они готовы разрабатывать и внедрять что угодно, в большинстве своем не задумываясь о последствиях завтра. О компенсационной отдаче. О вопросе за счет чего/кого, а значит неизбежном зле, в лучшем случае пользе в одном и вреде в другом. Не задумываются о пропорциях такого соотношения. Но причина, что наши действия все чаще достигают целей по принципу «шел в комнату, попал в другую» или с точностью до наоборот, все-таки не в прогрессирующей глупости Homo sapiens. По крайней мере, не только. Она в усложнении производственных и социальных отношений, образа жизни людей, в том, что создаваемая техникой искусственная реальность саморазвивается и стала нелинейной, контринтуитивной и контррациональной, что из субъекта деятельности человек превращается в ее элемент.

Тем осторожнее, «экологичнее» должны быть его действия, трезвее реакция на безудержные множащиеся проекты, изобретения, идеи и утопии. С ростом практических возможностей реализации чего угодно, ответственность при выборе целей должна быть на порядок выше, а предвидение опосредованных следствий намного важнее накопления непосредственного знания – информации. Умение понять и определить, что является действительно полезным для человека, а что таковым «прикидывается» идальше обернется превышающим сиюминутную выгоду ущербом, иногда непоправимым, можно считать, пожалуй, основной задачей экологического мышления и критерием мудрости в «новационную эпоху». Смысл этой мудрости – наше спасение от самих себя.

Всеобщая и все более фальшивая благонамеренность ведет к тому, что зло как бы не имеет носителей и тем более идеологов. Не ясно даже, с кем бороться, защищая добро. Его просто «защищают». Выступают за сохранение природы, жизни, беспокоятся о нарастании угроз человеку, его телу и духу. Основания для этого видят либо довольно абстрактные – загрязнение среды, технизация, сциентизм, либо сугубо конкретные, против которых и мобилизуется общество: против распространения ядерного оружия, СПИДа, наркотиков, за то, чтобы выделялись заповедные территории, разрабатывались программы гуманитарной помощи, применялись новые чудодейственные лекарства и т. д. В 99 % случаев это «битье по хвостам», не касающееся причин проблемы, а если и находят виновников, то всегда исполнителей. Между тем любые опасные процессы и авантюрные, близорукие решения имеют идейных вдохновителей, «певцов» и пропагандистов. Есть они и у тех, кто уничтожает природу, подрывает корни жизни, дегуманизирует социальные отношения.

Часто это делается неосознанно, без понимания действительного значения выдвигаемых проектов. Творцы новационных теорий, как правило, их фанатики и не способны видеть обратную сторону своей активности. А многие причудливо сочетают заботу о каком-либо явлении с взглядами, которые ведут к его отрицанию. Один и тот же автор может исповедовать экологические убеждения и одновременно хлопотать об «экологическом производстве», т. е. замене естественной среды искусственной, вплоть до создания БТМ – бесприродного технического мира; беспокоиться о сохранении биосферы и тут же восхвалять универсальный космизм, который не совместим с органической жизнью; или, указывая на признаки антропологического «снятия» и дегуманизации человека, предлагают быстрее совершенствовать виртуальные технологии, которые, в сущности, данный процесс провоцируют. Нельзя также сбрасывать со счета тех, кто хорошо понимая опасность собственного творчества, маскирует ее ссылками на объективную необходимость прогресса, от которого «не уйдешь» (так обычно говорят о смерти) и… обещаниями будущих благ.

Сложилась странная ситуация: повседневная жизнь человека раздирается противоречиями, пронизана психологической напряженностью и тревогой, в обществе идет ожесточенная борьба интересов, нарастают апокалипсические ожидания, а в области мировоззрения и универсальных идей царит равнодушный плюрализм: «толерантность». Нет желания знать, кто и что на самом деле выражает, у природы и жизни одни защитники. Существует как бы своеобразный сговор идеологов: выдумывай и дай выдумать другим. Остальное не важно. Это беспринципное мирное сосуществование противонаправленных или откровенно мусорных, запутывающих суть дела подходов, коварно и ведет к предательству человека. Оно не позволяет осмысленно противостоять враждебным тенденциям развития или хотя бы вовремя приспосабливаться к ним. Под пение сирен о прогрессе, о все новых и новых успехах техно-науки или, напротив, отвергая их, но «вообще», в духе фобии, мы теряем представление о том, куда нас тащит и какие взгляды чему служат. Короче говоря, сейчас нужна открытая борьба различных мировоззренческих стратегий, когда вещи называются своими именами.

Если в дотехническую эпоху мечты людей об избавлении от труда, скатертях самобранках и живой воде свидетельствовали о свободном полете их духа, имели очевидно положительное значение и можно было только желать их скорейшего осуществления, то проблема XX века, по замечанию Н. Бердяева, в том, что мечты и утопии стали слишком осуществимы. По мере приближения к воплощению, в них обнаруживаются дотоле скрытые противоречия – «зло». Отсюда возникает жизненная потребность анализа, как в контексте новых технологий меняются содержание и сама роль мировоззрения, особенно утопий. Одно дело понятие ноосферы, когда его предлагал В. И. Вернадский: с неизбежностью оно было довольно туманным и представлялось разрешением всех земных трудностей; другое дело ноосфера, как она выступает сейчас: в виде техносферы, разрастающейся искусственной среды, которая подавляет естественную и эволюционирует с не меньшей жестокостью, чем природа. То, что издалека казалось спасением, вблизи становится опасностью. Повседневная реальность и проза жизни более милосердны, чем возвышенные грезы, стоит им опуститься на землю. Так проявляет себя в области духа «ирония истории», когда зло выступает в виде добра. Ф. М. Достоевский называл это «законом искажения великодушных идей».