Когда деды были внуками - Надежда Сапронова

Благодать, да и только!

Смотрел, смотрел Савелий, слушал, слушал — и стал опять пастушонком Савкой, что скакал когда-то за жаворонками по родным полям. И начал птицам подсвистывать. Сначала тихо, а потом все громче, все заливистей.

Неожиданный возглас Кондрашова привел его в себя:

— Гляди-ка, кажись, Ерёменко шествует!

На безлюдной дотоле дороге действительно показался человек. По особой походке, чуть вприпрыжку, друзья признали в нем одного из своих бывших товарищей — по первому году работы — забойщика Ерёменко: хороший малый, верный.

И тот их признал и поспешил навстречу. Долго хлопали друг друга ладонями и трясли за плечи старые друзья.

Оказалось, у Ерёменкн умер отец, он бросил шахтерить и едет домой хозяйствовать.

— Мать покою не дает, обижается, домой зовет. Да и женить меня собирается. А то, говорит, перестареешь, — несколько смущенно объясняет он и, в свою очередь, спрашивает, куда идут Кондрашов и Сапронов.

Те отвечают.

— Ах, черт вас дери! Так идите же немедля на нашу шахту! Там в кузнеце во как нуждаются! У нашего-то грыжа объявилась, на днях чуть не помер, а хозяин не пускает — замены нет. Двигайте, двигайте! В точку попадете. Далеко только. До вечера шагать будете.

— Вот то-то и хорошо! — говорит Кондрашов. — На ближние-то шахты нам дорога закрыта. А на дальнюю мы чистенькие явимся, незамаранные.

— И то правда, — соглашается Ерёменко. — Ну, так час добрый!

Всем троим время дорого, и, крепко пожав руки, товарищи расходятся, возможно навсегда.

— Стойте! — вдруг кричит Ерёменко. — Стойте! Забыл упредить: хозяин-то наш спесив больно. Почет любит, уважение. Чтобы шапочку снимали, чтоб стояком при нем стояли — и все такое прочее. Так вы уж, того… Соответствуйте!

— Ладно! — кричит Кондратов в ответ. — Посоответствуем.

К вечеру до шахты добрались. Неподалеку наткнулись на шахтеров, ночующих в степи. Подошли. Познакомились. Узнав, что Кондрашов и Сапронов пришли наниматься, один из шахтеров сказал!

— Сласти от нашего хозяина не ждите, ребята. Человек гордый и без совести. И подрядчик — такой же сатана. Бараки гнилые, пища гнилая, крепи гнилые. Холодно, голодно, и обвалы бывают.

— Ну что ж, други, посмотрим! — ответил на это Кондрашов. — На людях, говорят, и смерть красна, а мой дед по-другому говорил: «Бог не выдаст, свинья не съест!» И другая у него поговорочка была: «На бога надейся, а сам не плошай!» И я, братцы, так рассуждаю: если сам не плошаешь, в обиду себя не даешь — никакая тебя свинья не съест. А в жизни, между прочим, обратное получается: не свинья человека ест, а тот ее! Как бы и вашего хозяина… того… кто-нибудь не слопал!

Шахтеры засмеялись, потеснились и предложили нашим путникам хорошее «спальное» место.

Поболтав недолго в том же роде, один за другим все уснули.

Утром отправились вместе с прочими: шахтеры — в шахту, наша парочка — в контору.

В конторе хозяина еще не было. Молодой конторщик, о котором шахтеры рассказали, что это племянник и единственный наследник хозяина, предложил обождать. Друзья пошарили глазами по комнате — где бы присесть? Ни скамьи, ни табуреток нигде не оказалось.

Только позади стола стояло внушительное кожаное кресло с высокой спинкой, да по бокам стола — по табуретке. На одной из них сидел конторщик.

Заметив взгляд Кондрашова, конторщик сказал с усмешкой:

— При хозяине сидеть собираешься? У нас этого не водится!

Кондрашов подошел к нему поближе, сделал глуповато-растерянное лицо и, хлопнув себя по ляжкам, сказал полушепотом, наклонившись к конторщику:

— Да ну? А не врешь? А ежели он, скажем, до вечера не придет: неужто я до вечера стоять должен?

— И до вечера постоишь: невелик барин! Савка чуть не расхохотался, глядя на кондрашовскую «комедь». Однако выдержал.

Оба отошли к окну.

Савка хотел было примоститься на подоконнике, но Кондрашов так взглянул на него своими выразительными глазами, что тот сразу понял свою оплошность.

А конторщик насторожился уже.

Хорошо еще, что кепки сразу же у порога сняли, а то, пожалуй.

В это время какой-то парень вошел в контору в картузе, так и к столу подошел.

Конторщик привстал и ловким привычным жестом сбил картуз с его головы на пол:

— В какое место пришел, деревня? Учить вас…

Малый в испуге попятился к двери — и был таков!

Возможно, он пришел сюда впервые и, возможно, действительно из деревни. Остальные входившие шахтеры были, по-видимому, свои, уже вышколенные: шапки они снимали у порога и, разговаривая с конторщиком, мяли их в руках. Говорили негромко, почтительно и располагались возле стен, их не касаясь, чтобы не опачкать угольной пылью. Впрочем, были и непочтительные. Эти хотя и сняли картузы (а иные без них и пришли), но с конторщиком говорили полным голосом, чем-то недовольные, чего-то требующие.

С приходом хозяина все разговоры стихли. Хозяин сел за стол и уткнулся в поданные ему конторщиком книги.

Кондрашов и Савелий обождали, пока все пришедшие пройдут перед хозяйским столом (хозяин слушал их, не отрываясь от книг) и подошли к столу последними. Конторщик уже шепнул хозяину о цели их прихода, и тот поднял на них бесцветные, с красными жилками глаза-буравчики. Тут же вновь упер их в книгу, буркнув племяннику:

— Зачисли, отведи на кузницу и поставь на довольствие.

Ерёменко был прав: кузнец был нужен хозяину до зарезу. Но он, разумеется, и виду не показал. Конторщик принял документы новых работников и положил их в ящик стола: «Потом оформится. А пока нечего время терять!»

Кузница, в какую он их привел, была лучше многих: просторная даже, почти светлая; горн в порядке, инструмента вдоволь. Но, разумеется, нет такой кузницы, что пришлась бы по руке новому работнику. Каждый новый кузнец обязательно по-своему переложит инструмент и материалы в своем собственном, привычном ему порядке, чтобы не глядя хватать его в нужный момент: когда раскаленный кусок металла шипит и брызжет искрами — тут не время искать где что лежит.

На эту перекладку и на добавление полок и затычек на стенах ушел первый день, а затем началась работа, такая же как и на прежних шахтах: в кузнице и в подполье. Такая и, однако, уже не такая. Русско-японская война, позорная для царского самодержавия и губительная для России, многое перевернула в сознании народа. Иными стали и шахтеры. Теперь уже подпольщикам социал-демократам удавалось поднимать их на большие дела, чем борьба за собственный заработок.

Хозяйская коммерция

Много хозяев узнал Савелий за пять с лишним лет своей работы на шахтах, но такого, как новый, еще не встречал. Владел он четырьмя шахтами, но по доброй воле никогда туда не спускался. Разве уж нужда заставит: потолок обвалился, водой залило, авария в стволе получились с человеческими жертвами, — надо следы заметать, чтобы под суд не попасть.

Целые дни проводил хозяин в конторе, уткнувшись в расчетные книги. Искал, какие статьи расхода можно еще срезать, чтобы увеличить приход. А люди, трудом которых он жил? Они только ярлычки к цифрам. Не интересовался он и состоянием шахт. Работают — и работают: была бы прибыль.

И вот однажды (месяца три с лишком успели до того поработать на шахте Кондрашов с Савкой) хозяин обнаружил, что на одной из шахт снизился приход.

Он засопел. Проверил еще раз: точно, уменьшился. Хозяин крякнул, побагровел весь. Конторщик взглянул в его лицо и встрепенулся: может, удар? Тогда — он наследник!

Но радовался он преждевременно. Дядя поднял над столом свое грузное тело и, наклонившись к племяннику, ударил его по щеке.

— Ты что же, щенок, не докладываешь? В книгах не разбираешься? Так за что ж я тебя, мозгляка, кормлю, наследником сделал? Дядю разор ожидает, а он помалкивает!

— Да помилуйте, дяденька, какой же разор? Самая малость меньше! — залепетал перепуганный племянник.

— Зови, мозгляк, десятника, подрядчика, управляющего!

Конторщик опрометью бросился за дверь. Подрядчика поймал по дороге и вернулся с ним тотчас же. Тот подтвердил:

— Малость уголька поубавилось. Пласт чуток победнел, а оборудование не соответствует. Вот подновить бы, и уголек опять потечет за милую душу!

В глазах хозяина зарябили цифры расхода.

— Закрыть! Не нужна мне эта негодная яма. Закрываю! Подготовь документы! — и плюхнулся на кресло! вопрос о закрытии шахты был решен.

Трое шахтеров, вошедших в контору при этих словах хозяина, испуганные его криком, попятились назад. Но смысл слов был так понятен и страшен, что они сначала остолбенели в дверях, а потом бросились на шахту, передавая всем встречным тяжкую весть.

Через час все стало известно всем.

Залетела весть и в кузницу…