Черный человек. Книга 2 - Василий Головачев

Боянова удивилась, увидев его в кабинете: она только что закончила видеоселекторное совещание и готовилась к работе с секторами службы.

— Хан? Что-нибудь случилось?

— Извините, Власта, — пробормотал Джума, испытывая кратковременный прилив нерешительности. — Отчет о кенгуру уже в машине, а пришел я по другому поводу… личному. Мне некоторым образом нужна свобода.

Боянова едва заметно улыбнулась.

— Разве вы не свободны?

Джума заставил себя преодолеть заторможенность, ловя себя на мысли, что оценивает комиссара как женщину. Она бесспорно была красивой, прекрасную фигуру не мог скрыть никакой костюм, но отсутствие мимики, видимых эмоциональных движений души, проявления обыкновенных человеческих чувств придавали ей холодность и твердость мраморной статуи, ожившей ради разговора с гостем.

— Если говорить о свободе в узком смысле слова, то я свободен, а если оценивать мое внутреннее состояние, то… одиночество — не синоним свободы.

Боянова внимательно и задумчиво оглядела безопасника, жестом пригласила сесть.

— Вы хотите попросить отпуск? Почему не по ранжиру? Ни Шевчук, ни кадровая служба не ответили бы вам отказом.

— Я никому ничего не хочу объяснять. Мне нужен отпуск на некоторое время, на две-три недели, и причина — чисто личная, убедительная лишь для меня.

— Карой, — проговорила Боянова полуутвердительно.

Джума вздрогнул, с изумлением взглянув на комиссара, почувствовал, что краснеет, и взял себя в руки.

— Никак я под «колпаком»?

Боянова рассмеялась, превратившись на мгновение в обаятельную девчонку, случайно забравшуюся в кабинет комиссара безопасности.

— Я обязана знать все о своих сотрудниках, их проблемы волнуют и меня. Берите отпуск любой длительности, на сколько необходимо. В качестве утешения приведу высказывание одного из психологов: «Человек — это особое существо, которому свойственна постоянная свобода принимаемых решений, невзирая на любые жизненные обстоятельства».[26]

— Классика, — мрачно сказал Джума. — Я тоже изучал психологию в свое время. Там есть продолжение: «Эта свобода включает в себя возможность быть как нечеловеком, так и святым». Какую возможность вы пророчите мне?

Комиссар покачала головой, с откровенным интересом изучая лицо Джумы.

— Вы умны, Хан, приятно в этом убеждаться время от времени, однако не стоит причислять себя к сонму святых, в вопросе вашем есть такой намек. Вы нормальный человек, способный ошибаться и причинять боль себе и другим. У меня есть знакомый, который делит мужчин на случайников и шансеров. Случайник — тот, кто пользуется случаем: удалось — хорошо, не удалось — ну и бог с ним. Шансер же никогда не упускает своего шанса. По-моему, если применить к вам эту классификацию, вы ушли от первого, но еще не пришли ко второму. Нет?

— М-м-м… — промычал Джума, озадаченный, не знающий, что сказать в ответ. С подобной точкой зрения он еще не сталкивался, а тем более не ожидал, что ее выскажет Власта.

— Впрочем, может быть, я сужу слишком пристрастно, — продолжала Боянова. — В конце концов особенности характера не являются решающими, всегда решает позиция личности. Давайте лучше поговорим о ваших друзьях.

Джума внутренне собрался, настороженно посмотрел в умные, с проблесками иронии глаза Бояновой.

— Кого вы имеете в виду?

— Мальгина, Ромашина… Железовского. Все они меня интересуют не только профессионально, но и как личности достаточно неординарные и одаренные. Прежде всего, конечно, Мальгин, загадочный богатырь, способный справиться с шестеркой хорошо вооруженных и специально обученных парней, а также без всяких последствий выпрыгнуть со сто одиннадцатого этажа.

Безопасник смотрел непонимающе, и Власта коротко рассказала ему о бое Мальгина с неизвестными лицами в квартире Купавы, жены Шаламова. Джума посидел немного, огорошенный новостью, и тихо присвистнул, забыв, где находится.

— Вот именно, — произнесла Боянова, отвечая мысленно какому-то абоненту (минуту, я занята). — Нет сомнений, что знаменитый нейрохирург, человек-да, не только интрасенс или экзосенс, как утверждают наши аналитики, но и кто-то еще. Не хочу утверждать, что он «черный человек», и все же Клим обладает неким «темным знанием», являющимся основой магии и колдовства — если использовать древние термины, обозначающие границы человеческого познания.

— Клим — колдун? — засмеялся Джума, но осекся, увидев неудовольствие на лице комиссара. — Простите, это от неожиданности, никогда не думал о нем, как о… маге. Но мой Ка[27] говорит мне, что вы ошибаетесь.

— У вас еще будет время убедиться в этом. Не знаю, есть ли Ка у вас, но у Мальгина он в наличии, и не один. Что касается Ромашина, то он авантюрист по натуре, хотя и предельно порядочен. Тем не менее в настоящее время он невольно является одним из факторов дестабилизации общественного спокойствия и безопасности, что не может не настораживать.

— Ромашин?! Как может быть фактором дестабилизации бывший начальник службы безопасности?

— Вспомните прошедшие события: случай с погоней за Шаламовым на Маат, выстрел из «василиска» в Даниила, в результате чего личность «черного человека» возобладала над личностью Шаламова, потом эта неподготовленная атака на обрывок «сверхструны», в результате которой на Меркурии возникла «сфера Сабатини»… Этого мало? А к чему приведет упрямый поиск Ромашиным входа в орилоунское метро? Способен ли он сам оценить это после совета Лондона «не искать Шаламова, потому что поиск опасен»?

Джума молчал.

— Я не имею претензий к Ромашину как к человеку, он симпатичен мне, умен, энергичен и… не менее загадочен, чем Клим Мальгин.

— Ну, Мальгин ладно, а при чем тут Железовский? — помедлив, спросил окончательно сбитый с толку Джума.

— Поисками Шаламова они занимаются втроем. — Боянова дала понять, что время аудиенции истекло. — И это опасно. Для людей и всех нас в том числе. Я не призываю вас вести наблюдение за троицей, что-то предпринимать, анализировать, работать, одним словом, но, если возможно, просто побудьте с ними рядом, подстрахуйте Мальгина, помогите ему… чем — не знаю сама, советом, может быть, уважением, добрым отношением, готовностью помочь наконец.

Хан встретил прямой взгляд женщины и понял недосказанное. В душе угрюмо шевельнулся второй «я», скептик и пессимист, но Джума не дал ему возможности высказаться. Пробормотав слова прощания, он вышел из кабинета, унося в душе взгляд Бояновой, в котором сквозило сомнение в его способностях.

Разговор с Бояновой не принес ожидаемого облегчения, а пустые комнаты дома, заполненные тишиной и грустью, усугубили плохое настроение. Однако Джума заставил себя встряхнуться и после короткого сеанса йогатренинга почувствовал прилив энергии.