Вольные города - Аркадий Крупняков

Глава шестая

ДЕЛА СТАМБУЛЬСКИЕ

...Потому что изменчива судьба наша: нынче хан, завтра беглец; нынче богат, завтра нищий; нынче много друзей, завтра все враги. Я боюсь своих, не только чужих...

Из письма хана Золотой Орды Тимура-Кутлуба

СНОВА В ВАТАГЕ

рошло еще три дня, и фрегат пришел в Азов. Авилляр решил еще раз испытать атамана. Позвал Василько, сказал:

—      Здесь у меня дел много: корабль выгру­жать буду, крепость поглядеть надо, рабов при­вез— надо заставить стены чинить. Ты со своим стариком можешь гулять целую неделю. В суб­боту возвращайся.

—      А если я не вернусь? Сбегу если?

—      Вот дурак! Ты у меня три года вольный ходил, на корабле я тебя в трюм загонял разве? Зачем тебе бежать?

Говорил так паша и хитрил. Сам думал: если вернется атаман — верным слугой султана будет. А убежит — все равно поймают. Хоть и жалко— голову придется срубить.

Дед Славко с атаманом сошли с корабля. Авилляр сунул в руку атаману кисет с деньгами, сказал:

—      Погуляй, новую одежду купи. Турецкие наряды пора снимать.

Вечером в каюте Авилляра появился человек. Недаром турок услал с корабля атамана. Уви­дел бы он Ионашу — задушил бы.

А Ионаша стал ныне важным человеком. Кем он был у Менгли хана? Мелким подручным. Кого надо выследить, кого надо убрать. Теперь, когда Ионаша перешел на службу к Авилляру, большие дела поручают ему. Под его рукой полторы сотни таких же со­глядатаев, каким он был сам когда-то. Везде его люди: и в Кафе, и в Азове, и в Бахчисарае. Сам он по совету паши живет в вата­ге, держит лавку, часто ездит вроде за товарами, а на самом деле сует Ионаша свой нос во всякую дырку. И в ватаге у него согля­датаи, и в Сарай-Берке, и в Казани, и даже в Москве. Велик про­стор, где есть у Ионаши глаза и уши, научился он разбираться в хитрых замыслах своих хозяев, чует, что и когда им нужно узнать.

Ионаша сразу понял: султану Баязету и снится и видится поло­жить лапу на русские земли. Особенно беспокоится об этом Авил- ляр — султан поручил эту сторону его заботам. Авилляр знает: звезда Золотой Орды идет к закату, того и гляди лакомый ку­сок — Русь из его рук упадет. Если султан не перехватит этот ку­сок на лету — пиши пропало. А перехватить можно. И Авилляр за эти три-четыре года сделал для этого немало. А Ионаша ему по­могал. Задумано было хорошо: если Ахматова орда растает—дви­нет с юга к русским границам свое войско Менгли-Гирей, по­слушный султану человек. С востока зажмут русских ногайцы. Они тоже Стамбулу послушны. Рядом с Москвой Казанское ханство. Там сидит Алихан, дважды подданный: и Крыму, и через него Стамбулу. На западе живет круль Хазиэмир. Этому выгоду посу­ли— пойдет хоть на черта. Со всех сторон обложена Русь. И на вольницу степную, придонскую большие надежды возлагает Авил­ляр. Ионаша это знает, не зря живет в самом сердце вольницы. Придумано собрать эту вольницу в один кулак, дать этим разбой­никам оружие, бросить на Ахмата, ускорить его падение. И тогда не данницей можно сделать русскую землю, а частью Османской империи вместе с Крымом, Астраханью и Казанью.

В последние месяцы Ионаша и его соглядатаи метались из кон­ца в конец своих поднадзорных земель: всюду дела пошли по- другому, не так было задумано. И вот сегодня примчался бывший кашевар в Азов к своему хозяину с вестями не совсем утешными.

—      Ну, говори,— сказал Авилляр, разглядывая Ионашу, исху­далого, обветренного.

—      Я писал тебе, паша, если помнишь, еще в прошлом году, что хан Ахмат решил наказать строптивого Ивана и послал в Москву войско.

—      Помню. Ну и наказал?

—      Не удалось сие хану. Дошел он до городка Алексина, раз­грабил его, а далее идти побоялся. Да и не мудрено — выставил князь Иван сто восемьдесят тысяч воинов, и хан, поджав хвост, убрался восвояси. Ныне снова готовит хан посольство на Москву, но еще неуважительнее будет говорить Московит с послами, по­скольку теперь он воинов может выставить вдвое больше. Ахмату дерзости подданных сносить непривычно, он непременно захочет наказать ослушника, и будет война.

—     На Казанский юрт твои люди ходили? — мрачно спросил Авилляр.

—     Оттуда плохие вести, великий паша. Алихан казанский не­умен, горяч и труслив. Знать татарскую против себя настроил; го­лову сечет правым и виноватым, а старая царица Суртайша совсем из ума выжила. Не приведи аллах, если их обоих с трона столк­нут! Уйдет тогда Казань на сторону Москвы.

—     Почему уйдет?

—     Ведомо ли тебе, что у Ивана Московита живут сыновья Иб­рагима— законные наследники престола?

—     Магмет-Аминь?

—     Да, премудрый паша. И еще Абдыл-Латиф.

—     Они дети Нурсалтан, а она, я думаю, хану Менгли послуш­на. У детей скорее к Крыму будет душа лежать.

—     Не думаю. Нурсалтан царя Московского братом зовет, хан Менгли тоже с Иваном в дружбе.

—     А ногайцы? — уже совсем мрачно спросил паша.

—     У ногайцев такая междуособица идет, что им свои земли без наших воинов, коли что случится, не защитить. Польский круль тоже идти на Московское княжество опасается. Растет оно и под­нимается, как на дрожжах тесто.

Отпустил паша Ионашу, велел пока подождать и стал думать. Две ночи думал, ничего не мог придумать. За такие скверные дела султан голову снесет, пожалуй. То, что везде свои соглядатаи есть, это хорошо, но они только смотрят на дела, а вмешиваться в них не могут, изменять не могут. И выходит, что Авилляру самому на­до во            многих местах побывать, и в первую очередь в Сарай-Берке, в Москве, в Казани, в Астрахани. Надо дела этих городов наощупь проверить, надо их в нужное султану русло направить. А время идет! И решил Авилляр немедля ехать в Сарай-Берке, от­туда с посольством Ахмата — в Москву, а из Москвы — в Казань. Позвал Ионашу, велел ему снова ехать в ватагу.

—     Скажи всем, чтобы атамана встретили.

—     Скажу. Только мне оттуда убираться        придется,   великий па­

ша. Сокол никогда не простит мне.

—     Поживи пока в Азове.

...Желание вырваться в степь, на волю было велико. Василько пересчитал деньги, данные Авилляром, их хватит, чтобы купить двух коней. А там...

Но чем больше он ходил по берегу, тем больше убеждался, что думать о воле еще рано. Куда ни кинь взгляд, в какую сторону ни погляди — всюду недруги, везде опасность. Даже в ватаге сейчас его не могут спрятать. Василько понимал, что и там паша понаты­кал своих людей: недаром же, сидя в своем серале, он все о вата­ге знал.

И понял Василько, что отрываться от турка ему пока не надо. Дед Славко хоть и поворчал малость, однако тоже с этим согла­сился.

В субботу утром они пришли на фрегат. Авилляр встретил их с радостью, сказал:

—      Одетый в турецкую одежду, ты был милее моему сердцу. Но раз надо...

На следующий день он посадил атамана и деда Славко в ту­рецкую лузатую фелюгу, дал двух гребцов и велел плыть вверх по Дону, к ватаге.

—      Я тебе все время помогать буду,— сказал прощаясь.— И ты меня помни. Придет время — приеду.

Весна ныне на придонской земле сильно замешкалась и потому уходила спешно. Ей наступало на пятки, дышало сильными вет­рами в спину ядреное южное лето. Парус под этими ветрами на­дувался туго, звенели снасти, гнулась мачтенка. Фелюга прыгала по речной волне с гребня на гребень, словно чайка, еле задевая воду. Гребцы бездельничали. На пятый день пути Славко сказал:

—      Нужное место не проскочить бы. Ты, атаман, гляди. Будут ежели по левому берегу две рощицы — дубовая и сосновая, меж ними и приставай. Наши там должны быть...

...Ивашка Булаев, послав деда в Кафу, надежду на то, что он там встретит атамана, имел малую. Если бы дед Славко не доку­чал постоянными разговорами, то и не послал бы. А старый гус­ляр надоел ему. Как стало известно, что Сокол жив и находится в туретчине в плену, Славко стал приходить к Ивашке чуть не каждый день и ныть:

—      Он вас, иродов, можно сказать, из геены огненной вывел, а вы его, стервецы, забыли. Ведь ежели бы не он, расползлись бы вы по крымской земле, как черви, передавили бы вас татары по­одиночке. Ты сам-то, пес рыжий, сколько раз от плена бегал, а все попадал туда же, теперь сидишь в каюте, портков из парусов нашил и доволен. Про атамана забыл. Скоро грабежом зай­мешься...

—      Не скули, дед,— упрашивал Ивашка,— что я могу поделать? Не в туретчину же мне за ним идти. Я сам тоскую не меньше твоего.

—      Ежели тоскуешь, проводи меня в Кафу. Ваську не зря Со­колом прозвали — не сможет он в неволе долго жить, улетит. И где бы он ни был — к Чуриловым придет все равно. А там, баял Ионаша, пустырь. Кто его встретит? Кто к нам дорогу укажет?

Так продолжалось полгода. Ивашка сдался и степью проводил деда на Кафу. И то надо сказать — надоел дед. Озлобился на ва­тажников за разброд, за баловство. За то, что Микеня оторвался от ватаги и свою шайку завел, дед Славко пилил Ивашке шею чуть ли не месяц.