Шантаж - В. Бирюк

Наконец, тоненький звук «и-и-и-и», издаваемый мятельником, сменился глубоким и взволнованным дыханием. За это время я подобрал свой дрын берёзовый и обтёр его клоком сена. Продолжим.

— Зря ты, Спиридон, со мной так. «На дыбу вздёрну, шкуру спущу…». А если б я таковы слова да всерьёз принял? Ты чего, тупой сильно? Ты же сам видел, что я от Велеса ушёл. И человека своего вытащил. Ежели я слугу у замогильного бога отбил, то неужто я своего батюшку родименького в порубе у какого-то посадника оставлю? А ты — шутки шутить. Давай-давай, подымайся. Надо прикинуть, как Акима вызволять.

Я потыкал лежащего мятельника палкой в бок. Он, охая и постанывая, перевернулся на спину. Полулёжа на унавоженном полу загона, он как-то не проявлял особого энтузиазма и стремления принять активное участие в моей освободительной миссии. Ни физически, ни интеллектуально. «Кто хочет — тот делает, кто не хочет — находит аргументы» — международная менеджментская мудрость. Спирька вздумал менеджерить:

— Посадник твоего Акима не выпустит. У-у-й… Как же больно-то… Дела громкое, княжеское. Два десятка суздальских гридней побить! Донос от верного человека. Да там ещё и хабар немалый. Это тебе не Макухе помороки крутить! А отбить его… О-ох… Полтора десятка воев, стража учёная, слуги верные, собаки злые, запоры крепкие… Да там только тронь — ещё и городские набегут. Силой — и думать не смей! И выкупить ты не сможешь. Зачем посаднику выкуп, когда он и так — всё что есть — может взять? Да и вообще — ты кто такой? Мелочь плешивая!

Возбудившись от очевидности доказательства моей глупости, Спиридон даже начал размахивать руками и елозить ногами. Удар наотмашь дрыном по голени несколько остудил его пыл в части оппонирования. Некоторое время он катался по полу, прижав к груди коленку от внезапно заболевшей щиколотки.

— Значит, ты мне советом помочь не можешь? Жаль, Спирька, жаль. Я-то думал — ты умный. А ты годен только как бобик дрессированный — на цырлах подачку выпрашивать. Значит и цена тебе…

— Ты! Не выйдет у тебя! Не получится! Не можно этого сделать! Только и себя, и меня…

— Не можно, говоришь? Тебе-то, верно, не можно. Тогда я сам. Как бы мне немедля с посадницей парой слов перекинуться? Ну! Ты ж там все ходы-выходы знаешь.

Спиридон ошалело смотрел на меня. Интересно бы узнать: это ошаление — ещё от боли или уже от моего вопроса? Господи, ну как же тяжело с предками! Я же простым русским языком спрашиваю. А он мне по-одесски — встречные вопросы кидает:

— Зачем это?

Ответ неверный. Спрашиваю здесь я, хоть и не прокурор. И твои, Спиридон, вопрошания — нынче неуместны. Я снова рывком ткнул дрючок к горлу лежащего человека. Он дёрнулся. Снова вскинул руку, чтобы отвести мой дрючок от своего горла. Но руку до захвата не довёл. Остановил на пол-дороге. В таком… полуприподнятом состоянии. Со стороны похоже на приветствие советских людей тогдашними вождями с трибуны Мавзолея. В хлеву это как-то… не смотрится. Дядя, здесь первомайских демонстраций трудящихся не предвидеться.

— Убери рученьку — обломаю. Нафиг.

Я осторожно приподнял концом своей палки его бороду, чуть придавил, так что голова у него начала запрокидываться всё дальше назад, и, чуть подёргивая, чуть меняя направление и прикладываемое усилие своего поучательного, деревянного и длинномерного инструмента, продолжил обсуждение ситуации.

— Акима я у вас заберу — это не вопрос. Он мне самому для дела нужен. Попусту в яме сидеть — ну очень нецелевое использование. Тут вопрос в другом. После того, как я от Велеса ушёл, из семи тамошних волхвов в живых двое осталось. Тот, который быстрее всех в лес убежал, и тот, который со мной пошёл. Остальные сдохли. Убегать в дебри лесные ты, вирник, не будешь. Как насчёт «сдохнуть»? Не дёргайся — поцарапаешься. Вижу, что не хочешь. Тогда — будешь мне помогать. Что для тебя не ново. Тебе от меня хоть когда ущерб был? Я же говорю — не тряси так головой. Тогда отвечай, коли я спрашиваю. Как мне перетолковать с посадницей? Келейно, тайно, под рукой?

Исторгая сопли, слюни и слова-паразиты, Спиридон открыл мне глаза. Ну где ж ещё заниматься просвещением, открывать глаза бестолковому попадёвому попаданцу, как не в тёмном грязном хлеву?

Многим ли из моих прежних современников знакомо понятие «ведомственное жильё»? А ведь было время, когда вокруг этого явления в России разыгрывались трагедии по-круче Шекспировских. Пожары страстей, растягивающиеся на десятилетия. Угробленные, ради квадратных метров, жизни и души. Человеческие мозги, покрывшиеся паутиной на нежеланной, противной, и оттого — изнурительной, службе. Бесконечные, бессмысленные, безысходные семейные войны. Жизнь с удавкой шантажа на шее:

— Разведусь. И куда ты пойдёшь? Служу-то я. И жильё — моё.

Или:

— Уволишься? А жить-то где? Ты уж потерпи. Козла этого.

«Внеэкономическое принуждение» путём предоставления «условного жилья» пышно цвело в СССР. Вполне исконно-посконное, попросту — средневековое. Поскольку широко распространено и в средневековой «Святой Руси».

Ни у одного попаданца не встречал упоминания о ведомственном характере жилья средневековых властных персонажей. А это мелочь существенная. И дело не только в праве собственности, но и в режиме обслуживания и использования.

На «Святой Руси» князь, переходя из одного удела в следующий, как установлено «лествицей», занимает двор своего предшественника. Ибо города построены так, что, даже при желании, часто нет другого места, где можно было бы поставить ещё один княжий двор. Только вот эта резиденция. По сути — служебное жильё.

Какой-то вариант американского «Белого дома». И очередная княгиня, поругивая свою предшественницу за безвкусицу, увлечённо меняет занавески на оконцах, затянутых бычьим пузырём. Только, в отличие от американского президента, новый удельный или светлый князь не знает — на какой минимальный срок его сюда выбрали. Продолжительность пребывания на посту — не один-два срока, пусть и с непрерывным изменением даты начала отсчёта и продолжительности самого понятия «срок», как у нас на пост-советском пространстве, а исключительно в зависимости от интенсивности смертности ближайших родственников.

Подобно тому, как при смене президентов в США происходит смена и тысяч чиновников республиканской или демократической администраций, так и при переходе князей с удела в удел заменяются и «служилые люди» на «Святой Руси». «Князь лысый? Ждём лохматого». «Новая метла — по новому метёт» — русская народная мудрость. И «выметает» значительную часть построенной предшественником «вертикали власти». Тоже — в неизвестно какой момент.

При такой неопределённости самому строится… Экая мелочь! А вот и нет. Представьте себе, что Обама руководит Америкой из своего домика в Спрингфильде, штат Иллинойс. Или Путин — из своей питерской квартиры. Абсурд-с. Поэтому и здесь верхушка в каждом уделе или городке живёт не в своём, а в казённом жилье.

Так же и местный Елнинский посадник. Но и это не всё.

В «Святой Руси» нет специализированных присутственных мест. Вообще, практически нет гражданских общественных зданий и сооружений. Крепости, церкви, мосты. Ограды рынков-торгов. И это — всё. Исключения, вроде Новогородского сместного суда — единичны. Все общественные функции, все функции управления исполняются или криком на торговых площадях, или во дворах жилых усадеб. В «Русской Правде» говорится: «тащить татя на княжий двор», а не «в княжий суд».

Фактически имеет место служебное жильё с сочетанием присутственных и жилых помещений. В моё время, как помню, сельским учителям, давали жильё прямо в школе. Представьте себе, что Президент России не приезжает в Кремль на работу, а живёт там, в Большом Дворце. Как и было значительную часть нашей истории. И все министры — ютятся по своим министерствам. Как бы это изменило картинку московских пробок!

Здесь пробок нет. Двор посадника — не частное, пусть и временное, условное владение, а средоточие местной власти. Дополняется помещениями для хранения собранного мыта, для архивов, тюрьмой, казармой и прочим. И, соответственно, как и положено административному центру, обеспечивается охраной и режимом допуска посторонних на эту территорию. Что я и наблюдал. Если для контроля подходов к городу достаточно наблюдателя на башенке крепости, то для обеспечения порядка у проходной посадникова двора ставят двоих стражников-мордоворотов. Которые меня туда сегодня не пустили и впредь не пустят — нечего незнакомому, не местному мальчишке по казённому двору шастать. А то шкоду какую учинит. Или попрошайничать будет. А может он со злодеями вместе? Которые нашего посадника-милостивица извести хотят.

— Глава 120

Вторая проблема — из той же серии: «доступ к телу ограничен». Только носит ещё более общий характер. Здешнее общество организовано наподобие команды космического корабля: человек может испытывать иллюзию изоляции, приватности, только за шторкой санузла. Люди, почти все, не бывают одни. Они постоянно находятся в поле зрения соседей, родственников, прохожих. Исключения — единичны. Святые отшельники в местах пустынных, монахи, ушедшие в затвор, и закрывшие за собой вход в пещеры. Некоторые охотники в лесу. Не все: загонная охота, охота «вытаптыванием», охота на крупного зверя — занятие коллективное. Часто — просто массовое.