Волшебник Ришикеша - Мария Мансурова

Это происходит каждый раз, когда я бываю в столовой. Ясно, он студент, подрабатывающий здесь во время каникул. Ему лет восемнадцать, двадцать. Мне кажется он взрослым, даже старым. Он непохож ни на кого из моих знакомых, он странный, слишком красивый. Носит тарелки с достоинством, будто рыцарь свой меч.

Я постоянно катаюсь на качелях с подружками, учусь красить ногти, по ночам мажем друг друга зубной пастой. Повсюду нас сопровождает ветер, усиливающийся при приближении к реке. Еще участвую в конкурсах, которые придумывают разленившиеся воспитательницы. Например, конкурс красоты.

В тот день я надела белое шелковое платье с кружевными оборками, которое мне сшила мама. В то время оно казалось мне верхом совершенства, мне нравилось дотрагиваться до мягкой ткани, она скользила по кончикам пальцев, поднимая необузданный восторг в моей душе. В самый раз для конкурса, который должен был состояться сразу после ужина.

Ела я мало, чтобы не выпирал живот, но меня мучила жажда. Я приподнялась, потянулась за кружкой с компотом из крыжовника и клубники и готова была вернуться на свое место… Стула не оказалось, я упала навзничь, красная жидкость мгновенно поплыла по белой ткани. Раздался глупый смех толстого подростка, сидевшего рядом. Я только успела подняться, а он уже был здесь. Его глаза сияли от гнева, резким движением он схватил моего обидчика, подтащил к открытому окну и вышвырнул его, будто тряпку. Это был первый этаж, но во мне осталось ощущение, что произошло убийство. Он убил его в моих глазах. Я переоделась и заняла второе место на конкурсе, первое досталось пятнадцатилетней девушке. А еще узнала его имя — Михаэль.

Мы съездили на экскурсию в Варшаву. Больше всего меня поразило обилие игрушечных магазинов, их красочные витрины. Когда мы вернулись, уставшая, я легла на кровать, продолжая мечтать о куклах в воздушных розовых платьях. Пани Мартина позвала всех девочек, чтобы вместе идти через реку в кружок вязания. Уже тогда я испытывала неприязнь к иголкам и ниткам, да тут еще воспоминания о Барби…

— У меня очень болит голова, я останусь.

В ответ я получила сочувствующую улыбку и полную тишину, внезапно окружившую меня. Я пыталась уснуть, ворочалась, взбивала подушку, тоска все больше наполняла голову. Наконец, я решила догнать их. Надела синее платье в мелкую белую крапинку, расчесала волосы и бросилась к мосту.

Никогда дорога не казалась мне такой длинной. Подо мной перекатывалась река: журчала, бурлила, ее протяжную песню подхватывал ветер. Вокруг не было ни души. Я сто раз пожалела, что пошла одна, и отчаянно хотела вернуться. Но было слишком поздно — обратная дорога была теперь намного длиннее. Мои шаги становились быстрее, постепенно превращаясь в бег.

Мост остался позади. Можно было расслабиться. Нужно только найти тот самый корпус.

Он возник из пустоты. Высокий, волосы, как обычно, забраны в хвост. Он произнес несколько слов, но смысл ускользнул от меня, хотя в то время я немного знала польский. Голубые глаза впились в мое лицо. Он повторил. Я рассеянно пожала плечами. Внезапно он схватил меня за руку, увлекая за собой. Я сопротивлялась, кажется, пыталась закричать. Он ускорил шаг. Влажные холодные ладони цеплялись за мои запястья, причиняя боль. Он свернул с дорожки и теперь тащил меня сквозь кусты, босоножки застревали в густой траве. С каждой секундой страх становился все сильнее, как и его руки. Я пыталась вырвать ладони, ударить его, укусить. Вспышка ярости сделала меня сильной, мне почти удалось освободиться, как вдруг он отпустил меня. От неожиданности я упала навзничь. Задыхаясь от недавней борьбы, Михаэль протянул мне руку, чтобы помочь встать. Но я не желала принимать его помощь и продолжала лежать на прохладной земле.

Его силуэт возвышался надо мной на голубом фоне неба, прерываемого тяжелыми облаками. Солнце струилось сквозь высокие кроны деревьев. Неуместный покой разлился по-моему телу и еще нечто сладкое, недоступное моему пониманию. Он опустился на колени и начал говорить, речь была то плавной и глубокой, то хриплой и прерывистой. Я продолжала лежать, меня несли потоки слов, убаюкивая, словно колыбельная. Время изменило свой темп, оно стало чем-то эфемерным, плавным…

— Привет! — раздался звонкий хохот Иры, моей соседки по комнате. — Чем это вы тут занимаетесь?

Я поднялась, отряхивая платье и поправляя волосы.

— Я упала… А тут он… не пойму, что он тараторит.

Михаэль встал и подошел ко мне так близко, что пришлось запрокинуть голову. Смятение в его глазах превратилось в спокойствие или безнадежность. Голос вырвался из приоткрытых губ. „Так выглядят ангелы…“ — мелькнуло у меня в голове. Рядом снова вспыхнул смех.

— Он говорит, что любит тебя… Серьезно!

— Дурочка!

Я хотела еще раз взглянуть в его лицо, но оно было навсегда сокрыто от меня деревьями, светом, пробивающимся сквозь тучи, и временем.

Больше я не видела его. Ни в столовой, ни в любом другом корпусе или парке. Он исчез, оставляя лишь бурную реку и воспоминание об ангеле, которое тоже скоро исчезло, растворилось в приближающейся осени».

— Все болтаете. Может, пойдем прогуляемся? — Вопросительный, зовущий взгляд Дена.

— Почему бы нет. Тань, ты с нами?

— Нет. Поднимусь на второй этаж, там есть Интернет.

— Соскучилась по цивилизации? Ладно, до скорого.

Руки были все еще влажные. Ладони прилипали к перилам, замедляя ее шаг по крутым ступенькам. В мутном окне отражалась улица. Неплохой кадр, но снимать совсем не хотелось… Она села перед компьютером, устремляя взгляд над монитором, в плохо освещенный узкий коридор. «Пожалуйста, пожалуйста…» В ответ на ее слова послышался скрип, дверь одного из номеров отворилась… Высокий, широкие плечи, прикрытые рваной рыжей футболкой, и глаза — голубые и чистые… Таня резко поднялась, тело подалось вперед, готовое броситься к нему. Он прошел мимо, не повернув головы…

Она продолжала лежать среди высокой зеленой травы, упиваясь его силуэтом на фоне неба, прерываемого тяжелыми облаками…

6

Перекрестки

Дворники продолжали скрипеть по сухому стеклу. Дождь давно закончился, оставив на асфальте мокрую вуаль раскаяния, но рука не желала прервать монотонный саднящий скрип. Лера бросила машину рядом с клиникой и вошла внутрь.

— Пожалуйста, присаживайтесь. — Как всегда, выхолощенная пустая улыбка, встречающая, провожающая — без разницы. На овальном столике кипа журналов и ваза с конфетами — издевка над пациентами.

— Проходите. — Еще одно лицо без выражения, безликость в белом халате.

Лера села в кресло, запрокинула голову. Как она вообще могла сломать этот зуб? Конечно, не конец света, но требует времени, а его нет, малышку вечно не с кем оставить.

— Здравствуйте. Как дела? — Высокий, правая рука от запястья и выше покрыта татуировками, смотрел участливо и заинтересованно. В первый раз его боевая раскраска несколько насторожила Леру. Нет, она не была ханжой, просто облик Олега Викторовича не слишком сочетался с медициной. В кабинете стекла готовы были лопнуть от радио, включенного на полную мощность. И губы его вечно шевелились, что-то напевая. Эта черта могла бы напомнить Лере мужа, но почему-то от нее ускользнуло сходство привычек. — Болит?

— Меньше. Острая боль прошла, так, чуть-чуть ноет.

— Отличная новость. Я уже беспокоился — удастся ли нам поставить коронку. Посмотрим. Вот так, пошире. Олеся, если вы вообще Олеся, пылесос.

Пухленькая медсестра недовольно фыркнула, надавив на губу сильнее, чем следовало. Сверлящие, шипящие звуки наполнили рот. Густые белые волосы резкого каре обреченно распластались на бежевой кожаной подушке. Пальцы левой руки начали теребить обручальное кольцо. «Что на этот раз? Камбоджа? Мексика? Перу? И как долго продлится, две недели, месяц?» Она любила путешествовать, любила кисловатый привкус влажного утра, разговоры со случайными людьми. Их первые поездки с Костиком звенели яркими картинками и спонтанным сексом. Но теперь есть Дашенька — их дочь. Ее не возьмешь в пыльный поезд между городами Северной Африки, только Костик не желает смириться, не желает ждать…

— А-а…

— Здесь больно?

Закрывает слезящиеся серые глаза в знак согласия.

— Десна еще воспалена. Ничего, надо снять нагрузку. — Наклоняется к ней, вдруг, слишком близко. Или кажется? Продолжает сверлить, но его рука, татуированный локоть, касается ее груди в черном шерстяном свитере. Отвлекается от мыслей о муже, пытаясь осознать происходящее. И снова медсестра слишком сильно давит на губу, а его губы шевелятся под маской, вторя радио. Она не улавливает мотив — заглушает противное жужжание. Расплывается тепло по груди и животу. Снова начался дождь. Косые капли разрезают оконное стекло в паутине жалюзи. Его черные глаза смотрят внимательно, охватывая не только рот, но овал лица… Делая слепки, он запускает пальцы ей в рот, мягко касаясь и нёба, и щеки, и языка… Ситуация нелепая, но какая разница? Тепло и хорошо. Вздрагивает.