Волшебный корабль - Хобб Робин

Кеннит обвел глазами обращенные к нему лица. Кто-то прямо встретил его взгляд, кто-то смотрел на товарищей, ожидая, чтобы они высказали свою волю. И все беспокойно переминались с ноги на ногу. Ну прямо малые дети, вот только в городе их ожидали игрушки особого рода – бабы и ром. Кеннит прокашлялся.

– Те из вас, кто прежде уже соглашался чуть-чуть потерпеть и доверял мне продажу своего пая, могут рассказать остальным, что в итоге получили денег больше, чем при самостоятельной распродаже. Дело в том, что виноторговец платит дороже за цельный груз бренди, чем какой-нибудь хозяин гостиницы – за единственный бочонок, который вы ему принесете. И цельные штуки шелка вкупе принесут больше, чем отдельные отрезы, которые вы предложите своим шлюхам. А впрочем, сами решайте. – Тут Кеннит сделал паузу.

Матросы внизу шевелились, вздыхали, топтались. Он сжал челюсти. Раз за разом он им делом доказывал, какой способ реализации груза был выгодней. Никто с ним про то и не спорил. Одна беда – стоило ошвартоваться в порту, весь здравый смысл без остатка куда-то вмиг улетучивался. Кеннит позволил себе досадливо вздохнуть и повернулся к Соркору:

– Итак, старший помощник, что же у нас на руках?

Соркор ответил с готовностью. Он вообще никогда не заставлял себя ждать. Он поднял свиток с записями о добыче и развернул его; со стороны казалось – он читал, но Кеннит знал: старпом оглашал список по памяти, ибо великолепно помнил все, что им досталось в походе. Спроси его: ну-ка, каков нынче один пай в шелковых тканях? – и он ответил бы без промедления. А вот читать, кстати, Соркор вообще не умел.

Команда довольно переговаривалась, предвкушая дележку. На причале уже собирались шлюхи и сводники, ожидавшие, когда матросов отпустят на берег. Из их толпы несся свист и вопли вроде кошачьих, иные потаскушки уже выкрикивали свою цену. Пираты волновались, точно звери на привязи, поглядывая то на Соркора со свитком, то на жриц любви, собравшихся около трапа и далее на грязных улицах, поднимавшихся в гору. Когда старпом закончил читать, ему пришлось дважды во все горло орать: «Тихо!» – прежде чем народ опять успокоился и Кеннит мог взять слово.

Капитан заговорил нарочито тихо:

– Те, кто все-таки решится бросить жребий о своей доле, пусть выстроятся возле моей каюты. Я приму вас по одному. С остальными разберется Соркор.

Повернувшись, он удалился к себе. Пускай Соркор действительно разбирается. Так будет лучше всего. Если старпом положит считать, что треть штуки шелка равна по стоимости двум пятым бочонка бренди или полумере циндина – им останется только принять такую оценку. И пускай довольствуются, коли нету терпения подождать и получить эквивалент в деньгах… Что ж, по крайней мере до сих пор никто не роптал. Возможно, команда, как и сам Кеннит, не сомневалась в честности строгого старпома. А может, просто они не решались пожаловаться капитану? Плевать, Кеннита устраивало и то и другое.

Очередь, собравшаяся у дверей капитанской каюты, была обескураживающе короткой. Кеннит выдал каждому авансом по пять сельдеров. Этого, рассудил он, было достаточно, чтобы весь вечер не испытывать недостатка в выпивке и продажных красавицах. И еще останется на пристойную комнату в гостинице – для тех, кто решит заночевать в городе.

Получив свое, люди немедленно удирали на пристань. Кеннит вышел на палубу как раз вовремя, чтобы увидеть, как последний из его матросов спрыгивает на кишащий людьми причал. Это зрелище чем-то напомнило ему стаю акул, бурлящую рядом с куском кровавого мяса. Именно так девки и сводники толпились вокруг появившегося моряка. Шлюхи, работавшие сами по себе, хватали его за руки, предлагая все способы любви вместе и порознь, сводники же старались перекричать их, убеждая матроса, что столь достойному юному богачу не следует мелочиться – он-де может позволить себе женщину в постели на всю ночь да еще и бутылку рома на столике… если только прибегнет к их услугам. Тут же болтались мелкие разносчики, гораздо менее голосистые, но тоже весьма настойчиво предлагавшие свежий хлеб, сладости и спелые фрукты. Молодой пират широко ухмылялся, наслаждаясь вниманием (пусть и корыстным) к своей персоне. Помнил ли он, что, как только исчезнет последняя монетка из его кошелька, эти самые люди мгновенно позабудут о нем – хотя бы он валялся беспомощным в переулке, в сточной канаве?

Кеннит повернулся спиной к шуму и суете. Соркор тоже успел покончить с дележкой и стоял на кормовой палубе возле румпеля[26], глядя на город. Кеннит слегка нахмурился. Старпому следовало бы заранее знать, кто из команды пожелает получить свою долю «живьем». Мог бы он и загодя прикинуть, что следует им выдать… Потом чело капитана разгладилось. Пусть все идет своим чередом. Так, как делал Соркор, оно было, наверное, и к лучшему. Кеннит протянул старшему помощнику большой тяжелый кошель, и тот безмолвно принял его.

– Ну что, Соркор? Пойдешь со мной превращать наш груз в звонкое золото?

Старпом с видимым смущением отшагнул чуть-чуть в сторону:

– Если не возражаешь, кэп, я бы для начала чуток времени попросил. Мне б того… тоже на бережок сбегать.

Кеннит скрыл разочарование.

– Мне-то все равно, – солгал он. И негромко добавил: – Признаться, меня здорово подмывает заменить тех людей, кто упорно забирает свою долю натурой. Ведь чем больше я продаю оптом, тем более выгодную цену мне предлагают. Что ты скажешь?

Соркор сглотнул. Потом кашлянул.

– На самом деле это их право, господин кэп. В смысле – брать свое деньгами или товаром. Так оно испокон веку делалось в Делипае. – И, замолчав, почесал шрам на щеке. Кеннит знал, что дальнейшие слова старпома были тщательно взвешены: – Все они добрые моряки, господин мой. И мореходы отменные, и товарищи надежные. И ни один не шарахается от работы – что паруса шить, что саблей махать. Только дело-то в том, что в пираты они подались не затем, чтобы по чьим-то установлениям жить, хотя бы тот человек был семи пядей во лбу и советы им давал самые распрекрасные. – Сделав над собой усилие, Соркор прямо посмотрел в глаза своему капитану. – Никто, ставши пиратом, не хочет, чтобы и тут им командовали. – И добавил с возросшей уверенностью: – И потом, кэп, мы без штанов останемся, если попытаемся заменить их. Это ж не какие-нибудь пресноводные швабры – ребята просоленные, просмоленные, все транцы[27] в ракушках! А ежели мы станем в первую голову спрашивать, кто согласен, чтобы за них добычу-то продавали, так и наберем бесхребетных, которые сами за себя ничего не могут решить. Такие только и будут стоять да смотреть, как ты за них на чужой палубе рубишься, а через борт полезут, только когда победа будет в кармане. – И Соркор покачал головой, скорее рассуждая сам с собой, чем желая в чем-либо убедить капитана. – Ты завоевал их преданность, господин мой. Неразумно было бы лишать их еще и свободы воли. Они ведь слышат твои разглагольствования о всяких там королях-правителях, и им становится не по себе от подобных речей. Если на то пошло, никого нельзя силой заставить драться на своей стороне.

И Соркор умолк, ни дать ни взять спохватившись. Вспомнил, наверное, с кем разговаривает.

Кеннит ощутил внезапный укол ледяной ярости.

– Ты, без сомнения, прав, Соркор, – проговорил он ровным тоном. – Проследи, чтобы на борту осталась хорошая стража: я сегодня вечером не вернусь. Остаешься за главного.

И, отвернувшись, ушел. Он даже не оглянулся посмотреть на выражение лица своего старпома, которого, собственно, только что наказал отсидкой на корабле (ибо они давным-давно договорились между собой, что во время стоянок один из двоих непременно должен быть на борту). Ну и что? Поделом ему. А нечего было пускать прахом все воздушные замки, которыми Кеннит несколько месяцев тешил свое воображение. Шагая по палубе, капитан с горечью твердил себе, что, видимо, самая главная его глупость была в том, что он еще не разучился мечтать. Пора было научиться жить сегодняшним днем. Как все остальные. Все равно ничего большего ему не видать. Так он и останется всего лишь предводителем шайки мерзавцев, ни один из которых не видит дальше кончика своего носа.