Песни и сказания о Разине и Пугачеве - Автор Неизвестен

Казака дрожь пробрала. Он слышит, как позади защелкали курки. Однако видит, что* Разин и говорит и смеётся. «Може он, потехи ради, только стращает, — думает казак.—

Дай, — думает казак, — всю правду скажу». — «Есть когда на правду пошло, так слушай, Степан, по прозванью Разин, — говорит казак, а сам бодрится. — Ты, говорит, казнишь, да и милуешь, а я скажу тебе правду-истину, по-крайности будешь знать, что казак не любит врать. Воротился я сюда не за тем, чтобы персону твою видеть, — ее хоть бы век не видать; и не за тем, чтобы за хлеб-соль тебя благодарить, — хлеб-соль твоя не куплена, не трудами добыта; а за тем, чтобы боченок е кизляркой увезти. Вот за чем я воротился». — «Ну, а насчет ее, — сказал Разин и кивнул на девицу, — ну, насчет ее-то что скажешь? Чай, тоже думал поживиться, а? Говори, да правду говори. Смотри! — баловать не люблю». — «Чтотаить, — сказал казак. — Был грех, лукавый попутал, и на нее подумал. Да вот, как видишь, и попался, словно сом-блудник на самоловик. Теперича я в твоих руках. Хошь — казни, хошь — на волю пусти: твоя власть. Казнишь — не буду плакать, отпустишь — спасибо скажу».

«Люблю таких молодцов, что ответ держать

умеют! — сказал Разин и хлопнул казака по

плечу. — Тебе давеча бы, спервоначала, это сказать, так у нас и речей бы об этом никаких не было! Давай-ка выпьем!»

И выпили они по ковшу-другому кизлярки.

«Ее (сиречь девицу^то, заметил слепой рассказчик), ее, — говорит Разин, — никому ни за какие тысячи не уступлю, за нее, говорит, самого чорта в бараний рог соту. А другой кто и не суйся лучше: всякого иного в лапшу искрошу, в муку измелю… Вот что! Слышишь? Ну, насчет кизлярки статья иная, так и быть, куда ни шло, уступлю для такого дорогого гостя, как ты, полковника: ты мне понравился. Только тут есть небольшая задёба. Давеча один из моих молодцов, вот этот, — Стенька указал на одного рослого разбойника, — вот этот хвалился, что в ста саженях попадет из винтовки в грош. За это я обещал на — его пай полбоченка водки, однако — с уговором: если не попадет, как следовал, в цель, то заместо водки сто- линьков горячих в спину, чтобы не хвастался понапрасну. Поспорь с ним, есть когда надеешься на свое молодечество, — говорит Стенька казаку. — Есть когда убьешь в цель лучше его, то кизлярка твоя, а есть когда нет, — не прогневайся: сто линьков в спину… Такой обычай: люблю за дело только награждать!»

Казак подумал и сказал: «Не берусь, что лучше его убью: кто знает, он може важный стрелок; а берусь, что не хуже его убью».

«Хорошо, согласен», — оказал Разин и велел устроить цель.

Отмерили двести шагов, поставили «на шесть» и к ней прилепили грош.

Первый выстрелил разбойник и попал в доску около самого гроша, но гроша не задел.

«Гм! Не велика важность, — проговорил казак, — этак-то та мы, пожалуй, потрафим».

Вот после разбойника выстрелил и казак из своей винтовки, и попал в саму середку гроша; индо грош-то врезался в доску.

«Ай-; да молодец, — сказал Разин. — Ну-ка еще!»

Еще выстрелили по разу. Разбойник со злости трясся, и в доску-то не попал, не токма-что в грош.

«Ну, дружище, — сказал казак разбойнику, — видно, у тебя двойная кожа, коли не умеешь стрелять, а идешь на спор».

Казак был уже тово на порядках пьян: он позабыл, где он; думает, что он у себя на форпосте с товарищами, поэтому и разговорился.

Выстрелил и казак вдругорядь, и влепил опять в грош, индо перегнул его.

«Баста, твоя кизлярка, — сказал Разин казаку и велел из большого бочонка нацедить в другой, поменьше. — А тебе, — сказал он разбойнику, — на три дня винной порции нет, а заме-сто того сто линьков в спину: осрамил, — говорит, — ты и себя и нас».

Опосля того Разин и казак еще выпили малую толику водочки, и казак в добром здоровье уехал от ласкового хозяина восвояси. На прощанье Разин и говорит казаку, а сам, бестия, подмигивает и улыбается:

«Може, увидимся когда-нибудь: я к вашим хочу — толкнуться. Примете, что ли?»

«Но знаю. Как «войско» захочет», — сказал казак и потупился в землю, а сам думает про себя: «Сунься-ка, приятель, — зуб скусишь».

10

РАССКАЗЫ О РАЗИНЕ— СТРАДАЛЬЦЕ И ГРЕШНИКЕ

46

— Давненько, — а как давненько, признаться, не умею сказать, запамятовал, — довелось мне разговаривать, вот этак, как теперича с вами, довелось, говорю, разговаривать с одним отставным солдатиком, и он рассказывал мне вот какие вещи. Служил он, этот солдатик, на своем веку в матросах и (был, на безвестных кораблях. А знаете ли вы, что такое «безвестные» корабли? — спросил слепой слушателей.

Ответ был отрицательный. Каждый из казачат, разумеется, имел общее понятие о корабле, но без всяких' прилагательных, а просто как о (Судне, на котором плавают по водам. Но что такое «безвестный» корабль, — вот это было для каждого ид них новостью. Слепой пустился объяснять.

— «Безвестный» корабль значит… — начал было старик, но объяснение его не ладилось: на слове «значит» старик запнулся; за словом этим другого, разумеется, самого главного, не последовало.

Слепой (Стал в затруднение, чего с ним почти никогда не бывало; рассердился слепой, не зная или не умея в коротких словах объяснить значение «безвестного» корабля, на что вызвался сам. Почмокав тубами или, как говорится, «домузюкав» немного и потерев по лбу кулаком, старик сообразил мысли и сызнова приступил к объяснению.

— «Безвестный» корабль — значит вот какая штука, — сказал слепой. — Теперича, к примеру сказать, проштрафится какой ни на есть из набольших: со всяким грех случается. . Сослать такого гуся сиво лапчатого в ссылку, примерно туда, где солнца не видать, иль-бо смертию казнить, жалко: сердце-то не камень. Вот и велят до поры до времени посадить его^ голубчика, в сибирку. «Посиди-ка там, — скажут доброму молодцу, — так и узнаешь кузькину мать». Приспокоят этого, а там, Глядишь, еще какой-нибудь гусь голландский свихнется с пути истинното, позарится, примерно сказать, на царскую казну, да «о запустит грабли-то глубоконько, индо не вытащить. . Ну, и этого лакомку туда же, в сибирку, чтобы этак, знаете, отбить у него охоту лазить в неположенное ме> сто… Наберется таких молодчиков не один, не два, а многонько-таки. Знамо, кормить их даром убыточно. Вот и велят посадить их на корабль, — для этого «корабли особые имеются,

старые, что выслужили срок, — да и выпустить

в «киянь-море». «Ступайте-ка, голубчики, на все четыре стороны, — скажут им, — вы нам не нужны». А у киянь-моря и берегов-то нет: киянь* море, знаете, на кит-рыбе стоит. Поплавай-ка по киянь-морю, спокаисся, другу-недругу закажешь сосать невинну кровь… И простых солдат посадят на этот корабль, чтобы было кому

10*

работать на нем; без людей, знамо, с лодкой Не оправишься, не токма что с такой махиной, как корабль… Солдат тоже берут больше из проштрафленных, примерно из острога иль бо из арестанских рот, значит, вместо пропажи. Ну, конешно, не все штрафованных, сажают и хороших, нештрафованных солдат, примерно музуриков, то-ись матросиков, которые по компасу понимают. Там какие ни на есть будь мудреные люди, а уж без компаса соваться в море не моги: заблудиеся и в первый же день пропадешь. Этих, бедненьких, тонись музуриков, по жребию посылают, кому уж такой выпадет. Дадут всему «кипажу», то-ись всем людям на корабле, — они все сообча зовутся «кипажем», так мне матросик сказывал, — дадут всему «кипажу» провизии на год, а раньше пяти годов вертаться домой, не велят. Если найдешь в киянь - море чем питаться, питайся на доброе здоровье;»е найдёшь — умирай, а раньше пяти годов все* таки на Русь не вертайся, так уж искони век узаконено, говорят, Петром Первым, что бороды велел брить! Если вернесся раньше, все едино, что в море пропал: смертию казнят, аль-бо живого в столб закладут, — и на это есть закон. В — старые годы таких кораблей в киянь-море много выпускали, и почитай все они пропадали без вести. Разве-раз®е, что из десяти один, за чьи-нибудь молитвы, вернется, а то все сплошь пропадали: от этого и называются корабли безвестными, что без вести пропадают.