Грязные новости (ЛП) - Шен Л. Дж.

— Обычно ты не столь любезен, — заметила я, когда мы шли к лифту, наши шаги и голоса эхом отдавались в почти пустой комнате.

— И ты тоже. Вот почему я хотел посмотреть, как далеко ты готова зайти. Оказывается… — Селиан схватил меня за талию и положил мою руку на сгиб своей руки. — Ты готова зайти довольно далеко, чтобы я тебя трахал. Я скажу отцу, что, если он еще раз с тобой заговорит, его ждет ад на земле. Но я никогда никому не позволю увидеть твои сиськи и киску.

— Это плохо кончится, — пробормотала я, даже не уверенная, слышит ли он меня.

Мы скользнули в лифт, и Селиан, ухмыляясь, нажал кнопку второго этажа.

— Но нам предстоит адская поездка.

Я никогда не верил в чудеса.

Мой жизненный опыт подсказывал, что жизнь прагматична, неконтролируема и непредсказуема. Меня по полной познакомили с этим, когда я застал отца со ртом нашей служанки, обернутым вокруг его члена, когда мне было всего пять лет.

Тогда он сказал мне, что они так играют, и я ему поверил. Более того, это выглядело довольно забавной игрой — мне нравилось трогать свой пенис, нравилось, когда меня щекотали, и сочетание того и другого казалось мне хорошей идеей, достойной Нобелевской премии, — поэтому, конечно, я поделился этим с мамой. Излишне говорить, что мама не была впечатлена тем, что мой отец проводил свои спонтанные игры с помощью прислуги.

Горничную уволили, мои родители сильно поссорились, и с тех пор я не помню времени, когда бы мы были счастливой семьей.

Или просто счастливы.

Или просто семьей.

Несмотря на все дерьмо, через которое они оба прошли вместе, несмотря на все романы и измены, и ругань через адвокатов, и то, что они опустились так низко, что заставили меня задуматься, насколько плохими могут быть люди, они не разводились до прошлого года.

Мой отец, однако, никогда не любил меня. Его презрение в основном присутствовало в том, как он смотрел на меня, как насмехался и как намеренно избегал всего, что мне нравилось или что имело для меня значение. Он думал каким-то хреновым образом, что я ответственен за медленное и неудержимое разрушение его брака. Что только доказывало, как мало ответственности отец брал на себя, когда дело касалось его проблем.

Вот почему я очень мало верил в то, что называется жизнью. Если что-то и пошло правильно, то, вероятно, потому что оно просто свернуло на своем пути к серьезной ошибке. Дайте время и это произойдет. Жизнь заключалась в тушении пожаров или, если вы работали в редакции новостей, в их разжигании.

Что хорошо работало для меня. Мой личный опыт общения с людьми был скудным. Так что я не возражал, если они делали что-то плохое, заслуживающее публичного обсуждения.

В любом случае, как я уже сказал, никогда не верил в чудеса, и именно поэтому знал, что была причина, по которой Лили ушла с праздника до того, как мы с Джудит вернулись на террасу. К несчастью для всех вовлеченных сторон, у меня не хватило ума проверить. Конечно, Лили была частью моего плана, но мои намерения уже был в движении. Я разберусь с ее маленькой истерикой позже, напомню о зáмке моих родителей в Ницце — том самом, который она так хотела отремонтировать и жить в нем летом. Я куплю ей еще один билет на Мальдивы, чтобы провести отпуск с друзьями, успокою ее так, как она привыкла, чтобы ее успокаивали — красивыми блестящими вещами и вниманием.

— О боже! Селиан!

В конце концов, не так давно я застал свою невесту на четвереньках, когда она брала в рот член отца в его кабинете, а он ласкал ее голую, искусственно загорелую задницу — совсем как горничная много лет назад.

Это не было случайным совпадением, и я знал это. Мой отец был больным придурком, и решил напомнить тот день, когда он похоронил свою семью на шесть футов под землей — не только обманув мою мать, но и решив, что это я виноват в том, что он сделал. Отец заставил меня почувствовать, что я в корне неполноценен. Так я стал тем, кем он меня считал: придурком мирового класса.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А почему бы мне не быть здесь? Я здесь работаю. — Я прищелкнул языком, игнорируя всю сцену, разыгравшуюся передо мной с чистой беспечностью, как будто мой отец сидел за своим столом, а Лили печатала на своем рабочем столе в рамках той дерьмовой стажировки, которую она хотела пройти, чтобы произвести на меня впечатление и доказать, что она достойна унаследовать «Newsflash Corporation».

Я вошел в его кабинет не случайно — отец пригласил меня туда, так что знал, что его поймают, — и, конечно, не мог доставить ему удовольствие видеть, как мне больно, поэтому налил себе стакан виски. Уселся на коричневый кожаный диван в другом конце комнаты и тихонько потягивал спиртное, любуясь видом из окна.

Лили наконец набралась смелости заправить рубашку в юбку, натянуть трусики по голым бедрам и вытереть губы, бегая по комнате, как безголовый цыпленок. Она протянула руку, собираясь броситься ко мне.

— Только подойди ко мне, и твоя жизнь, репутация и круг общения, как ты их знаешь, перестанут существовать. — Я спокойно потягивал свой напиток, скрестив ноги.

Она замерла на месте, рухнув на покрытый ковром пол. Мой отец усмехнулся, не торопясь застегивать молнию. Я помню, как думал, что ни один сын не должен видеть пенис своего отца в таком возрасте, если только это не было вызвано необходимостью принять ванну, потому что он был слишком болен, чтобы сделать это самостоятельно.

— Сынок, — наконец поздоровался он.

Я улыбнулся, думая: «больше нет. А может, и никогда».

— Cela aurait dû être toi sous ce bus et non ta soeur, — сказал он. «Это ты должен был попасть под автобус, а не твоя сестра».

Но его тон был добрым, извиняющимся — как будто он защищал Лили. Ублюдок.

Я ответил ему по-французски:

— Знаешь, отец, я тоже хочу этого каждый божий день. И знаю, почему ты это делаешь. Потому что, как только у меня появится шанс, я тебя уничтожу. Полностью.

После того, как мы с Джуд поднялись на второй этаж и уничтожили видео, мы вернулись на террасу, чтобы выпить еще по стаканчику с нашими коллегами, блаженно игнорируя друг друга — еще одна вещь в ней, которая сделала мой член счастливым. Она не была ни навязчивой, ни нуждающейся, ни даже особенно заинтересованной в том, чтобы претендовать на меня или мое внимание. Она занималась своими делами. Как и у меня, у Джуд просто были потребности, которые нужно было удовлетворить. Назовите меня святым, но я был счастлив взять на себя одну (или шесть) из них.

Когда пришло время возвращаться домой, большинство людей воспользовались Uber, другие предпочли идти пешком, а многие поехали на такси и сохраняли квитанции для расходов. Я не хотел, чтобы Джуд ехала домой на метро так поздно, но и предлагать подвезти ее тоже не хотел. Это не стоило последствий бесконечных сплетен и возможных ложных предположений с ее стороны. Я едва взглянул в лицо своим сотрудникам, не говоря уже о том, чтобы предложить их подвезти. Это заставило меня прибегнуть к довольно жалкой просьбе Кейт, которая, по неизвестной причине, решила приехать сюда на машине.

— Во-первых, спасибо за дыхание киски. — Она сделала глоток пива и отошла от меня.

— Так и думал, что ты это оценишь, — невозмутимо ответил я, не моргнув глазом. — Ты должна подвезти Джудит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мы живем в Сохо. Она — в Бруклине, — сказала Кейт как ни в чем не бывало, будто логика имела какое-то значение в моем решении.

Мне было все равно, даже если бы она жила на луне, и то, как я отцепил ее пальцы от стакана, выпил содержимое и выбросил в мусорное ведро, прекрасно говорило ей об этом. Кейт покачала головой, ткнув меня в грудь.

— Прекрасно. Но ты действительно должен бросить свой леденец в парике.

— Леденец в парике имеет родословную и десятипроцентную долю в моей компании.