Обеднённый уран. Рассказы и повесть - Алексей Серов

— Да ну его, он глупый, все шутки — ниже пояса.

— Итальянцы… Зато религиозны, ценят семью.

— Да ну вас, Андрей Петрович!..

Дверь кафешки распахнулась, показалась спина Лидии Караваевой. Жена Андрея Петровича силой тащила за руку какого-то молодого человека. Караваев вскочил, чтобы помочь ей, защитить. но этого не требовалось.

— Что ты какой робкий, с женщинами надо быть смелее!.. — говорила Лидия Сергеевна и, подобно паучихе, подтягивала жертву к себе поближе.

Почувствовав что-то спиной, она повернулась и увидела Андрея Петровича. Мгновенно оценив ситуацию, отпустила руку паренька и обшарила взглядом зал. Опознала Анну Брусникину, и всё ей стало ясно.

— Ах ты!.. — задохнулась она.

— Я, — сказал Караваев. — Я. Не шуми, дома поговорим.

— Поговорим!! — с предвкушением согласилась Лидия Сергеевна.

В тот вечер у их соседей случился настоящий праздник. Давненько они такого не видели и не слышали. Сначала десять минут женщина беспрерывно ругалась и била посуду. Потом упал шкаф. Тогда возвысил голос мужчина. По квартире несколько раз пробежали в разных направлениях. Мужчина что-то яростно прорычал, женщина завизжала предсмертным визгом. Тут приехала милиция, их разняли.

Караваевы неделю не показывались на работе, а когда показались, то это были абсолютно те же самые Караваевы, что и прежде, без всяких изменений, разве только Лидия Сергеевна покрасила волосы в странный морковный цвет, какого на самом деле не бывает. Скоро корпоратив.

На сцене в Красном уголке стоял длинный стол, за ним уместилось руководство завода в полном составе, некоторые с жёнами, в том числе и Андрей Петрович. Отмечали завершение установки итальянского оборудования. Говорили положенные речи. Действительно важное для завода дело, успешное. Лишь бы заработало оно теперь.

Народ с удовольствием выискивал на лицах Андрея Петровича и Лидии Сергеевны следы недавнего скандала, но следов не было. И ладно. Всё равно все знают. Завод — большая семья, здесь ничего не утаишь. Никто не будет их осуждать, мало ли что в жизни бывает.

Тем более, Аня Брусникина уволилась по собственному желанию и, прошёл слух, вместе с кучерявым Паоло уехала в Неаполь. Значит, дело прошлое.

— А теперь слово имеет Андрей Петрович Караваев!

Караваев встал и огляделся. Родные лица в зале… столько лет прошло… столько лет на производстве…

Ну, давай же, Петрович, не робей!

— Друзья! — сказал он. И трудно сглотнул. — Друзья!..

Он посмотрел на сидевших рядом с ним, увидел победно горящий транспарант морковных волос жены. Внезапно ему стало дурно от этого вида.

— Товарищи! — сказал он. — Товарищи…

В зале прошел тихий шелест.

— Простите меня, грешного, — сказал Караваев и опустился на колени. — Простите меня, люди добрые! — он поклонился, ударив лбом в пол. — Я виноват! Простите, если можете. Простите, люди добрые! Я виноват.

После того случая ему пришлось уволиться с завода. А Лидия Сергеевна осталась, с ней ничего не сделалось, тем более что она прекрасно знала: стыд глаза не выест, через полгода об этом нелепом случае забудут, а хорошие работники нужны во все времена. Так оно и вышло.

Теперь Лидия Сергеевна была кормильцем, приходила с работы слегка недовольная, и Андрей Петрович предпочитал проводить всё больше времени на даче, вдали от неё. Но иногда им удавалось и поговорить.

— Что-то с нами не так, Лида.

— Что? По-моему, всё прекрасно.

— Что-то не так. Одного не пойму, когда же всё пошло под откос.

— Не выдумывай, дорогуша.

— Нет, Лидочка. Как-то мы странно и неправильно живём с тобой.

— Перестань, Андрей, у меня от твоих выкрутасов давление поднимается! Лучше бы работу себе нашёл какую-нибудь! А то сидит на моей шее, ножки свесив!..

— Ладно, ладно. ничего.

Вскоре он окончательно сгинул в дачную жизнь.

На заводе действительно забылся этот нелепый случай. Всё пошло по-прежнему. Назначили другого зама по кадрам, и он ещё сильнее завернул гайки. Коллектив обновился. До Караваевых никому не было дела, и только удивительная причёска Лидии Сергеевны сохранилась на несколько предпенсионных лет, как знамя победы неизвестно над кем или чем.

Ничто в этом мире

— А какое это дерево? — спросила Ольга.

— Хурма.

— А это?

— Это мандарин.

— Точно?

— Да, — сказал Борис. — Точно мандарин.

— А вот это лавр, я знаю сама. Хочешь, сплету тебе роскошный лавровый венок?

— Нет, я пока не совершил ничего такого… Но надо предложить Пехтереву. Ему, кажется, этого очень не хватает.

Они приглушённо засмеялись.

— Квартирная хозяйка уже предлагала насушить мне мешок лаврушки, — сказала Ольга. — Хватит на пятилетку вперёд.

— Просто она чувствует свою вину за плохую погоду. Третий день дождь, не искупаешься, не позагораешь. Вот тебе и Понт Эвксинский. А деньги-то за комнату мы платим исправно.

— И чем она может тут помочь? Позвать Мгангу? Разогнать тучи волшебной метлой?

— Все бабы ведьмы, давно известно.

Получив локтем в бок, Борис исправился:

— Имею в виду — старухи.

Дождь, словно подслушав разговор, ещё сильнее стал бить в покатую железную крышу столовой. По бетонированной тропинке сада побежал извилистый ручей. Обедали уже больше часа, спешить совершенно некуда. В комнате сидеть надоело.

По крыше ударило что-то твердое, словно с небес прилетела одинокая здоровенная градина, шумно прокатилась и упала в сад.

— Хурма, — сказал Борис. — Незрелая хурма.

— А похоже на метеорит. И уже ведь не первый раз. Интересно, сколько же плодов этой самой хурмы доживает до января?

— Не бойся, в январе купим, сколько надо, — сказал Борис.

Ольга промолчала.

— Если захочешь, — добавил он.

В крышу снова что-то ударило и с громом прокатилось вниз.

— Хур-мо-пад, — пробормотала Ольга и устало затянулась дымом. — Господи, хоть бы на море сходить. может, дождь перестанет.

Борис встал, поднялся по лестнице в комнату на втором этаже и вскоре вернулся с большим пляжным зонтом.

— Пошли.

Ещё издалека стало ясно, что на море волна. Ветра не было совсем, а вот волна откуда-то была — не то чтобы слишком сильная, вовсе не штормовая, но о купании на сегодня, да и завтра, пожалуй, можно забыть. Валы появлялись метрах в ста от берега, надвигались тяжело, вырастая из глубины, страшные в своём неуклонном стремлении разрушать, и на высшей точке, пенясь, падали в камни, словно сражённые пулей солдаты в атаке, которые ещё не знают о том, что они убиты.

— Море бьёт копытом, — сказал Борис.

Он воткнул зонтик в холодную гальку и присел под ним на корточки.

На пляже было пусто, только несколько мальчишек от нечего делать кидали камнями в лениво качающийся на волнах буёк. Мелкий дождь им был не страшен. Камни ложились рядом с буйком, который продолжал неторопливо, словно посмеиваясь над мальчишками, вздыматься и нырять.

Ольга, закутанная в лёгкий плащ, встала на большой прибрежный валун, и к её ногам тут же поползла солёная морская пена.

— Не двигайся, — сказал Борис.

Он сделал несколько чёрно-белых снимков и несколько цветных.

— Ну как? — крикнула Ольга, оборачиваясь к нему. Море за её спиной, как и сто тысяч лет назад, катило валы.

— Отлично. Очень здорово получилось. Мне кажется, это самые лучшие из всех… здесь, конечно, нужен Пракситель. Хочешь посмотреть?

— Да ладно, потом. Пришлёшь мне по интернету.

Он стоял, сжимая в руках фотоаппарат, и смотрел на неё, щурясь от мелкого дождя.

— Как хочешь, — сказал он наконец.

Ольга влезла под зонт уже озябшая и раздражённая.

— Хочу домой. Что это за отдых? В комнате целый день сидеть? На что смотреть? Даже телевизора нет. Благодарю покорно. И на экскурсию не выберешься. Фу ты, господи! Лучше бы я никуда не ездила совсем.

Борис поднял камень, прицелился в буёк, но кидать не стал.

— Чего же поехала-то?

— А не знаю. Зря поехала. Я думала, мы с тобой встретимся, как тогда. и всё будет так же.

— Ну и что тебе не так?

— Ты мне не так. Море это не так. Всё мне не так.

— Да, заметно, — сказал он и опять прицелился в буёк.

— Ты в этот раз какой-то скучный. Погода плохая. Соседи — идиоты. Завтра уеду, если ничего не изменится.

— Что может измениться? Море? оно всегда гостеприимное. Только погода, — сказал Борис. — Но погода для тебя — меньшее из зол. Я-то не изменюсь, да и соседи вряд ли.

— Ну и очень плохо.

Борис сделал плавное движение рукой, как бы собираясь бросить камень, но не бросил. И потом ещё раз повторил это движение.