Слуга отречения - Свенья Ларк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…это было слишком похоже на сон – тот самый, когда понимаешь, что охотник рано или поздно всё равно настигнет тебя, но не можешь остановиться, и начинаешь задыхаться, не умея проснуться, и всё убегаешь, убегаешь… Верена понимала, что эта дикая гонка не может продолжаться долго, что совсем скоро она попросту совсем выбьется из сил, а в огромном, освещённом выглянувшей из-за облаков полной луной открытом пространстве ей будет уже совсем некуда спрятаться или укрыться.
На миг ей вдруг показалось, что она больше не слышит своих преследователей. «Может быть, оторвалась?» – подумала Верена со слабой искоркой проблеснувшей надежды… и тут же прямо перед ней из облаков, словно из ниоткуда, вынырнул кроваво-медный силуэт, распахнувший два огромных блестящих крыла, а второй монстр-птица со светящимися металлическими когтями материализовался у Верены над головой и тут же кинулся на неё сверху. Верена успела только увидеть его хищный распахнутый клюв и понять, что скорость слишком велика, что она не успеет даже увернуться… И тут произошло что-то странное.
У неё над головой внезапно раскинулась сеть из сотни тонких струящихся золотистых лучей, переливающихся в лунном свете. Жуткая полуптица с размаху врезалась в них, и мощные лапы на миг завязли, не давая ей снова взлететь.
Верена глянула вверх и увидела, как откуда-то со страшной высоты, словно по невидимой лестнице, к ней скачками приближается гигантская, расплывающаяся в воздухе золотистая фигура, похожая на лисицу и на собаку одновременно, а за ней – полупрозрачный силуэт кошки со странно удлинённой, почти медвежьей мордой, неправдоподобно крупными лапами и далеко выпущенными когтями. Росомаха…
Диана! Алекс!
Росомаха оскалила клыки и бросилась вперёд, хлеща себя по ногам длинным пушистым хвостом. Золотая сеть над их головами, располосованная стальными лезвиями птичьих когтей, медленно осыпалась вниз тысячей пылающих лоскутков, а удерживаемый ею монстр резко рванул вверх и тут же, всего секунду спустя, внезапно оказался прямо у Верены за спиной. В то же мгновение она почувствовала жгучую, мучительно режущую боль под правой лопаткой, почувствовала, как волной накатывает слабость и как всё начинает расплываться перед глазами. Белая кошка-росомаха прыгнула на птицеголового сбоку, отталкивая Верену в сторону мощным телом, и та услышала в своей голове непривычно искажённый и какой-то шипящий, но всё равно знакомый женский голос:
«Вни-из! Вниз-з-з! Крылья! Кокон! Вс-спомни…»
Кажется, Верена мысленно закричала что-то и даже услышала какой-то ответ – а потом начала бесконечно долго падать, падать, падать в пылающую редкими огнями тёмную бездну. Всё тело её кричало от пронзительной боли, но Верена понимала, что просто не в состоянии сейчас поставить хоть какой-нибудь блок, одновременно удерживая крылья, – ей просто не хватит сил.
Тёмная земля внизу, облитая лунным светом, стремительно приближалась, и Верена уже могла различить под собой блестящую, как зеркало, гладь воды. Её перевернуло в воздухе, и она судорожно дёрнулась в сторону, понимая, что жизненно важно приземлиться сейчас на твёрдую землю, а не в середину наверняка уже ледяного в октябре озера.
Верена скрестила на груди кулаки и всем телом ощутила, как фигура её начинает вибрировать и словно бы сжиматься, втягивать в себя свет – и тут же поняла, что у неё закладывает уши, как в самолёте. Она отчаянно попыталась почувствовать вокруг себя тёплое, густое, уплотняющееся облако, растягивающееся на ширину раскинутых рук…
Видимо, помог адреналин – её тело в самом деле внезапно окутало ровным сухим теплом, а в следующую секунду по лицу уже с силой хлестнули ветки деревьев, и Верена рухнула на землю.
«…всё получилось? Иначе я ведь потеряла бы сознание», – краешком мелькнула рваная мысль. Вся правая половина спины и правая рука онемели. Верена со стоном дотянулась до неё левой и почувствовала под ладонью липкое и мокрое.
А в небе продолжался бой, и зрелище это было нереальным и жутким одновременно. Вот одна крылатая фигура – крылья, кажется, уже раскинулись на полнеба и закрывают луну, – с размаху вонзает когти в загривок гигантской серебряной кошке, и тут же сверху на неё прыгает лис, вцепляется зубами в крыло и отбрасывает в сторону.
Крылатого относит вниз по странной изломанной дуге, кувыркает в воздухе, и лис немедленно ныряет за ним, а потом, напружинившись, прыгает; зубы смыкаются у того на горле, когти на тяжёлых лапах впиваются в живот. Второй монстр кидается к первому, мгновенно прикрывая его от атаки жёсткими крыльями и встречает лиса мощным ударом металлического клюва…
Каким-то образом даже в человеческом теле Верена продолжала слышать злобный полуптичий клёкот и далёкие яростные голоса своих друзей.
«Наш-ша…» – «Убирайс-ся…» – «Поплатишьс-ся!» – «Не уйдёшь…» – «Акеру…»
«АКЕ-Е-Р-Р-РУ!!!»
От последнего слова, почти одновременно выкрикнутого обоими крылатыми, у Верены зазвенело в ушах. И тут она увидела, как фигуры двух монстров окутывает мутной рябью, как они словно бы вплавляются одна в другую и как мгновением позже вновь распахивает красно-стальные крылья гигантская тварь с двумя птичьими головами, извивающимися на длинных змеиных шеях…
А потом всё вокруг неё погрузилось в темноту.
* * *
С высоты крошечный заброшенный островок посреди Ист Ривер казался укрытым словно бы пушистой пеной из светящихся в янтарном вечернем свете осенних листьев. Только на северном его конце в этой пене ещё можно было различить очертания широкой длинной крыши заброшенного госпиталя, а на южной тянулись в высоту две высокие кирпичные трубы бывшей котельной.
Как только Кейр окончательно освоил техники скачка и полёта, он стал нередко принимать зверя и возвращаться в родной город в одиночку. Особенно здорово было рассматривать Нью-Йорк с высоты поздними вечерами – распластанный внизу, прижатый к земле, сверкающий бесконечными водоворотами красного, жёлтого и голубого, – решётки знакомых и незнакомых улиц, потоки снующих по ним машин, людей, копошащихся внизу, частоколы исполинских подсвеченных зданий, карусели пёстрых огней. Кейр мог часами рассеянно наблюдать за потоками разноцветных дрожащих искорок на тряских панелях мостов, которые гигантскими серыми языками протягивались через Ист Ривер и Гудзон Ривер, и как музыку слушать равномерный, словно дыхание, городской гул, приглушённые кряканья полицейских сирен и автомобильные сигналы. А иногда он приземлялся на крышу какого-нибудь небоскрёба и подолгу лежал там на спине, бездумно глядя в такое близкое для него теперь небо.
Сами полёты были полны ощущений, совершенно сносящих крышу: какая-то детская
