Девятьсот бабушек - Р. Лафферти

4. Маргарет Кот. Художница, фотограф, ботаник и бактериолог. Очаровательная болтушка. Непростительно красивая. Любительница пикантных шуток собственного оригинального посола, немного ветреная, слегка ребячливая.

5. Брайан Кэрролл. Пытливый естествоиспытатель. Всю жизнь искал что-то нестандартное, но что именно — не знал и сам. Он даже не был уверен, что узнает это, если, в конце концов, найдет, но он надеялся, что это будет нечто совсем новое и оригинальное. «Господи, — молился он, — неважно, что там ждет меня в конце, пусть только конец не будет банальным. Этого я уж точно не вынесу». Любое повторение Брайан приравнивал к банальности, поэтому для него Беллота состояла сплошь из приятных сюрпризов.

6. Джорджина Чентл. Биолог и ледышка. Хотя это неточное описание. Джорджина была больше чем биолог, и вовсе даже не ледышка. Холодность она напускала на себя только когда требовалось. Она всегда поступала правильно и почти всегда вела себя дружелюбно. Но она была не Марджи Кот, по сравнению с которой, возможно, и казалась ледышкой.

В общем, команда отличная: ни одной паршивой овцы в стаде.

Самой очевидной особенностью Беллоты была ее специфическая гравитация — вполовину земной, притом что окружность планеты не превышала и двухсот километров. Из-за этой особенности главная роль в изучении Беллоты отводилась Дэниелу Фелану — отводилась теми, кто верил, что у Дэниела есть хоть какой-то шанс решить эту загадку, хотя никому прежде это не удавалось. Сам Дэниел считал свое присутствие здесь совершенно бесполезным: он, мол, уже дал исчерпывающий ответ на все вопросы в своем «Постулате». На его взгляд, Беллота — единственная планета, где все устроено правильно. А вот другие планеты Вселенной, наоборот, атипичны.

Между тем на Беллоте все было вверх тормашками. Фрукты — мерзкого вкуса, зато шипы растений — сочные и сладкие. Кожура и раковины — съедобные, мякоть — абсолютно нет. Протобабочки жалили, как осы, а ящерицы источали медовый нектар. Ну а вода… вся вода на планете была вроде содовой, этакая шипучая газировка. Если же хотелось чего-то другого, то — пожалуйста: можно собрать дождевую воду, но с таким высоким содержанием азота, что ее употребление превращалось в специфический опыт. Особенно если учесть, что грозы случались на Беллоте чрезвычайно часто.

Правда, Фелан в этом никакой чрезвычайности не видел. «Так и должно быть», — говорил он. Это на других планетах — дефицит гроз. На Беллоте же дефицита не наблюдалось: дождь лил пять минут из каждых пятнадцати, и беспрестанно вспыхивали разноцветные молнии. Все время слышались раскаты грома, близкие или далекие, и небо озарялось всполохами. В сущности, темнота не наступала никогда. Не было даже промежутка между вспышками молний — только вспышки между вспышками. Одно сплошное метеорологическое явление в чистом виде, без пауз или остановок.

— И ведь все молнии разные, — заметила как-то Джорджина. — Ни одна не похожа на остальные. Отличаются друг от друга, как снежинки. Интересно, здесь бывает снег?

— Конечно, — кивнул Фелан. — Вчера вечером не было, значит, сегодня будет. Снегопад перед полуночью и туман под утро. А между полуночью и утром всего только час.

К тому моменту они провели на Беллоте уже несколько часов.

— И это нормальный цикл, — продолжил Фелан. — Больше нигде такого нет. Для человека и всех живых существ совершенно естественно спать и бодрствовать по два часа. Это фундаментальный цикл жизни. Многие наши поведенческие проблемы и даже извращения коренятся именно в попытках адаптироваться к ненормальному циклу дня и ночи, навязанному чуждым миром, в котором нам довелось родиться. Здесь мы вернемся к норме, которой раньше не знали. Вернемся всего за неделю.

— За какую неделю?

— За двадцативосьмичасовую беллотскую неделю. Вы осознаете, что рабочая неделя длится здесь всего шесть часов и сорок пять минут? Впрочем, я всегда считал, что этого более чем достаточно.

Морей на Беллоте не было, но треть ее поверхности занимали озера с содовой водой. Что касается флоры и фауны, то животные и растения напоминали своих земных собратьев разве что как пародия. Деревья нельзя было назвать ни лиственными, ни вечнозелеными (хотя Брайан Кэрролл утверждал, что они именно вечнозеленые). Эти деревья как будто нарисовал художник-мультипликатор. А при взгляде на местных животных сама идея существования животных начинала казаться глупостью.

И еще на Беллоте был Хрипун. Медведь — или что-то вроде того. Медведь и сам по себе похож на карикатуру: не то гигантская собака, не то поросший шерстью человек. Монстр и вместе с тем детская игрушка. Хрипун же выглядел как карикатура на медведя.

Билли Кросс, специалист по медведям, пытался растолковать тему коллегам.

— Это единственное животное, которое дети видят во сне, даже если они ни разу не встречали его в реальности и им ничего не рассказывали о медведях. Монкриф с помощью своего метода расшифровки воспоминаний изучил тысячи ранних детских снов. Детям всего мира снятся сны о медведях. И это притом, что в таитянской культуре вообще отсутствует какое бы то ни было представление о медведях, а дети австралийских католиков никогда не видели игрушечных мишек. Но всем детям снятся именно медведи. Помните Бугермена, супергероя из детских комиксов? Его всегда изображают как медведя в плаще. Медведи живут на чердаках старых домов нашего детства. На моем чердаке, на тысяче других. И их существование там — это не домыслы взрослого человека, а глубинное детское знание. Тот же самый Бугермен, кстати, существо двойственное. По-своему милый и дружелюбный, но вместе с тем пугающий. Взрослые не рассказывают детям сказок про Бугермена. Наоборот, это дети напоминают о нем взрослым.

— Откуда вы все это знаете? — спросила Марджи Кот. — Я понятия не имела, что мальчикам снятся медведи. Думала, это свойственно только девочкам. И, между нами говоря, пришла к выводу, что медведь в девичьих снах символизирует не что иное, как мужское начало в его первобытном значении, пугающее и притягательное одновременно.

— У тебя, Марджи, все символизирует мужское начало в его первобытном значении. Бугермен, между прочим, интересен и с филологической точки зрения, ведь «бугер» этимологически восходит к одному из двухсот древнейших индоевропейских корней. Еще до того, как у славян появилось слово «бог», существовал «бугер» — зверочеловек-демиург. Впрочем, «bhaga» в санскрите несет примерно тот же смысл. Похожие слова, но с дополнительным значением «разрушитель» — древнеирландское «bong» и раннее литовское «banga». Все они, безусловно, связаны с древнегреческим «phag», что значит «пожиратель», и, соответственно, с латинским «fug». Плюс к тому, вспомним уэльское «bwg» — «призрак» и английское «bogey», у которого, среди прочих, имеется значение «дьявол». Ну и наконец «bugbear» — «пугало».

— Вы свалили Бога, медведя и дьявола в одну кучу, — заключила Джорджина.

— Многие народы древности верили, что мир сотворен медведем, — сказал Джон Харди. — И хотя в дальнейшем медведь ничего не создал, его почитатели считали, что создания мира вполне достаточно.

Хрипун вообще-то был не медведь. Он был псевдо-медведь, очень большой и неуклюжий. Ходил вприпрыжку на всех четырех лапах, а выпрямившись — на двух. Вел себя дружелюбно, но один его вид внушал страх — настолько он был огромен. И все время не то пофыркивал, не то похрипывал — издавал звуки, похожие на громыхание колес проходящего поезда.

Выглядел он жутко, как настоящий монстр, но начертанной пришельцами линии не переступал и не подходил близко. Вел себя послушно, а, когда не желал подчиняться, делал вид, что не понимает сказанных ему слов. Хрипун был самым крупным животным на Беллоте и, похоже, существовал в единственном экземпляре.

— Почему мы называем его «он»? — размышлял Брайан Кэрролл. — Точно определить его пол может лишь медик. Однако, по всему видно, что Хрипун — существо бесполое. Мне не известен способ, каким он мог бы размножаться. И нет ничего удивительного, что Хрипун в единственном числе. Удивляет другое: как он тут появился? Откуда вообще взялся?

— Это загадка всех живых организмов, — заметил Дэниел Фелан. — Вопрос в другом: в каком направлении он эволюционирует? В его конституции явно проглядывает некое развитие. Известно, что игрушечных животных — а он, разумеется, игрушечный, — с явно выраженным полом создавали только примитивные народы. Наши плюшевые мишки и игрушечные панды бесполы. То же с незапамятных времен было в Европе, если не считать маргинальных народностей — у татар игрушечные звери утратили пол к девятому веку, у ирландцев — к пятому. Только в доисторические времена игрушечные звери имели признаки пола, к тому же весьма преувеличенные.

— Это верно, — сказал Брайан. — А у него нет даже вторичных половых признаков. Взять хотя бы молочные железы или набрюшную сумку. Но зато у него вполне достаточно ярких личностных черт.