Готтленд - Мариуш Щигел

Первый предпочитал таинственные пещеры, подвалы, высеченные в скале святилища, подземелья с демонами. Второй же, если и описывал какой-нибудь подвал, то в нем помещался штаб агентов американского империализма.

— Я изумился, — говорит Павел Яначек, — когда понял, что эти два стилистически совершенно непохожих писателя — один и тот же человек. Его мимикрия под певца коммунистического режима впечатляет. — И добавляет: — Он прирожденный рассказчик. Придумывал истории с такой легкостью, как другие дышат. Если бы он жил в Штатах, за один хоррор покупал бы дорогую машину. Оттого и не мог позволить себе молчать только потому, что к власти пришли коммунисты. Вот причина, по которой Кирхбергер перестал существовать.

Часть 2: Причина

Было ли это превращение для него болезненно?

Старается ли человек, делающий все, чтобы понравиться тоталитарной власти, одновременно понравиться каждому?

Доставляет ли ему удовольствие подхалимство?

Способен ли он в какой-то ситуации сказать «нет»?

Стал ли в результате новый человек внутри него важнее, чем он сам?

Карела Фабиана спрашивают, что он делал до войны. В официальных версиях биографии упоминаются «публикации». «Я не придаю им никакого значения», — сразу же добавляет он, хотя рассказы Кирхбергера пользовались большой популярностью.

Система определенно знает об этой метаморфозе. Почему же тогда коммунисты с таким пониманием отнеслись к его превращению, в то время, как сотню авторов они вычеркнули из публичной жизни?

«Вот что — самое интересное. Может, вы это выясните», — подстрекает меня Павел Яначек.

Эдуард Кирхбергер / Карел Фабиан умер в 1983 году, с тех пор прошло двадцать два года. Я ищу тех, кто его знал, роюсь в архивах.

Одну дочь нахожу в Германии. Она была журналисткой в Братиславе, эмигрировала в 1980 году. Они с мужем и сыном делали вид, будто едут в отпуск в Швейцарию. «Всю дорогу мы были начеку и в машине разговаривали только о пустяках. Чтобы органы ничего не просекли, если нам поставили жучок».

Все в ней перевернулось, когда она стала свидетелем падения самолета с людьми на борту в водохранилище недалеко от Братиславы. Самолет врезался носом в дно, пассажиры, сидящие сзади, задохнулись. Никто не знал, как их вытащить. На берегу стояла толпа, милиционеры вынимали у людей пленки из фотоаппаратов. Когда она вернулась в редакцию, шеф спросил, какого черта она туда пошла и не проверял ли кто у нее документов. Она сказала, что хотела бы описать увиденное. «Забудь об этом, — прозвучало в ответ. — И запомни: у нас самолеты не падают».

— Узнав о том, что я сбежала за границу, — рассказывает дочь-журналистка, — наш папа потерял дар речи. Ведь он мне эти свои коммунистические воззрения буквально вбивал в голову. Хорошо, что он был тогда уже на пенсии и не писал, иначе у него были бы из-за меня крупные неприятности.

Вторую дочь, пенсионерку, бывшую секретаршу, я нахожу в Праге. Она не эмигрировала. Сидит и смотрит взятый напрокат фильм ужасов — внук приносит, и они стараются смотреть по фильму в день.

Все эти годы она жила с мамой. К сожалению, жена Фабиана месяц назад умерла. «А перед смертью сожгла все его бумаги. Собственно, мне и самой интересно, как он жил. Поменял имя на этого Фабиана, чтобы выжить?»

В новой системе К. Ф. использует свой талант так: «Наши металлургические заводы, — пишет он, — это желудок государства. Уголь — это его сердце. Электричество, пар и газ — кровь».

1949 год. В экономике объявлен пятилетний план — так называемая пятилетка. Считается, что благодаря нему все будут хорошо одеты, сыты, будут жить в прекрасных квартирах и ни у кого не останется никаких экзистенциальных проблем. К. Ф. становится репортером еженедельника «Кветен» в Праге. Дебютирует на последней странице, но вскоре его репортажи открывают практически каждый номер. «Пятилетка против столетий» — называет он один из своих текстов, чем заслуживает благосклонность главного редактора.

«Что такое электрополотер, электрическая стиральная машина, электроподушка или электрическая детская бутылочка?» — спрашивает он в одном репортаже.

И сам же отвечает: «Это служители Пятилетки».

В «Проблемах с кирпичом» К. Ф. подчеркивает: сегодня фундамент семьи уже не ребенок, а кирпич. «Кирпич — это хлеб. Кирпич — дом. Кирпич — рай на земле».

Уже на третий месяц после принятия пятилетнего плана в его репортаже с текстильной фабрики кадровик, горячий приверженец нового режима, заявляет: «Мы живем как в сказке». «И все люди хорошие, — добавляет бухгалтер. — Среди нас нет плохих и нечестных».

К. Ф., должно быть, самый счастливый писатель 1949 года, ибо именно его перу принадлежит первый в Чехословакии соцреалистический роман.

Роман называется «У нас на электростанции» и выходит в первую годовщину победы коммунизма в Чехословакии.

Но еще за два дня до победы Э. К. был антикоммунистом.

До войны он сотрудничал с «Народними листами» — печатным органом партии «Чехословацкая национальная демократия», который до образования Чехословакии был важнейшим в монархии изданием чешской буржуазии. В 1937 году, после смерти Томаша Гаррига Масарика — отца Чехословакии, философа и президента, которого коммунисты будут систематически очернять, — Э. К. публикует стихотворение, в котором обещает, что за демократию и Масарика прольет кровь и отдаст жизнь.

После войны Э. К. появляется в Либерце.

Улыбается, не раскрывая рта.

Работает в банке, а рассказы печатает в еженедельнике социал-демократов «Страж севера». Через три года после окончания войны Чехословакия — единственное оставшееся демократическим государство советского блока. У коммунистов только сорок процентов мест в парламенте, на втором месте национал-социалисты, затем аграрники и социал-демократы. Главный редактор «Стража севера» — депутат от демократов доктор Веверка.

Когда 20 февраля 1948 года двенадцать некоммунистических министров из коалиционного правительства подают в отставку (чем инициируют осуществленный за пять дней полный переход власти к Коммунистической партии Чехословакии, названный впоследствии «Победным февралем»), Э. К пишет своему главному редактору письмо:

«Дорогой Пепичек,

пишу, чтобы придать тебе сил. После того, что я слышал о событиях в Праге, полагаю, в любой момент за тобой могут прийти. Сейчас я вижу вокруг себя слабаков, которые поворачивают налево только потому, что “как-никак, у них есть семья”, но, к счастью, эти люди — не из наших рядов.

Поэтому хочу тебе сказать, Пепичек, что на меня ты можешь полностью положиться, так же, как и на всех нас, кого ты здесь, в Либерце, воспитал. Мы готовы пойти в тюрьму, ибо знаем, что коммунизм — это тоталитаризм, а против тоталитаризма в любой форме мы всегда боролись. Может, коммунизм продлится даже год, но свобода придет, ибо таковы законы природы.

Можешь верить этим словам — они неожиданно выплеснулись в моем кабинетике — сами собой».

Рано утром он кладет письмо на стол Веверки, который так никогда его и не прочитает. Через час главным редактором «Стража» становится коммунист. Он отдает конверт службе госбезопасности.

Последние слова письма звучат так «Поэтому мы, засучив рукава, идем против течения. Ради свободы моих двух дочерей. Твой Э. К.».

Однако вскоре после этого письма Э. К. умоляет партию принять его в свои ряды.

Он уверяет: «После “Победного февраля” я впервые задумался о коммунизме. Для меня коммунизм — евангелие».

Подчеркивает: «Хочу отметить, что я ничего от КПЧ не требую и никогда не потребую. О себе могу сказать, что мною руководит не страх и не корысть, которые столь многих привели в ряды коммунистической партии. Я пришел к своим заключениям самостоятельно. Не знаю, как вы оцените мой случай, но если меня не примете, то вы пренебрежете человеком доброй воли».

Объясняет, как было написано то письмо: «Мне сказали про Веверку, и я очень ему посочувствовал. Ночью, когда я писал это фатальное письмо, я практически до утра работал над “Охотниками за трагедиями”, а потом, когда закончил, из-за моря выпитого черного кофе никак не мог заснуть. Открыл бутылку коньяку и выпил больше, чем следовало. К сожалению, я расчувствовался, и мне понадобился объект для излияния своих добрых чувств. По неудачному стечению обстоятельств я вспомнил о Веверке и подумал, что у него ведь есть семья, что он, верно, хотел стать министром и так далее. Я сел за машинку и написал письмо, содержание которого мгновенно вылетело у меня из головы. Я понимаю, что все это выглядит неправдоподобно, но с писателями ночью всякое может случиться».

Дает партии советы: «Коммунизм нужно провозглашать с амвона, с Библией в руках, конечно, не в церковном смысле этого слова. Нужно идти в народ и проповедовать».