Готтленд - Мариуш Щигел

Кардинал Мирослав Влк в рамках нормализации восемь лет мыл витрины магазинов.

Философ Иржи Немец пять лет был ночным сторожем.

Писатель Карел Пецка шесть лет работал в городской канализации.

Критик Милан Юнгманн десять лет мыл окна.

Радиожурналист Иржи Динстбир три года был истопником в котельной.

Журналист Карел Ланский двадцать лет клал плитку.

Член академии наук историк Ярослав Валента стал корректором в типографии.

Легендарный олимпийский чемпион Эмиль Затопек, лучший легкоатлет конца сороковых — начала пятидесятых, за публичное высказывание против советской оккупации был отправлен на урановый рудник

Журналистка Эда Крисеова попала в список запрещенных авторов, но благодаря протекции получила место библиотекаря. Она работала одна, чтобы никому не приходилось с ней общаться. Поэтому по вечерам Эда ходила разговаривать с больными в психиатрическую клинику.

— Две медсестры обслуживали семьдесят пациентов и не справлялись. Никто с этими людьми не разговаривал, и я подумала: «Они в еще более отчаянном положении, чем я. Я им помогу». Но на самом деле это они помогли мне. Открыли мир рассказа. Благодаря больным я написала потом два сборника новелл. Я поняла, что психбольница в Чехословакии — единственное нормальное место, потому что там все могут безнаказанно говорить то, что думают.

Марта, так же, как и Эда, ни о чем не жалеет.

А как же сожаление об упущенных возможностях?

То, что она делала по принуждению, не было потерей времени.

— Человек становится мудрее, — говорит Марта. — Не оттого, что моет окна, а оттого, что живет жизнью, которой бы даже не коснулся, если б занимался только творчеством.

— Я дождалась ребенка, — добавляет она, — а если бы продолжала петь, скорее всего, у меня его так и не было бы.

Она вышла второй раз замуж. Тоже за режиссера и тоже за Яна. Берегла себя по всем правилам. Избегала стрессов. И родила дочь. Муж был счастлив, маленькую Катержину называл Каченкой.

— Дочке было уже полтора года, — продолжает Марта, — когда в Страстную Субботу муж позвонил домой и сказал, что не придет ночевать. «У Каченки родилась сестренка», — сообщил он. Так что уже двадцать два года я в счастливом разводе.

Возможно, Марта права. Возможно, «Молитву» могла спеть любая другая певица.

Но ведь только она вместе с певцом Ярославом Гуткой через десять лет после «Молитвы» не побоялась написать письмо Джонни Кэшу[33].

Он должен был выступать в «Люцерне» в тот день, когда судили несправедливо арестованного Ивана Ироуса по прозвищу Псих, гуру группы «The Plastic People of The Universe». Это была самая преследуемая, самая похабная, самая легендарная и самая стойкая рок-группа в истории Центральной Европы. Кубишова и ее друг хотели, чтобы Кэш рассказал об этом Западу.

Из популярных звезд только она подписала Хартию-77.

Хартия появилась по инициативе Вацлава Гавела после процесса над музыкантами «Plastic People».

Говорили, что они занимаются на сцене сексом. На самом деле они играли психоделический рок. На одном из концертов развесили на веревочках десятки копченых селедок, с которых на зрителей капало масло.

В эпоху неосталинизма их тексты типа «В воскресенье поутру жопу я чешу свою» звучали довольно провокационно.

К зрителям они относились не так, как все.

Хитом независимой музыки стала песня в одну строчку «Запор».

Группа образовалась в Праге в октябре 1968 года, через два месяца после вторжения. Они пели: «Никто никогда никуда не дошел…», с каждым своим выступлением все больше раздражая власть. Им инкриминировали неуважение к рабочему классу, для борьбы с ними была разработана целая серия спецопераций.

Подразделения особого назначения ликвидировали даже те здания, в которых группа выступала. В Рудольфове, недалеко от Чешских Будеевиц, где в 1974 году они давали концерт, моторизованный наряд милиции гнал перед собой, как стадо баранов, сотню зрителей, едва не наезжая на них колесами. Группа и ее фанаты обвинялись в хулиганстве. Юрист разъяснил им, что хулиганством, по закону, считается действие, совершенное в публичном месте. Тогда поклонники «Пластиковых» (как их принято называть) в 70-е годы начали в большом количестве скупать частные дома. Это были старые деревенские избы и сараи, в которых можно было устраивать концерты. Свой лучший альбом они записали в сарае Вацлава Гавела.

Дом в окрестностях Чешской Липы служба безопасности сожгла через три недели после их выступления. Принадлежащий семье Принц дом в Рыхнове, в котором тоже проводились концерты, власти два года пытались отнять и официально передать государству. Как только им это удалось, туда немедленно послали спецподразделение.

— Мы еще выносили вещи, — рассказывает пани Принцова, — а они уже долбили отверстия в стенах, чтобы заложить взрывчатку. Не успели мы свернуть за угол, как дом взлетел в воздух.

Заняв такую позицию по отношению к режиму, «Пластиковые» сразу стали антагонистами Швейка.

Псих заявлял в самиздате, что адепты официальной культуры — преступники: «Играть Баха для туристов из ФРГ и не протестовать против того, что “Пластиковым” запрещено исполнять “Запор”, — преступление. Ставить Шекспира, когда запрещено ставить пьесы Гавела, — преступление».

Их судили за тунеядство.

Они отстаивали свое право петь то, что им хочется.

Прокурор рекомендовал не стричь их и не брить и в таком неприглядном виде — как врагов общества — показать по телевидению. На второй день процесса потрясенный до глубины души Вацлав Гавел вышел из зала суда; он даже думать не мог ни о чем другом. В Малой Стране[34] ему встретился один известный чешский режиссер, который поинтересовался, откуда он возвращается. «С процесса над андеграундом», — ответил Гавел. Режиссер спросил, связано ли это с наркотиками. Гавел попытался объяснить ему суть происходящего. Режиссер покивал и спросил: «А что еще нового?» «Может, я несправедлив к нему, — написал по прошествии лет президент, — но тогда я внезапно остро почувствовал, что такой тип людей принадлежит миру, с которым я никогда больше не хочу иметь ничего общего».

Однако: «В различных общественных кругах сразу поняли, что ограничение свободы этих людей ограничивает свободу всех нас», — сказал впоследствии Гавел.

Отважная публика из числа интеллигенции, приходившая на слушания дела «Пластиковых», была предтечей Хартии-77. Отвергнутые системой, лишенные возможности развития и даже права пользования библиотеками, интеллектуалы создали оппозиционное сообщество. Сначала, в декабре 1976-го и январе 1977 года, Хартию подписали двести сорок два человека, а впоследствии в общей сложности — почти две тысячи.

Хартия-77 была манифестом. Она защищала людей, лишенных коммунистами работы и вынужденных заниматься унижающим их достоинство трудом.

Она была доказательством силы слабых.

Авторы текста Хартии назвали вещи своими именами — тысячи граждан, у которых отняли право работать по специальности, объявили «жертвами апартеида». «Сотням тысяч граждан отказано в свободе от страха, ибо они вынуждены жить, постоянно опасаясь, что, если выскажут собственное мнение, то потеряют возможность найти работу».

На протяжении всех этих лет каждые несколько дней они посылали в чехословацкие и зарубежные государственные учреждения письма, протесты и петиции. В 1978 году их силами был организован Комитет по защите несправедливо преследуемых (VONS).

Первыми глашатаями Хартии-77, которые представляли ее широкой общественности и гарантировали неподдельность текстов, публиковавшихся от ее имени, были философ Ян Паточка, Вацлав Гавел и профессор Иржи Гаек (во времена «Пражской весны» — министр иностранных дел).

Марта тоже была глашатаем Хартии-77. Гавел стал крестным отцом Каченки.

Она знала, что ребенок важнее всего и что она должна обеспечить дочери нормальную жизнь. В начале восьмидесятых Марта вернулась из деревни в Прагу. «Совершенно неожиданно для себя я нашла хорошую работу», — говорит она. Место референта в департаменте строительства города Праги. На десять лет. Мама продала кое-какие семейные реликвии, брат присылал какие-то деньги из Канады, куда уехал в 1968 году.

У дома все время дежурили две машины с людьми. Узнать, где живут известные деятели оппозиции, было проще простого — у их домов всегда были припаркованы два автомобиля. В Праге поговаривали, что профессор Гаек каждое утро бегает в парке между деревьями, где машине уже никак не проехать. Тогда спецслужбы запретили профессору делать зарядку на свежем воздухе.

Марта, выходя из дома, всегда брала с собой зубную щетку и пасту — на случай, если придется провести ночь в отделении.