Оборотень - Александр Трапезников

— А что слышно о Квазимодо?

— Пока ничего. Будь здоров, мне некогда, — и Олег отключился. Тероян не стал передавать содержание разговора девушке. Но он с самого начала предполагал, что это не ее настоящее имя. Какая, в сущности, разница — как тебя зовут? Имя лишь пустой звук, и если бы ее нарекли Марией или Иванной чтобы изменилось в ней? У нее были бы те же синие глаза, и тот же нежный овал лица, и та же стройная фигура. И он бы так же заботился о ней, как сейчас. «Так же бы… любил?» — мелькнула у него мысль. Он уже давно спрашивал себя об этом, не решаясь признаться. Но Тим не мог допустить этого, не мог позволить себе забыть о своей профессиональной врачебной этике, ведь, что ни говори, а девушка была его пациентом, ее память подверглась амнезии, она оказалась беспомощной в этом мире, отверженной, лишенной своего прошлого. Но и с охватывающими его все сильнее и сильнее чувствами Терояну уже было трудно совладать. В нем словно бы боролись два человека, два противника, доказывающих каждый свою правоту.

Прежде чем отправиться в ресторан «Звездный», что находился неподалеку от дома, Тероян и Глория, — он продолжал называть ее так, — поехали в банк, где Тим снял нужную для ремонта машины сумму. Мастер обещал вставить ветровые стекла к семи часам. Они подождали, пока он закончит, прогуливаясь возле автомастерской, а за скорость работы Тероян прибавил еще пятьдесят долларов. Ему была необходима машина. И прямо на ней они поехали в «Звездный».

Все было почти так, как они и представляли: уютный столик на двоих, предупредительные вежливые официанты, тихая музыка и зажженные свечи, легкое изысканное вино и богатый выбор закусок. И первый танец, за которым последовал второй, и третий, а затем Глорию пригласил высокий красавец-мужчина, а Тероян наблюдал за ними, откинувшись на спинку кресла, пригубливая из бокала, и чуточку ревновал. Поэтому, когда Глорию пригласил еще один юноша, он твердо и несколько резко сказал, что девушка устала. А Глория почувствовала его состояние и не обиделась, лишь улыбнулась и заметила вскользь:

— Вам бы родиться восточным тираном.

— Увы, об этом надо было позаботиться сорок пять лет назад.

Этот вечер оказался одним из немногих за последние годы, когда он был почти счастлив, заставив себя позабыть обо всех тревогах и опасностях, поджидавших их за стенами ресторана.

Они ушли из «Звездного» в первом часу ночи, оставив «Жигули» тут же, на стоянке. Тим поддерживал Глорию под руку; слегка опьянев, она все пыталась вставить цветок из купленного им букета роз в петлицу его пиджака. Наконец это удалось, и она засмеялась.

— Теперь вы настоящий франт, — сказала она, любуясь своей работой. — А вам не хочется меня поцеловать?

— Конечно, Глория, вы же знаете, — отозвался он.

— Тогда не спрашивайте разрешения.

Они остановились, Тим бережно обнял ее за плечи и поцеловал в губы, мягкие и нежные, словно созданные для любви. Девушка прильнула к нему, ответила на поцелуй, крепко и жарко. Тероян чуть отстранился, боясь охватившего их обоих огня. А Глория пыталась поймать его взгляд и руки ее обвились вокруг его шеи.

— Что случилось? — тихо спросила она.

— Ничего. Просто мы стоим на краю пропасти.

— И вы опасаетесь сорваться вниз?

— Я боюсь за вас.

— Перестаньте все время быть врачом. Ведь прежде всего вы человек, мужчина. Неужели я навсегда останусь для вас только объектом медицинского исследования?

— Нет, Глория, нет, — он снова взял ее под руку и повел к дому. Знаете, ведь и вы тоже излечивающе действуете на меня. Видя вас, находясь с вами рядом, я словно получаю хорошую дозу лекарства, преображаюсь, становлюсь более человечным, радующимся жизни. Такого со мной не было прежде. Все последнее время я жил как бы по необходимости: не печалясь, но и не веселясь. Прошел день — и ладно, слетел еще один листок календаря, а сколько их там — впереди? Это меня мало занимало. Но вот появились вы, и я будто бы обрел новый смысл жизни; я вижу цель и дорожу ею. И, может быть, даже не совсем представляю свое существование без вас. Простите за откровенность старого военного врача.

— Нет, продолжайте, — попросила Глория, заглядывая ему в глаза.

— Что же продолжать? Пожалуй, я и так сказал слишком много. Они уже подошли к подъезду. Лифт поднял их на шестой этаж. Самое трудное, как думалось Терояну, это оставаться с ней в квартире наедине, знать, что их отделяет друг от друга лишь тонкая перегородка двери. Тим пожелал Глории спокойной ночи, а сам ушел на кухню, пил кофе, курил и думал о них обоих. И снова в нем происходила борьба, два противника, сцепившись, продолжали схватку — и каждый стремился оторвать другого от земли. И он знал, что если потеряет под ногами почву, то в нем исчезнет и все человеческое, и тогда черты зверя проступят сквозь его облик. Но мысль, что Глория, возможно, ждет его, не давала покоя.

Он встал, как в гипнотическом сне прошел по коридору, миновал свою комнату и нажал на дверную ручку. Дверь не была заперта изнутри. Он открыл ее и шагнул в полумрак. Глория лежала на кровати, лицом вверх, лунный свет падал на закрытые глаза. Дыхание ее было ровным, она спала, вытянув обнаженные руки поверх одеяла. Тероян постоял несколько секунд, всматриваясь в безмятежные, столь дорогие его сердцу черты, повернулся и осторожно закрыл за собой дверь. Сердце продолжало сильно колотиться, отдаваясь ударами молоточков в висках. Вновь начали подступать головные боли, ввергая его в то состояние, которое он сам, как врач, окрестил для себя «бадахшанским синдромом» — по той местности, где получил осколочное ранение. Эти боли могли продолжаться всю ночь, выкручивая его словно мокрое полотенце, не давая погружаться в успокоительный сон, оставляя истерзанным до рассвета. Было только одно средство избавиться от них — движение, скорость, дорога и холодный ветер в лицо. Тероян надел куртку, взял ключи от машины и вышел из квартиры.

Возвращение домой произошло только под утро. Уставший, обессиленный, вымотавшись в ночных бдениях, Тероян снял забрызганную грязью верхнюю одежду и повалился на кровать, закрывшись с головой одеялом, всем своим существом проскальзывая в темное узкое горлышко сна. Сколько времени он отдал тревожному мертвенному забытью? Часа четыре, не больше. Очнулся Тероян от того, что Глория слегка трясла его за плечо.

— Тим, проснитесь, — услышал он ее голос. — К вам пришли. Оторвав голову от подушки, он увидел сидящего возле стола Олега Карпатова, одетого в милицейскую форму. Он носил ее так редко, что Тим даже удивился.

— Чего это ты так вырядился? — спросил он. — К параду готовишься?

— Сейчас тебе самому будет парад, — довольно строго отозвался Олег. Глория, приготовьте ему, пожалуйста, кофе. Девушка ушла на кухню, а Карпатов продолжил:

— Где ты был ночью?

— А что случилось? Откуда такое отеческое любопытство?

— Твои «Жигули» дважды останавливало ГАИ. Один раз на тридцать втором километре Ярославского шоссе — ты мчался как угорелый. Второй раз — возле Медвежьих Озер. Будь любезен объяснить: что ты там делал в четвертом часу утра?

— Просто катался, — Тим продолжал лежать, положив под голову ладони.

— Просто катался… — повторил Олег. — Ночные прогулки при ясной луне. Понятно. Лунатизм в действии.

— Никакой не лунатизм. Обыкновенная бессонница. А быстрая езда, движение успокаивают нервы — это я тебе как врач говорю. Кроме того, когда у меня начинаются головные боли — после известного тебе ранения, — я физически не могу торчать в стенах дома. Меня тянет на природу.

— Допустим, — криво усмехнулся Олег. — Но почему ты раньше мне ничего не говорил об этом?

— А зачем лишний раз сотрясать воздух? И потом это касается только меня одного. Я что, сбил кого-нибудь?

— Нет. А в пятницу, четвертого июля, когда ты встретил Глорию, ты тоже… «путешествовал» всю ночь?

— Да, — сознался Тим. — «Бадахшанский синдром».

— Не понял?

— Ну, так я называю то мятежное состояние духа, которое мной овладевает. Чтобы избавиться от головных болей, я сажусь в машину и еду куда глаза глядят. В этом есть какое-то преступление? Что ты так всполошился?

Олег долго смотрел на него, выдерживая паузу. Потом произнес всего одно слово:

— Четырнадцатый.

Тероян понял, что он имеет в виду.

— Где? — спросил он, поспешно поднимаясь и одеваясь.

— Возле Медвежьих Озер. Девочка семи лет была похищена восемь дней назад. Сегодня в шесть утра обнаружена — в том же состоянии, что и все предыдущие тринадцать детей. Квазимодо стал спешить, торопиться — раны на ее лице еще не зарубцевались. Он выпустил ее из своего логова раньше, чем делал это с остальными. Надо ли говорить, что она лишена разума?

— Нет, и так ясно, — отозвался Тим, застегивая рубашку.

— Нами велось скрытое наблюдение за некоторыми участками Лосиного острова, нам даже подключили в помощь ГАИ, куда ты угодил, но чтобы контролировать всю территорию, не хватит и дивизии МВД. А у меня — сам знаешь, сколько людей. А тут еще ты вляпался куда не надо. Тебе придется написать объяснение — что ты делал у Медвежьих Озер, как тебя туда занесло?