СМЕРШ. Один в поле воин - Николай Лузан

В 18 часов в дверь его кабинета постучался дежурный по группе и напомнил: подошло время сдавать помещение под охрану. Петр сложил в сейф дела на агентуру, закрыл дверь на ключ и опечатал. Дежурный проверил печать и, расписавшись в журнале приема-сдачи кабинетов, принял его под охрану.

До ужина оставалось около часа, Петр не стал ждать, отправился в общежитие, переоделся в «гражданку» и вышел на прогулку в город. В той удушающей атмосфере всеобщей подозрительности и доносительства, что царила в группе, короткие вылазки за забор, подобно глотку чистого воздуха, очищали ему душу. Жара спала, из садов потянуло бодрящей свежестью. Тенистые улочки казацкой слободы напоминали Петру милые сердцу Каневцы. Здесь он на время забывал о войне, коварстве Райхдихта и мерзости, которой, казалось, пропитались в группе все и вся. На короткое время разведчик мог освободиться от ненавистной личины холуя фашистов и принадлежать самому себе.

Петр шел хорошо знакомой дорогой и жадно, в полную грудь, вдыхал воздух, напоенный запахом цветов и зреющих яблок. После колодца дорога пошла вниз, и он невольно замедлил шаг. Справа вот-вот должен был показаться хорошо знакомый зеленый забор. За ним, в глубине вишневого сада, пряталась аккуратная мазанка. В ней жила она! Та, что с первого взгляда запала в душу. Стройная девичья фигурка, которую выразительно подчеркивал простенький сарафан, тонкие черты лица, густые каштановые волосы, пышными волнами ниспадавшие на плечи, не могли оставить его равнодушным. Каждый раз, проходя мимо ее двора, Петр искал взглядом девушку. Его так и подмывало окликнуть ее, но разум разведчика брал верх над чувством. Извечное проклятие профессии — провал мог принести семье девушке одни страдания.

Он обогнул куст крапивы и привычно бросил взгляд направо. Сердце екнуло — на месте забора зиял провал. В следующее мгновение вздох облегчения вырвался из груди — забор лежал в малиннике, и над ним копошилась женская фигурка. Ураган, накануне обрушившийся на город и натворивший немало бед, не обошел стороной и казацкую слободу. Охая и причитая, мать девушки, в ней угадывались ее черты, пыталась починить забор. Тяжелый топор в ее слабых руках не держался и валился на землю.

— Хозяйка, не устала мучиться? — вопрос Петра застиг ее врасплох.

Она вздрогнула и, прикрывая глаза от солнца, окинула его настороженным взглядом.

— Может, помочь?

— Ой, спасибо. Туточки работы не на один день.

— Натворил делов ураган, — посочувствовал Петр.

— Та, если б, тильки цэ. Крышу разворошил! Шо нам с Веркой теперь робыть.

— А где хозяин?

— Нэма.

— А соседи.

— Яки? Одни бабы!

— Начнем с крыши! — решительно заявил Петр и шагнул во двор.

— Ой, та як же я з вами рассчитаюсь? — засуетилась хозяйка.

— Сделаю, а там посмотрим.

— Ой, спасибочко, мил человек! Наверно, сам Господь тебя к нам послал.

— Не знаю, ему виднее, — с улыбкой произнес Петр и направился к дому.

Осмотр крыши показал: положение не столь уж плачевное. В ней зияла одна большая прореха, а в трех местах ураган лишь разворошил снопы камыша, там требовалась только перетяжка.

— Не все так страшно, хозяйка, работы на два вечера, — заключил Петр.

— Правда! — она радостно всплеснула руками и спросила: — Это за кого ж мне Господа молить?

— Петр, — представился он и поинтересовался: — Вас-то, как величать?

— Лидия Семеновна.

— Инструмент у вас найдется — плоскогубцы, проволока?

— Щас пошукаем! Щас! — засуетилась Лидия Семеновна.

Они прошли к сараю. Перекосившаяся дверь и пыль на полках говорили о том, что здесь давно не было твердой мужской руки. Лидия Семеновна хорошо знала хозяйство мужа, спустя несколько минут вместе они собирали по двору разбросанный камыш и вязали его в снопы. За этим занятием их застала Вера!

Петр услышал за спиной шаги, оглянулся и застыл. На дорожке сада появилась она! Луч заходящего солнца упал на девушку, и он уже не мог оторвать от нее взгляд. Нежный овал лица, чувственные губы, подобно магниту, притягивали к себе. Ее темно-зеленые глаза, напоминавшие лесные озера, так и манили заглянуть в их загадочную глубь. Под взглядом Петра Вера смутилась и певучим донским говорком произнесла:

— Мамо, дядько Мыкола тильки завтра сможе помочь.

Лидия Семеновна бросила лукавый взгляд на Петра и, улыбнувшись, сказала:

— Одын, помощник, да який гарный вже еэ.

Очарованный Петр, забыв про сноп, подал руку девушке. Камыш рассыпался и накрыл Веру. Задорный девичьи смех вогнал его в краску.

— Вера, то шо ты смиешься? Человик так старался! — напустилась на нее Лидия Семеновна.

— Мамо, а шо мэни плакать? Я ж не крыша, шоб мэни накрывать, — отшучивалась она.

— Извините, Вера. Извините, — смущенно повторял Петр.

— Чего тут звиняться. Цэй козе тильки бы зубы поскалить, — ворчливо заметила Лидия Семеновна и распорядилась: — Вера, ступай в хату и накрывай на стол!

— Спасибо, но уже поздно. Я пойду, — стал отнекиваться Петр.

— Никуды ни пидешь! Шо мы нехристи яки? — решительно отрезала суровая казачка.

Петр подчинился и не столько ее натиску, сколько жгучему желанию видеть и слышать Веру. Сложив снопы камыша в кучу, он отнес инструмент в сарай и прошел в хату. Крохотные сенцы, в которых пахло сушеной мятой, чисто убранная горница, мирно тикающие ходики на комоде вернули его в уже давно позабытый мир. Он безоглядно отдался во власть Веры и Лидии Семеновны. Трепетный огонек керосинки придавал их лицам то трогательное выражение, которое можно встретить на полотнах Ярошенко. Каждое слово, сказанное Верой, ее мимолетный, ускользающий взгляд, задорный смех отзывались сладостным томлением в его сердце.

Тревожный стрекот мотоцикла, гортанная немецкая речь, вырвали Петра из этого сна наяву и вернули к жестокой действительности. Приближалось время комендантского часа, он с трудом нашел в себе силы покинуть гостеприимный домик Пивоварчуков. Простившись с хозяйками, Петр отправился в группу. Впереди его ждала изматывающая, выворачивающая наизнанку душу жизнь фашистского холуя. При одной мысли о Райхдихте и Самутине в нем все восставало против, и нарастало жгучее желание разом покончить с ними.

«Взять автомат и косить, косить сволочей! Стоп, Петя! Не пори горячки! Допустим, уберешь их, а что дальше? Этим шпионский конвейер не остановишь. На их место найдут других. И потом Вера… А что, Вера? А то — эти псы по твоему следу выйдут на нее и тогда… Надо терпеть и вживаться. Сжать зубы и терпеть!» — пересилив себя, Петр постучал в дверь КПП.

За ней послышалась неясная возня, и, когда распахнулась «кормушка», в ней показалась недовольная физиономия дежурного. Разглядев в полумраке Петра, он недовольно буркнул:

— Че так поздно?

— Тебе-то какое дело? — отрезал Петр.

— Так комендантский час, — напомнил дежурный.

— И че с того, я что, партизан?

— А распорядок дня?

— Слушай, у нас не детский сад, а ты не воспитатель, — надоело пререкаться Петру, и он потребовал: — Открывай свой скворечник!

Дежурный, что-то ворча, подчинился и отодвинул засов на двери. Во дворе и в тренировочном городке царила непривычная тишина, нарушаемая перекличкой часовых и грохотом кастрюль — это кухонный наряд наводил порядок в столовой. Проскользнув мимо дежурного по общежитию, сонно клевавшего носом за перегородкой, Петр поднялся к себе в комнату и, не зажигая «керосинки», разделся и лег спать. Сон долго не шел: в нем продолжали жить волнующие сердце воспоминания о вечере в доме Пивоварчуков. Он воскрешал в памяти каждый мимолетно брошенный на него взгляд Веры, искал в каждом произнесенном ею слове скрытый смысл и не заметил, как уснул.

На ноги его поднял рык дежурного по группе. Несмотря на короткий сон, Петр не почувствовал отупляющей тяжести в голове и вялости в теле. Чувство безысходности, а вместе с ним бесполезности разведывательной работы, довлевшее над ним, уступили место желанию начать немедленно действовать.

«Хватит ждать и надеяться на связника Рязанцева! Надо самому искать выход! Какой, если фронт за тысячу километров? Ходить по городу и спрашивать, кто тут подпольщик? — размышлял Петр. — Глупо! А если рискнуть и найти помощника среди курсантов?! А что, это самый короткий путь к Рязанцеву! И самый короткий — на виселицу! Где гарантия, что тебя не выдадут? Гарантии никакой — тут тебе не сберкасса! Но не сидеть же на печи и ждать у моря погоды?! Нет, Петя, надо рисковать! Ты фартовый парень, глядишь опять повезет!» — решил он.

После завтрака и развода групп агентов по учебным местам Петр заперся в своем кабинете и засел за агентурную картотеку курсантов. Из шести кандидатов, готовившихся в ближайшее время к заброске в тыл Красной армии, он остановил выбор на курсанте Якунине. До войны Михаил работал бригадиром проходчиком в Кузбассе на шахте имени Ворошилова. «Значит, получил крепкую рабочую закалку. Женат, имеет двоих детей — серьезный мотив для перевербовки и надежный крючок. На фронте с сентября 41-го. Но у шахтеров броня?.. Выходит, пошел добровольцем, то есть за душой что-то есть. В плен попал будучи контуженным, значит не по своей воле», — взвешивал все «за» и «против» Петр и вертел перед собой фотографию Якунина. С нее настороженно смотрел битый жизнью мужик.