Темная сторона неба - Гейвин Лайелл

- Но вы же не против этого? - спросил Хертер.

- Конечно нет. О'кей. - Я кивнул. - Мне только хотелось бы, чтобы сделка была единодушной. А теперь к вопросу о моем времени и пережитых неприятностях. Значит, если я действительно убил Микиса, должно быть так, что я это сделал, чтобы добраться до драгоценностей - то есть это добавляется к тем беспокойствам, которые я принял на себя. Но если вы предпочитаете это видеть иначе, я не возражаю. Значит, мы имеем пять тысяч фунтов - в качестве вознаграждения, в качестве компенсации за потраченное время и перенесенные переживания. И - пистолет.

Тень пробежала по лицу наваба.

- Я хотел бы, чтобы вы знали: я это серьезно говорю насчет пистолета. Если мы передадим его греческому детективу...

- Я понимаю. Я знаю, что вы это серьезно. И понимаю, насколько все это серьезно - пистолет, я, детектив. Но как бы серьезно это ни было, мы в Ливии. Ему ещё надо добиться моей выдачи - а в настоящее время я в хороших отношениях с ливийской полицией. Так значит пять тысяч. В действительности я предлагаю вам пять тысяч за этот пистолет - в убеждении, что лучшей цены вы ему не найдете нигде. Я вынужден согласиться.

Наваб продолжал хмуриться. Потом сказал:

- Я ещё подумаю.

- Хорошо. - Я улыбнулся ему. - Слышали что-нибудь новое о Кене Китсоне?

Оба сделались неприступными. Кен стал ругательным словом в этой компании.

- Ничего о новых обломках мы не слышали, - наконец произнес наваб.

Я с досадой покачал головой.

- Тут такое дело. Это был мой старый друг. И я не хотел бы, чтобы он вот так ушел из жизни - погибнув во время самовольного полета. Почти как преступник. Мне хотелось бы каким-то образом обелить его имя.

Навабу этот разговор явно доставлял неудовольствие. Инициативу взял в свои руки Хертер.

- Его превосходительство не желает говорить о мистере Китсоне.

- Но я желаю, - возразил я. - Завершим мою сторону сделки. Мне нужны два документа, датированные задним числом до того дня, когда Кен вылетел из Афин. Один - освобождающий его от контракта с вами, и чтобы никто никому ничего не должен, с конца следующего дня. А другой - дающий ему право на этот полет. Скажем, вы послали его в э-э-э, - я изобразил на лице глубокое раздумье, - в Триполи, сюда, - скажем, для подготовки вашего приезда сюда. И чтобы оба письма подписали вы.

Наваб хмуро посмотрел на свои тапочки, а Хертер с той же миной - на меня.

- Это отчасти глупые сентименты, - сказал я, - но они обелят его в глазах тех, для кого он представлял интерес. Друзья, родственники и так далее. Так что пусть это будет составной частью сделки. - Я встал. Договорились?

- Вы забываете, - выпалил Хертер, - что мы можем отдать пистолет греческому полицейскому.

- А вы забываете, что мы в Триполи, а не в Афинах.

- Но я полагаю, - снова вступил в разговор наваб, - что вы по вашей работе вынуждены бывать в Афинах, командир.

- Все верно. Это вы очень хорошо продумали. Но письма вам ничего не стоят. Так что, я думаю, мы сумеем договориться на моих условиях. - Я поставил стакан на столик и кивнул им. - Спокойной ночи, ваше превосходительство. Спасибо за угощение.

Юсуф время от времени корчился на полу, тяжело дыша. Я переступил через него. Дверь я открыл себе сам.

20

Я пешком пошел в свой отель. Я не собирался снова подставлять себя под пули - по крайней мере сейчас. Я не доверял Хертеру, что тот будет следить за Юсуфом. Но сегодня Юсуф уже не будет ни в кого стрелять.

Я спросил у дежурного, нет ли для меня чего. Служащий покачал головой и как-то плотоядно посмотрел на меня. Я ничего не понял и, пожелав ему спокойной ночи, ушел. Я взялся за ручку двери, и только потом увидел свет под дверью. Не долго думая я прижался к стене и затаил дыхание. После того как в тебя постреляют, становишься очень восприимчивым к сюрпризам.

Я подумал, что все это не слишком улыбается мне, но потом мне пришла в голову мысль, что если кому-то захотелось подстрелить меня, то он с большим успехом мог подождать меня в коридоре и выстрелить по силуэту, высвечиваемому светом ламп в коридоре. Наверно, там Роджерс. И я вошел.

Это был не Роджерс, а мисс Браун. Она свернулась на моей постели и читала журнал. Она подняла голову и улыбнулась мне.

- Привет, - поздоровалась она. - Я жду вас.

- Да, - медленно проговорил я. - Вижу, что ждете.

- Войдите и закройте дверь. Выпить не хотите?

- Да, - согласился я, - я не прочь выпить.

Что за яркий собеседник, этот Джек Клей! Я закрыл дверь. Когда я вернулся, мисс Браун уже "развернулась" и наливала виски из полупустой бутылки в стакан для полоскания рта. На ней был белый мохеровый джемпер поверх изумрудной блузки и изумрудная юбка.

- Теперь понятно, почему дежурный так посмотрел на меня, - сказал я.

Я подошел и взял стакан. Она снова улыбнулась и тут заметила пластырь у меня на щеке.

- Что случилось? - спросила она, расширив свои большие карие глаза.

- Напоролся на деталь двигателя, - начал было я, но потом пробурчал: На человека с ножом.

Она встала и потрогала длинными прохладными пальцами мое лицо.

- Тут, кажется, испачкано, - нежным голосом произнесла она. Очень могло быть. Я испачкался, прячась от второго выстрела Юсуфа. Подождите-ка.

Она взяла с туалетного столика свою большую белую прямоугольную сумку и вышла в ванную, а я стал пить виски. Когда она вернулась, в руках у неё был свернутый жгутом влажный носовой платок. Она подошла ко мне и стала оттирать корпию с пореза.

Немножко болело, но меня занимали другие чувства.

- Вам почаще надо сворачиваться на постели, - сказал я. - Это так идет вашим ногам.

Она прекратила свое занятие и посмотрела на меня. Нас разделяло небольшое расстояние. Лицо её было очаровательным. Даже на таком расстоянии не было видно ни малейшего изъяна. Передо мной были её большие темно-карие глаза в обрамлении превосходной кожи медового цвета и губы с легким намеком на улыбку.

Она снова взялась за порез. Мисс Браун хорошо знала свою работу. Она нежно промокнула рану, наложила на неё что-то холодное и затем новую корпию. Все это было у неё в сумке. Потом отступила назад.

- Вот теперь почище.

- Гораздо лучше, замечательно.

Она быстро снова ушла в ванную. Я сел на кончик кровати и стал пить виски. Вот она вернулась, закрыла за собой дверь и остановилась, глядя на меня.

- Я очень рад видеть вас здесь, - сказал я, - но я никак не могу понять, с чего бы это. Единственное, что я обнаруживаю обычно в номерах это счета.

Она быстро сделала несколько шагов и села на пол рядом со мной, положив руку мне на колено, а голову - на руку. Прямо вот так.

- Мне хотелось поговорить с кем-нибудь.

Я нежно провел рукой по её длинным черным волосам, и она потерлась о мою руку.

- Мы можем обращаться друг к другу впредь иначе? А то мисс Браун да мисс Браун, - предложил я.

- Меня зовут Даира.

- Даира.

- Ты виделся с Али? С навабом? - спросила она меня.

- Виделся.

- И собираешься отдать ему украшения?

- Я могу заключить сделку с ним.

Она подняла на меня широко раскрытые глаза, и я прочел в них страдание.

- Он обманет тебя. Я уверена, обманет.

- Он постарается, - сказал я, - но не обязательно преуспеет.

Она медленно покачала головой.

- Еще как преуспеет. Да ещё вместе с этой гестаповским бандитом.

Я улыбнулся, потому что мы оказались одного взгляда на Хертера. А она продолжала:

- Я думаю, что ты - единственный мужчина из тех, кого я видела, который может противостоять им. И все же они обманут тебя. Джек, не вступай с ними ни в какие отношения больше того, что нужно. Уезжай отсюда. Уезжай с их сокровищами.

- И это говоришь ты? Мне?

Она опустила голову, положив щеку на мою ладонь.

- Кто он мне, по-твоему, как ты думаешь, Джек? - произнесла она мягким грудным голосом. Но она не ждала моего ответа. - Работа - вот и все. Он мне нужен, мне нужна работа. Я евразийка, полукровка, если хотите. Меня так звали раньше. Но это прекратилось после того, как я стала подругой наваба.

Она вздохнула и продолжила:

- Ты знаешь, что это такое - девушка-евразийка, Джек? Мой отец был англичанином - майором индийской армии, а моя мама - мусульманка. Как будут меня воспринимать в Англии? Могу себе представить. И знаю, что обо мне думают в приличных, респектабельных мусульманских семьях.

Она говорила это безо всякого волнения, почти без эмоций, но когда она провела своей щекой по моей ладони, у меня словно кожа вспыхнула. Другую руку я спрятал в её волосах. Слушал я её затаив дыхание.

Она подняла ко мне свое лицо.

- Я подружка богатого человека, - просто сказала она. - Или я это, подчеркнула она, - или я ничто. Я - роскошная вещь. А что становится с роскошной вещью, когда она становится старой и некрасивой?

Я потянулся к ней, и она мне ответила. Ее руки гуляли в моих волосах, губы что-то шептали на моем лице, на моей шее. Широко открытым ртом я ловил её, вдыхал её и пробовал её, всю её, чувствовал на себе её нежные груди и испытывал желание чистое и прозрачное, как вешняя вода.