Брат Андрей, Божий контрабандист - Джон Шерилл

Было семь часов вечера. Я знал, что к этому времени в группе по-настоящему обеспокоены моим отсутствием. Мне нужно было попытаться найти их.

Но когда я подумал об этом, Антонин спросил меня, не хочу ли я посетить еще одну церковь, где, как он думал, люди особенно нуждались во встрече с кем-нибудь из-за границы.

Поэтому мы снова отправились в путь и вскоре прибыли в маленькую Моравскую церковь, стоявшую на отшибе. Я удивился большому количеству народа, особенно молодежи. Там было, должно быть, около сорока человек в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти. Я передал свои приветствия, а затем отвечал на вопросы. Могут ли христиане в Голландии получить хорошую работу? Доносят ли на тебя властям, если ты ходишь в церковь? Можно ли посещать церковь и тем не менее поступить в университет?

"Видите ли, - сказал мне Антонин, - в наши дни быть христианином в Чехословакии непатриотично. Некоторые из этих людей занесены в черный список и не могут найти работу. Многие не получили образования. И поэтому, - он взял из рук молодого человека, стоявшего рядом с нами, маленькую коробочку, - они хотят подарить вам вот это".

Молодой человек страстно говорил мне что-то по-чешски.

"Возьмите это с собой в Голландию, - переводил Антонин, - и, когда люди спросят вас о том, что это такое, расскажите им о нас и напомните, что мы тоже часть Тела Христова и что мы страдаем".

Я открыл коробочку. Внутри лежал серебряный нагрудный значок в форме крошечной чаши. Я уже видел некоторых молодых людей, на лацканах которых были такие значки, но не знал, что они означают.

Антонин приколол его к моему пиджаку. "Это символ Церкви в Чехословакии. Мы называем его Чашей страданий".

Когда Антонин оставил меня у гостиницы, я снова подумал о его словах. Я понимал, что мы в Голландии так же отдалились от реальных фактов современной истории Церкви, как и христиане в Чехословакии. Чаша страданий была символом реальности, которую мы должны разделить с другими.

Однако сейчас мне пришлось предстать перед другой реальностью. Где мне найти свою группу? Их не было в гостинице, и никто не знал, где должен был состояться прощальный обед. Я пошел в ресторан, куда мы несколько раз заходили. "Нет, господин, группа из Голландии сегодня здесь не обедает".

"А мне нельзя съесть хотя бы бутербродик?"

"Конечно, можно, сэр".

Я успел откусить от бутерброда только один кусочек, как дверь настежь распахнулась и в зал вошла руководитель группы. Она быстро огляделась, увидела меня и невольно вздохнула с облегчением. Но в следующую же секунду ее лицо вспыхнуло гневом. Она буквально подлетела к моему столу, швырнула официанту счет и кивком головы указала мне на дверь. Было видно, что она не в состоянии говорить.

На улице нас ждала правительственная машина - длинный черный лимузин с включенным мотором, за рулем которого сидел пренеприятнейший человек. Когда мы приблизились, он вышел, открыл дверь, а затем захлопнул ее за нами. Куда меня везут? Вспомнив голливудские варианты таких сцен, я попытался запомнить, куда мы едем.

Наблюдая за ходом машины, я вдруг осознал всю комичность ситуации. Машина везла нас к гостинице.

Мы уже почти приехали, когда руководитель группы произнесла свои первые слова. "Вы задержали нас на полдня. Мы обзвонили все больницы, все полицейские участки. Мы звонили даже в морг. К сожалению, вас там не оказалось! Где вы были?"

"О, - сказал я, - я отстал от группы, гулял пешком. Я действительно сожалею, что доставил вам беспокойство".

"Ну, что ж, должна заявить вам официально, сэр, что больше вас здесь не ждут. Если вы попытаетесь проникнуть в эту страну снова, вы убедитесь в этом сами".

Так оно и произошло. Через год я попытался получить визу в Чехословакию, но мне отказали. Спустя два года после этой неудавшейся попытки я еще раз просил дать мне визу, но и на этот раз мне отказали. И только в 70-е гг. мне позволили опять приехать в эту чудесную страну. За это время я узнал о таких преследованиях христиан, что Чехословакия по сравнению с ними казалась свободной страной.

Глава 9

Основание заложено

Следующие несколько месяцев показались мне гнетущими. Поездки в Польшу и Чехословакию устроились сами собой, почти без моего вмешательства. Но теперь, когда я захотел поехать в эти страны еще раз или же отправиться в другие государства за Железным занавесом, я столкнулся с многомесячными бюрократическими проволочками: анкеты, отсрочки, бланки в трех экземплярах, но никаких виз.

Даже моя маленькая комната создавала для меня проблемы. В Чехословакии я так часто вспоминал о ней, так хотел быстрее вернуться домой. Но теперь я столкнулся с тем, о чем никогда раньше не думал. Может быть, дело было именно в уюте и комфорте комнаты; она как бы напоминала мне о моем одиночестве.

Целыми днями я сидел в этой комнате, составляя письма в консульства, и думал о жене, которая разделила бы со мной не только комнату, но и мои убеждения, мои взгляды на жизнь. В более светлые дни я просто смеялся над собой: миссионерская работа была не самым заманчивым предложением для красивой девушки, а девушка моей мечты была очень красива. Что могла сказать эта красавица по поводу миссии, к которой я чувствовал призвание? Ведь я мог предложить ей лишь разлуку, таинственность и неопределенность. Это были мои доводы, но сама девушка в моих мечтах никогда не говорила об этих трудностях.

Другой проблемой были деньги. И хотя ни Гелтье, ни Ари никогда не говорили на эту тему, я знал, что обязан принимать участие в расходах по содержанию дома. Вскоре после моего приезда голландский журнал "Kracht Van Omhoog" попросил меня написать серию статей о моих приключениях за Железным занавесом. Я не чувствовал склонности к сочинительству, поэтому не откликнулся на предложение. Но теперь, когда я сидел в своей комнате с пустым бумажником за самодельным письменным столом, мне показалось, что я услышал, как Бог сказал: "Напиши статьи для "Kracht Van Omhoog"".

Это повеление привело меня в недоумение. Явно, дело здесь было не в деньгах, о которых я тогда как раз молился: журнал не предлагал мне никаких денег. Но у меня было ощущение, что это нужно сделать срочно, и я послушно сел и написал обо всем, что видел не только в Польше, но и в Чехословакии. На следующее же утро я отправил эти статьи вместе с некоторыми фотографиями в журнал. Редактор прислал ответ с благодарностью, но, как я и предполагал, никакого гонорара не было, и я сразу же забыл об этом случае. И вдруг однажды утром я снова получил письмо из этого журнала. Происходило что-то странное, писал мне редактор. Я нигде в статьях не говорил о материальных затруднениях и не упоминал, что собираюсь еще раз поехать в те места, но читатели со всей Голландии стали посылать на мое имя деньги. Они не присылали помногу, всего по несколько гульденов, но редактор спрашивал, куда ему пересылать эти деньги.