Смерть и возвращение Юлии Рогаевой - Авраам Бен Иегошуа

«Теперь это уже стало коллективным помешательством», — усмехается про себя «специальный посланник», поворачивая в сторону квартала Нахлат-Ахим. Старик не только спятил сам, но и всех вокруг заразил. За окном машины день решительно клонится к вечеру, и солнце, уходя на запад, заливает здания кнессета и министерств такой красноватой, звенящей медью, словно хочет придать предстоящей ему миссии поистине государственную важность. Он уверенно лавирует по забитым людьми узеньким улочкам. Машину он ставит неподалеку от знакомого двора. За последние двое суток он здесь уже в третий раз. Но сейчас жилье погибшей уборщицы выглядит совершенно иначе. Энергичные супруги совместными усилиями сняли с окна клетчатый занавес, сумрачное пространство комнаты наполнилось пурпурным светом близкого вечера, в окно текут с улицы приятные ароматы свежей домашней пищи. В самой комнате всё перевернуто вверх тормашками. На полу стоят привезенные из пекарни картонные ящики, уже заполненные вещами, которым предстоит временно отправиться на склад. На столе возвышается небольшой кожаный чемодан, их собственный, объясняет Начальница канцелярии, для тех вещей, которые, как они думают, следует отправить вместе с погибшей.

— Надеюсь, вы не положили туда ее белье и ночную рубашку, — саркастически улыбаясь, говорит Кадровик. — Это уже было бы полным абсурдом.

Начальница канцелярии слишком добросовестна, чтобы оценить его насмешку. Пусть он сам проверит, что они положили в чемодан, так будет даже лучше. Они готовы объяснить ему выбор каждой вещи. Вот, пожалуйста, снизу вверх, по порядку. На самом дне чемодана лежит ее длинное белое платье, вероятно свадебное. Выше — пять блузок, украшенных нарядной ручной вышивкой, и пара добротных кожаных сапог. Снятый с окна клетчатый занавес в силу своей красоты тоже признан достойным отправки на родину. Внутрь него положена та книга, шрифт которой Старик так и не сумел расшифровать, а рядом с ней — завернутый в ткань рисунок безымянного переулка, висевший на стене. Поверх занавеса лежат связка писем и бумаг, футляр с очками и маленький медный колокольчик, который издает приятный звук, когда Кадровик берет его в руки.

— А ее фотографии вам не попадались? — спрашивает он. — Что-нибудь порезче, чтобы увеличить для нашего памятного уголка?

Нет, они не нашли ничего такого. Тут есть маленький альбом с несколькими старыми фотографиями, но они решили, что лучше не вкладывать его в чемодан, а присоединить к ручной клади, которую он возьмет с собой в самолет. Он листает страницы. Фотографии, напечатанные на плотной бумаге, больше напоминают старые почтовые открытки. Молодая женщина стоит на веранде, с которой открывается вид на далекое поле. На некоторых снимках она сидит, на других стоит, на двух-трех она сфотографирована в закрытой комнате, с полуголым младенцем на руках. Ее лицо совсем не похоже на тот странный и влекущий своей необычностью облик, который уже запечатлелся в его душе за последние дни.

— Очень старые фотографии, — разочарованно говорит он, захлопывая альбом. Только муж, наверно, сумеет с точностью сказать, она ли это. Может, это вообще ее мать, а ребенок у нее на руках — как раз сама Юлия. Именно в его лице Кадровик различает ту особую татарскую складку над глазами, по которой в последнее время, благодаря Мастеру ночной смены, стал уже настоящим специалистом.

Он вдруг густо краснеет, уловив сочувственный и, как ему кажется, слегка иронический взгляд супруга Начальницы канцелярии.

— Ладно, всё это не имеет никакого значения, — смущенно бормочет он. — Эти фотографии ничего не меняют. Вся эта история — сплошной абсурд. Слава Богу, скоро всё кончится. Передадим ее там для похорон, и точка.

Супруг Начальницы настроен далеко не так беззаботно. Ему кажется, что Кадровик слишком оптимистичен. В дороге может случиться всякое. Тем более в чужой стране. Тут очень важна надежная связь. Каким образом Кадровик намеревается общаться с хозяином? С помощью своего мобильника? Нет, это никуда не годится. Мобильник съест все его деньги. А главное, связь по мобильнику ненадежна. Пусть попросит у Старика спутниковый телефон. Если Старик предоставляет своему посланнику открытый счет, нечего ему экономить на мелочах. Правда, по спутниковому телефону разговоры стоят немного дороже, чем по мобильному, но зато связь намного надежней. Человеку, который отправляется в такое сомнительное место, да еще в середине зимы и вдобавок с покойником в гробу, следует иметь надежную связь с домом.

И тут мы все увидели через окно настоящее маленькое чудо. Не иначе как Господь нам его послал, а то папа нам не верил, и мама тоже. И вот, пожалуйста, из той пристройки, где жила раненая женщина, вышел вдруг тот самый человек, который в ту ночь приходил к нам домой, только теперь он вышел с кожаным чемоданом в руках. И мы все вшестером сразу закричали папе, чтобы он поскорее подошел к окну, поглядеть на этого чужого человека без кипы, о котором мы ему тогда рассказывали, и поверил, что мы говорили ему правду, и что он зря нас ругал. Тогда папа быстренько вложил закладку в Святую Книгу, которую в это время как раз читал, и как был, в талите[2], выбежал к тому человеку во двор, спросить у него, когда и куда им с мамой прийти к раненой с положенным по Закону визитом. Но тот человек почему-то страшно рассердился и начал кричать, как это мы все, соседи, не знаем, что эта женщина вовсе не ранена, а погибла насовсем? Да, во время того взрыва на рынке, десять дней назад. Он тогда ночью ничего нам об этом не сказал, потому что не хотел нас пугать. И когда он это крикнул, мы все увидели, что наш папа стал совсем белый, как стенка, и весь задрожал, как будто его тоже ранило взрывом, а может, из-за смерти этой хорошей женщины, потому что она у нас жила так долго, что стала совсем как будто родной человек. А наша старшая сестра сказала шепотом, что, может, наш папа влюбился в эту чужую женщину и поэтому он теперь так жалеет о ее смерти. И тогда мы все взмолились, чтобы Господь поскорее воздал за ее невинную кровь, а нашему папе дал побыстрее забыть эту женщину, чтобы мама не расстраивалась, потому что она в последнее время стала очень грустной, как будто почувствовала, что у отца что-то другое на сердце…

Глава седьмая

В пятницу утром он просыпается раньше обычного. На душе тоскливо от предчувствия неприятностей, и, хотя с вечера он твердо намерен был выбросить сегодняшний выпуск местной газеты в корзину, даже не перелистав ее по своему обычаю, теперь он не может преодолеть какого-то гадливого любопытства, и его тянет посмотреть, не стала ли лживая статья хоть чуточку короче или мягче. Но нет — статья тут как тут, и весь поклеп сохранился во всем своем прежнем гнусном виде. Ни одно слово не выброшено, ни одна запятая не изменена. И под его расплывчатой фотографией по-прежнему стоит и как ножом режет ему душу та же подпись: «Развелся — и получил повышение по службе». Мерзавец ты все-таки, Змий подколодный, и редактор твой тоже негодяй!

Ответ хозяина пекарни, как он тотчас убеждается, тоже остался в том же виде, каким он видел его вчера, на экране у Начальницы канцелярии. Из тех девяноста трех слов не убрано ни одно — и ни одно не прибавлено. Ну, покорная овечка, я и с тобой тоже посчитаюсь, думает он в бессильной ярости. Даром что вы с мужем помогали моей девочке по математике и английскому.

Он уже собирается смять мерзкую газетенку и выбросить ее в мусорную корзину, как вдруг замечает, что под статьей и ответом есть еще приписка от редактора. Господин редактор, оказывается, желает сообщить, что вполне удовлетворен тем, что руководство пекарни признало вину и заявило о своей решимости исправить оплошность и компенсировать пострадавших. Поэтому господин редактор позволяет себе выразить особую благодарность старому другу, деятельному и энергичному руководителю этого большого и важного предприятия. Справедливость требует от господина редактора указать, что это предприятие уже многие годы поставляет данной газете бумагу по льготной цене. И хотя наш печатный орган то и дело обвиняют в идеологической «левизне» и злобных нападках на предпринимателей, но и в данном случае, как всегда, любой объективный читатель не может не признать, что мы, как обычно, продемонстрировали свойственную нам беспристрастность и высокий профессионализм, подвергнув резкой критике даже ту уважаемую фирму, от которой зависят цены на столь необходимую нам бумагу. И результат не заставил себя ждать. Наша критика оказалась весьма конструктивной и привела к искреннему и благородному извинению. Чего еще может желать редактор любой газеты? Да еще в нынешние тяжелые времена! И господин редактор завершает свою приписку обещанием проследить за процессом выплаты обещанной компенсации и оповестить об этом читателей газеты.