Трое - Георгий Иванов Марков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Директор пожал плечами.
Младен и Марта вскоре встали. На пороге Виолетта сказала с грустной улыбкой:
— Приходите чаще! Теперь вы знаете, где мы живем. Ведь я почти не выхожу.
— Заходите, заходите! — сказал директор. Его лица не было видно.
Младен был доволен. Но Марта по дороге испортила ему настроение. Она сказала:
— Слушай, не хочу быть замешанной в неприятной истории, подумай хорошенько, что делаешь!
Все это произошло вчера.
А сегодня Младен уверенно входил в цех.
13
Жизнь дается только раз…
Сашо
Ого! Десятый час! Пора вставать! Зачем? Ведь теперь нет ни горна, ни начальства, ни нарядов. Дай-ка лучше повернусь на другой бок. Эх, до чего же приятно потягиваться в своей старой кровати… Суставы похрустывают!.. О чем же это он думал?.. Да! Что будет, если он выиграет десять тысяч в тото![1] Десять тысяч — это куча денег. Пожалуй, нелегко будет прогулять… Он купит десять костюмов! Таких, что закачаешься. Оденется франтом, купит машину и будет разъезжать целыми днями. Будет ездить в Софию, в Пловдив, будет ночевать, где придется, и жить себе припеваючи! Будет катать друзей и девушек. Будет их угощать. Он всегда был щедрым, поэтому у него денег нет. А подвал он уставит бутылками. Пишут же в книгах, что в домах у богачей подвалы полны бутылок. Это звучит очень заманчиво: «подвал, полный бутылок…» Ему не нужно будет шататься по пивнушкам и ресторанам в поисках хорошего вина… Вчерашнее, как будто, не было плохим… Как блестели глазки у Лили! Пусть говорят что хотят, а в этой девочке что-то есть… Соня просто места себе не могла найти от ревности! Было бы очень интересно, если бы они стали таскать друг друга за волосы!..
Эх, и припекает же! Словно июль, а не начало октября. Тоже мне мать, нарочно отдернула занавеску. «Заглянет солнце — проснется». Гм! Пахнет коржиками. Золото, а не мама! Только она его любит по-настоящему. Наверное встала в четыре, чтобы испечь их. Потом — на работу. Ничего, вот он устроится, начнет зарабатывать, тогда она будет сидеть дома. Отец уехал в командировку. Нет его портфеля. Как спокойно дышится дома, когда его нет!.. Хорошо, если на этот раз проболтается целый месяц… Почему не пошлют в командировку отца Лили?..
А вот Верче очень пополнела. И чем это ее так откормили? Все же она, пожалуй, соблазнительнее Доры, та — ходячий скелет. А это дура Сия вышла замуж за какого-то врача. Что ж, и врачу можно наставить рога. Попу наставил, врача ли жалеть? Вот, Райну жаль. Уехала в Видин. В такую даль! А может, съездить к ней? Перед этим можно заехать по дороге к Ивану, в Софию. Наверное, живет один. Разве ему плохо. Если бы не это ранение… Надо бы поговорить с матерью, пригласить его сюда, в гости… Много не ест, не пьет, спокойный… И отцу наверное, понравится, потому что серьезный… Разве Иван ровня его теперешним приятелям? Если бы их увидел капитан!.. Наверное схватился бы за голову… Вот мы какие, товарищ капитан!.. Наслаждаемся жизнью…
Ну и печет же. Пора вставать. После обеда отосплюсь… Да, ведь должны были прийти к нему, позвать. Они сегодня собирались пойти на реку… Может, приходили, стучали, а он не услышал, спал… С завтрашнего дня нужно начать тренироваться. Здешние играют на первенство зоны. Значит, поездим по разным местам… Гм, просто не верится, как Замби сумел забить три гола? Наверное в воротах стоял не вратарь, а какой-нибудь инвалид. Что ни говори, ни у кого из них нет такого удара как у него. — Мяч, вратарь, сетка — все в кашу!.. Хорошо бы освоить «сухой лист» Диди. Это тебе почище десяти тысяч с тотализатора. Матч. До конца остается одна минута. У тех перевес на один гол. Мяч у него. Резаный удар. Вратарь бросается в один угол, а мяч проходит в другой! Он бог!..
Кто-то тяжело поднимается по лестнице. Весь дом трясется. За ним еще один, его шаги легче. Первый может быть только Сандо Верзила, второй — Пепи Бандера.
Сандо Верзила — безнадежный дурак, которого можно «настропалить» на что угодно. Пить, драться, играть в карты и даже работать. Ввиду этой своей исключительной покладистости, он так и не смог окончить гимназию. И считал это своим большим преимуществом.
Никто, однако, не в состоянии «настропалить» Бандеру. Он мыслитель, идеолог городских бездельников, теоретик лентяйства. Если бы время, проведенное Бандерой в «подпирании» уличных столбов засчитывалось в трудовой стаж, то его давно уже можно было бы перевести на пенсию.
Вся его жизненная философия основывалась на трех непреложных для него формулах:
«Сколько хлеба, столько и брынзы!» — концентрированная форма выражения всех его желаний, а также основательная причина для недовольства.
«Лазейку в амбар мы вам укажем, но сами будем стоять в сторонке!» — образ действий, не лишенный хитрости и предусмотрительности.
«Попробуй, сунься!» — вызывающее проявление самоутверждения, разумеется, когда нет никакой опасности пострадать.
Бандера в этом году кончает гимназию и пойдет служить в армию.
— Еще валяешься? — рычит Сандо Верзила, просовывая в дверь свою лохматую голову. Он посматривает на Бандеру — не добавит ли что-нибудь?
Тот отчаянно зевает. Входят. Бандера садится на кровать, в ногах у Сашо, а Верзила предпочитает стоять.
— Ушли! — рыдающим голосом говорит Сандо, которого этим утром «настропалили» на любовные похождения.
Сашо догадывается, что речь идет о вчерашних девушках, с которыми они договорились пойти на реку.
— Есть время! — успокаивающим тоном отвечает он, даже не пошевельнувшись в кровати.
Помимо бремени репутации общепризнанного, добродушного дурачка, Сандо Верзила должен нести еще вдвойне более тяжелое бремя пренебрежения приятелей.
— Ясно, у вас есть время! А у меня нет! Я сегодня выхожу в ночную смену, — протестует он с горечью, свойственной всем пренебрегаемым. Из трех приятелей только Сандо работает — грузчиком на заводе электромоторов. — Вот начнете работать, тогда посмотрю я на вас!
Бандера подобрал губы. Слово «работа» всегда вызывало у него отвращение.
— Вкусно пахнет! — говорит он недвусмысленным тоном.
— Иди на кухню, возьми! — Сашо продолжает лежать, разглядывая с интересом первооткрывателя пальцы ног.
Бандера возвращается с тарелкой, полной еще теплых коржиков.
— Моя тетя посыпает их сахаром! — жует он.
Мало кто знает, что когда Бандера сердится, то он называет свою мать тетей.
Напрасны отчаянные взгляды Сандо. Приятели не торопятся.
— Ешь! — потчует
