Под крылом дракона - Терри Лу

Закусив губу, я вернулась к разглядыванию картинок. Толстая красная лягушка, усыпанная крупными бородавками, напротив — непонятный иероглиф; жестяное ведро с кривой Дужкой, напротив — непонятный иероглиф; симпатичная розовая хрюшка, напротив — ясное дело, непонятный иероглиф… Не выдержав, я взорвалась:

— Но я ничего не понимаю!

Застонав, дракон зачем-то схватился за голову, несколько раз прошелся взад-вперед. Я молча следила за его манипуляциями.

— Ладно! — Джалу выглядел, как человек, твердо вознамерившийся сигануть с обрыва. — Последний раз… Учти, Лис! Последний раз я иду у тебя на поводу!

— Итак, повторим временные приставки. «О-у» — когда речь идет о настоящем, «го-у» — о прошлом, «до-у» — о будущем. Также есть формы времен — о них мы уже говорили, каждая имеет свою дополнительную приставку, то есть если ты хочешь попросить кого-нибудь оказать тебе услугу, учитывая, что происходить это будет в ближайшем будущем, к обычному «до-у» нужно добавить «о-га». Также не стоит забывать о вежливой форме обращения, если нет желания схлопотать по ушам, поэтому в конце нужно сказать «осс-ка»… Ты все понял?

— Нет.

Я с грохотом впечаталась лбом в столешницу. Иногда легкое битье головой об стол здорово ускоряет мыслительные процессы… Но не в этот раз.

— Саламандр-ра, Лис! Пятый раз тебе объясняю! — взорвался Джалу. — Сам уже понял!

— А раньше не понимал? — настороженно уточнила я, поднимая голову и потирая саднящий лоб.

— Ну… — дракон смущенно почесал нос, — мне не так часто приходится использовать ардосский…

Подавив тяжелый вздох, я встала, решив, что не помешает размять затекшие конечности.

Джалу, напрочь забывший о моем существовании, продолжал бубнить что-то, склонившись над кипой раскрытых книг. «Го-у джа… аггор до-у…» — доносились редкие полузнакомые слова, перемежающиеся с совсем уж непонятными рычащими и шипящими возгласами, здорово напоминавшими обычные ругательства.

Вот уже неделю, под сварливым надзором дракона, я грызла гранит науки, чувствуя, как один за другим зубы моего терпения ломаются и выпадают. Ардосский, со всеми его «о-у» и «до-у», временными формами и этикетом, оказался не таким уж простым для изучения. Впрочем, уже сейчас я с гордостью могла сказать, что способна прочесть простенькие рукописные тексты, владею стандартным набором фраз туриста и знаю несколько заковыристых ругательств, вроде привычного для кочевых торговцев чертыхания: «хадыр!» — аналог нашего «черт побери!» или «дагуб-ба» — не немецкий «швайнехунд», конечно, но все же довольно грубый способ высказать неуважение к собеседнику.

Последнее я долго вытягивала из интеллигентного Джалу. Он сдался после того, как я обозвала его тыгыдымским конем и пригрозила, что в его отсутствие вынесу и спрячу все книги с неприличными картинками, коих на полках обнаружилось немало.

Дни за обучением проходили незаметно, сгорали, как бумажные салфетки под зажигалкой. Но до прибытия каравана все равно оставалось почти две недели, и я, чувствуя себя Робинзоном Крузо, прилежно отмечала каждый прошедший день зарубкой на спинке кровати.

Проходя мимо одного из стеллажей, я неловко зацепила локтем выступающий корешок книги. Та с тихим шлепком упала на пол. Бросив опасливый взгляд на дракона, который за неаккуратное обращение с книжным антиквариатом неизменно награждал меня болезненными подзатыльниками, я подняла книгу.

«Сказания Акмала» — по слогам прочитала я черную витиеватую надпись на обложке.

Раскрыв книгу на середине, вдохнула терпкий древесный аромат страниц. С чтением рукописного текста не возникало ни малейших трудностей — настолько старательно, даже каллиграфично был выписан каждый символ.

«Сбрось свои косы, дева! — попросил рыцарь. Сбросила дева золотые косы. И были они длиннее самой высокой башни, и сложились змеиными кольцами у его ног…»

Охнув, я быстро перелистнула назад. Вверху страницы в обрамлении витиеватой цветочной рамки тонкими штрихами была изображена девушка, из окна башни сбрасывающая волосы, заплетенные в сотни косичек.

«Длиннокосая дева из Тилькома» — гласила надпись.

Да это же Рапунцель! Я принялась лихорадочно листать книгу.

Здесь была история про трех свинохвостых туурхов и серого лютозверя, про семерых лесных фей и Принца-Грязнолица, про Ту-Что-Уснула-Навек, фигурировал даже дракон в сапогах…

Как же так? Такие разные миры, а сказки — одни и те же…

Прижимая книгу к груди, я сползла на пол. Меня душили слезы. Когда я была маленькой, мама часто сидела у изголовья кровати и тихим, нежным голосом читала полные чудес истории, рожденные пером братьев Гримм, Андерсена, Милна, Кэрролла… А теперь она, наверное, думает, что я мертва.

Я закусила губу. Да, конечно, разве можно думать иначе? Развалины вместо школьной столовой… Да еще и Джастин со своими безумными рассказами про гигантскую рептилию…

Мне вдруг стало так жалко родителей, Джастина, а более всего себя, что я разрыдалась уже в полный голос, нисколько не стесняясь тихо подошедшего и присевшего рядом на корточки дракона.

— Ты чего ревешь? — голосом Карлсона спросил он.

— Не ревууу…

— Нет, ревешь! — Джалу отобрал у меня книгу, зашуршал страницами.

— Ты что, сказки не любишь?

— Люблю! — От возмущения я даже перестала плакать, лишь хлюпала носом, размазывая слезы по лицу. — Мне в детстве мама каждый день читала!

— А ревешь-то чего?

— Не знаю… — Я окончательно успокоилась и теперь чувствовала себя неловко под внимательным взглядом прищуренных золотых глаз.

Расплакалась, как маленькая! Вот позорище…

— А хочешь, я тебе почитаю?

Лицо пощипывало от невысохших слез. Вытерев щеки, я недоверчиво глянула на Джалу. С чего бы вдруг зловредной рептилии проявлять такое человеколюбие?

— Ты ведь сам и половины не поймешь. — Дракон самодовольно осклабился.

Пришлось со вздохом признать его правоту. Я и названия-то не все разобрала…

— Значит, так. — Опершись спиной о стеллаж, Джалу поджал под себя ноги и развернул на коленях книжный томик. — Внимай же чудесным историям, глупый отрок…

Свет от факелов неровный, зыбкий и текучий, как воды Стурмы. Даже мне, дракону, приходится напрягать глаза, выслеживая, будто охотник дичь, вычурные завитки букв.

Я читаю долго, об этом говорят чуть охрипший голос и неприятное саднящее ощущение в горле. Внутренние часы сломались, и я не знаю, сколько времени мы так сидим: я читаю, а Лис слушает — сначала с открытым ртом и откровенным восторгом в глазах, что, надо сказать, весьма тешит, потом — сонно хлопая длинными ресницами. А теперь, кажется, и вовсе спит. Пришлось позволить ему подложить пару книг под тощее седалище — не дай Бог-Дракон, застудится еще…