История моей жизни - Георгий Гапон

Обернувшись к толпе, я крикнул, чтобы все легли на землю, и лег сам. Пока мы лежали, залп раздавался за залпом, и казалось, конца им не будет. Толпа стала сперва на колени, а потом легла плашмя, стараясь защитить головы от града пуль, задние же ряды обратились в бегство. Дым от выстрелов, подобно облаку, стоял перед нами и щекотал в горле. Старик Лаврентьев, несший царский портрет, был убит, а другой, взяв выпавший из его рук портрет, также был убит следующим залпом. Умирая, он проговорил: «Хоть умру, но в последний раз увижу царя». Одному из несших хоругвь пулей перебило руку. Маленький 10-летний мальчик, несший фонарь, упал, пораженный пулей, но продолжал крепко держать фонарь и пытался встать, но был убит второй пулей. Оба кузнеца,[139] охранявшие меня, также были убиты, как и все те, кто нес образа и хоругви, теперь валявшиеся на снегу. Солдаты продолжали стрелять во дворы прилегающих домов, куда толпа старалась скрыться, и, как я узнал потом, пули через окна попадали и в посторонних лиц.

Наконец стрельба прекратилась. С несколькими уцелевшими стоял я и смотрел на распростертые вокруг меня тела. Я крикнул им: «Встаньте», но они продолжали лежать. Почему же они не встают? Я снова посмотрел на них и заметил, как безжизненно лежат руки и как по снегу бежали струйки крови. Тогда я все понял. У ног моих лежал мертвый Васильев.

Ужас охватил меня. Мозг мой пронизала мысль: и все это сделал «батюшка-царь». Мысль эта спасла меня, так как теперь я был убежден, что с этого момента начнется новая глава в истории русского народа. Я встал, и вокруг меня собрались несколько рабочих. Оглянувшись назад, я увидел, что процессия наша расстроилась и многие бежали. Напрасно было взывать к ним, и я стоял, дрожа от гнева, в центре небольшой кучки людей, на развалинах нашего рабочего движения. Когда мы стояли, снова раздались выстрелы, и мы снова легли.

После последнего залпа я встал невредим, но оказался один. В эту минуту отчаяния кто-то взял меня за руку и повел в боковую улицу в нескольких шагах от места бойни. Сопротивляться не имело смысла. Что большего мог я сделать? «Нет у нас больше царя», — воскликнул я.

Неохотно отдался я в руки своих спасителей. Все, за исключением небольшой кучки людей, были убиты или бежали в ужасе. Ведь мы были безоружны. Оставалось только ждать дня, когда виновные будут наказаны, зло будет исправлено, дня, когда мы придем безоружными только потому, что в оружии более не будет надобности.

Из соседней улицы к нам подошли несколько рабочих, и я узнал в моем спасителе того инженера, с которым я виделся предыдущею ночью у Нарвской заставы. Вынув из кармана ножницы, он обрезал мне волосы, и рабочие поделили их между собой. Один из них снял с меня рясу и шляпу и дал мне свою поддевку, но она оказалась в крови, тогда другой рабочий снял с себя свое рваное пальто и шляпу и настоял, чтобы я надел их. Все это заняло не больше 2–3 минут. Инженер торопил меня пойти с ним в дом одного из его друзей. Я согласился.[140]

Тем временем солдаты стояли у Нарвской заставы и не только не помогали сами, но не позволяли никому помочь раненым. Только долго спустя стали укладывать мертвых и раненых на санки и отвозить в мертвецкую или в больницы. По свидетельству докторов, подавляющее большинство серьезных ран были в голову и корпус и весьма редко в руки и ноги. В некоторых телах было по несколько пуль. Ни на одном из убитых не было найдено никакого оружия, даже камня в кармане. Один из докторов, в больницу которого было привезено 34 трупа, говорил, что вид их был потрясающий, лица искажены ужасом и страданием и пол кругом покрыт лужами крови.

Глава семнадцатая

Первые баррикады

Через несколько дней я узнал, что и остальные отделы нашего союза не меньше пострадали в разных частях города. Не считая маленьких групп рабочих, имевших местожительство в центре города, было всего 4 сборных пункта. Наш — в юго-западной части города, другой — на Петербургской стороне, третий — на Васильевском острове и четвертый — на Шлиссельбургском тракте.

9-го утром на Петербургской стороне собралась большая толпа в ожидании выхода процессии. Все были настроены весьма мирно, никто не ждал беды. К стоявшей толпе подъезжало несколько конных солдат, просили закурить и дружески разговаривали с рабочими. Перед выходом процессии разнесся слух, что путь к Зимнему дворцу прегражден и что казаки уже убили саблями несколько мужчин и женщин. Несмотря на это, процессия направилась к Троицкому мосту; в том же направлении шла и другая толпа с Выборгской стороны, выступившая с Оренбургской улицы. Никто не мешал соединению этих процессий до Александровского парка, где они встретили войска, загородившие им путь на Троицкий мост.

Один офицер подъехал на сто шагов к толпе. Видя его махающим рукой, первые ряды остановились и выслали трех делегатов для переговоров с ним. Но прежде, чем они подошли к нему, он крикнул: «Не подходите, или будем стрелять». Делегаты стали на колени и вывернули карманы, показывая, что они безоружны. Тогда офицер подъехал к ним, взял у одного из них копию петиции к царю и повел его за собой к войскам; другие два делегата пошли за ним. Полагая, что они получили разрешение идти, толпа двинулась вперед. Немедленно, без всякого предупреждения, раздался залп один, другой, третий. Многие были убиты и более сотни ранены. Все это, со слов очевидца, произошло чрезвычайно быстро, так что если бы толпа даже и желала бы разойтись, то не имела бы времени, да и разбежаться не было возможности, потому что все соседние улицы были полны народом. Тех, которые искали спасения по Дворянской улице, ведущей к Самсоньевскому мосту на Выборгской стороне, преследовала кавалерия, рубя направо и налево. Многие старались скрыться в ближайших дворах, но, по приказанию офицера, все ворота были заперты. Даже когда уже улицы были очищены и все было спокойно, безоружные прохожие не были гарантированы от нападений. Некто Мартинат, германский подданный, получил удар саблей по голове, и, когда он упал, солдат продолжал рубить его.[141] И это был не единственный случай. И здесь также убитые и раненые лежали неубранные, т. к. полиция и войска не позволяли никому подходить к ним. Некоторые останавливали проезжающих извозчиков, чтобы увезти пострадавших, но полиция не позволяла этого делать и даже ранила несколько ослушников, но, несмотря на это, извозчики не только помогали увозить пострадавших, но даже не брали за это денег.

Событие 9 января не осталось без влияния на народ. Оно вызвало видимую перемену в его настроении. Вид сотен безоружных и невинных жертв переполнил чашу народного терпения. Не успевали разгонять толпу, как она снова собиралась в другом месте, ораторы-революционеры, до того дня нежеланный элемент среди рабочих, находили массу слушателей. «Не стоит идти к Зимнему дворцу, — говорили они, — вы видите, что царь не хочет принять вашей петиции. Мы ничего не добьемся от него с пустыми руками. Мы должны быть вооружены». В ответ на это с разных концов толпа кричала: «Дайте нам оружие!» Разбившись на малые группы, толпа двигалась по соседним улицам, останавливая проезжавших офицеров и полицейских, и отнимала у них оружие. При всем этом толпа старалась сохранить известный порядок, и хулиганов, пытавшихся громить лавки, может быть даже по наущению полиции, что для нас не ново, рабочие хватали и прогоняли.