Игла бессмертия (СИ) - Бовичев Дмитрий

— Эй, кто-нибудь! Дайте одежду!

В портале прохода, за узорчатой занавеской, мелькнула чья-то голова, затем послышался хлопок двери, но никто не показался.

Это что ещё за невидаль? И почему никто не заглянул и не спросил: «Чего изволите?» Нет, нужно ехать, ехать как можно скорее.

Георгий умылся, воспользовался уборной в сенях, и, не дождавшись слуги или хоть кого-нибудь с одеждой, решился выйти на двор. Однако дверь была заперта.

— Ну, это уже слишком! — Воронцов с силой подёргал ручку, в этот же миг с той стороны послышалось движение, и дверь отворил сам хозяин дома.

— Доброго утра, херметле Георгий! — с улыбкой приветствовал он капитана. — Как почивалось? Как твои раны?

— Это что за гостеприимство с запорами? — не на шутку рассердился гость.

— Ой, прости-прости, это не тебя запирали, это для тебя.

— Что за «non-sens»?!

— Да-да, ночью уже ты говорил, что век бы не покидал наш Боброцск, хоть бы и запереть тебя здесь. Вот служанка и постаралась. Она очень старательная, как ты её нашёл ночью, а? — Мурза панибратски подмигнул и улыбнулся. — Давай я зайду попозже, а? Лейла! Лейла, подойди!

— Позволь, но… — начал было Георгий, однако сказать ему было нечего, он совершенно не помнил ночи. — Нет, я сейчас не расположен. — Воронцов неуверенно улыбнулся подбежавшей девушке. — Вели лучше принести моё платье.

— Как пожелаешь, как пожелаешь. Видишь, у меня желание гостя — закон! Лейла, принеси наряд господина капитана и… помоги надеть. Ах-ха-ха, ваш русский обычай потчевать гостя трижды мне по нраву.

— Давай оставим наши обычаи, утро нынче не так добро ко мне.

— О, для этого у меня есть верное средство, наше, татарское. Велю подать к завтраку.

Мурза ушёл, а Воронцов, отослав от греха подальше служанку, принялся одеваться. Дело это было небыстрое, потому он снова вернулся к размышлениям о своём пребывании в Боброцске. Положим, бал у Семихватова был нужен — в конце концов знать о местных делах полезно, но почему он не уехал вчера? Вот загадка. Но сегодня — непременно надлежит ехать, непременно.

Завтрак накрыли в беседке у конского круга.

— Вот, попробуй, в четверть часа всё вчерашнее огорчение снимет, — порекомендовал хозяин белый, отдающий травами напиток, который услужливо разливала по хрустальным бокалам давешняя Лейла.

Девушка, одетая в тонкий разноцветный шёлк, проявляла чудеса гибкости в тесноте беседки, и перед глазами гостя мелькали то сильные смуглые предплечья, то изящная шея.

— Да, весьма освежает. Что это?

— Айран, скифских ещё времен питьё. — Арслан сидел свободно, откинувшись на спинку стула, и неспешно, с ленивой грацией тянулся за кусочком то одного, то другого блюда. — Скифы, хазары, печенеги… монголы… татары… Грозные народы Востока. Ещё двести лет назад здесь гнали свои табуны кочевники. А что будет ещё через двести лет? Быть может, все повторится?

— Хм, не думаю, — коротко ответил Воронцов.

Он ел быстро, даже неприлично быстро, мысленно уже собираясь в дорогу.

— Я всегда удивлялся тому, как вы, русские, смогли обуздать степной ветер. Без общей веры, без общей крови… Разве можно удержать его надолго?

Воронцов не ответил, но мурза и не ждал ответа.

— Блистательная Порта уже четыреста лет держит южный ветер в парусах ислама и лишь крепнет. В Истанбуле законы шариата берут верх над канун-наме, законами султана, и оттого всем только лучше.

— К чему сии рассуждения?

— Я хочу сказать лишь об изменчивости мира, если он не скован общей верой. Меня занимают эти мысли, и я давно ищу достойного собеседника. Мы могли бы поговорить за партией в нарды. К примеру, после завтрака. Что скажешь?

— Нет, благодарю, но нет. В другое время с удовольствием, но мне надобно в путь.

— Как? Уже? Но ведь доктор вчера велел тебе пребывать в покое.

— Зато государева служба сидеть в покое не велит, я и так задержался.

Безмятежная леность слетела с гостеприимного хозяина, он сел прямо и пристально поглядел на гостя.

— К чему спешить? Куда? Ещё день-два и ты совершенно поправишься…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не о чем говорить, Лев, мне пора.

— Давай тогда я сопровожу тебя. Куда ты едешь?

— Нет, то дело государево, и быть ему надлежит в тайне. Благодарю за хлеб, за кров. Вели привести моего коня.

Воронцов вышел из-за стола, за ним поднялся и хозяин. Помрачнев лицом, он до последнего не оставлял попыток упросить гостя остаться, договорившись до того, что кликнет слуг и те запрут Воронцова, но даже и угрозы не сработали.

Стоило капитану сесть в седло, как ему сделалось лучше. Да, ещё стучала в висках головная боль, ещё саднили пальцы на руках и ныла нога, но облегчение от того, что он уже в пути, понимание правоты этого решения давали такой душевный подъём, что он пересиливал все телесные неурядицы.

Постылый Боброцск проносился мимо бойкой рысью, все эти заборы, тыны, срубы бежали за спину, а впереди уж показалась площадь с домом дворянского собрания, с церковью, с любезным трактиром, откуда он и отправится, наконец, в дорогу.

Но едва выехав на площадь, Воронцов увидел перед постоялым двором княжескую коляску. Ту самую, в которой вчера отбыла Катерина Найдёнова.

Досада на новую задержку столкнулась в его душе с тягостным чувством невыполненного обязательства, незакрытого долга дворянина, которое он испытал после прошлой встречи.

На крыльцо Георгий всходил неспешно, неохотно, он не думал о пленнице князя, о помощи ей и теперь не знал, о чём с ней говорить.

За ручки двери они взялись, кажется, одновременно, каждый со своей стороны, и створка медленно отворилась.

Лучи солнца выхватили из полумрака тёмной прокопчённой трактирной горницы гостью, и Георгий замер. Платье необычного, светло-коричневого, цвета удивительно строгое, без складок и рюшей, с золотой, украшенной камнями подвеской на левом плече чудесно подчёркивало глубину янтарных очей и естественную красоту барышни. На ум пораженному Воронцову приходили только поэтические эпитеты — жемчужина в искусной оправе, огранённый алмаз, редкий цветок.

— Доброго дня, сударыня.

— Здравствуй… — тихо проговорила Найдёнова.

Взглядом она искала следы чувства на лице кавалера. Интерес, влечение, любовь? Ничего из того, что она легко возбуждала в мужчинах, теперь не показывалось. И действительно, Воронцов лишь искренне восхитился ею, но душа его не шелохнулась.

— Вы не уехали, я очень рада. Составите мне компанию?

— Конечно, конечно. Вы сегодня одна, без вашей надсмотрщицы?

— Да, я отравила её.

— Что? Как же…

— Не переживайте, всего лишь пара капель ревеневой настойки в её утреннем молоке. К обеду поправится…

— Вы знаете свойства трав?

— Да, кое-что, тётка учила. Из-за своей скупости она старалась всё делать сама. «Любое знание — монетка, Катенька», — передразнила Найдёнова, — её любимая поговорка.

— Похвальное стремление.

— Нет, не на таких основаниях! Она же меня не бесплатно учила, а за вещи, что остались от матушки. Три больших сундука с одеждой, с посудой, все теперь её.

— Хм-м… — только и смог выдавить из себя Воронцов.

За разговором они двинулись по вчерашнему их маршруту — за площадь, вдоль реки.

— Зато князь не скупится на мои наряды, как видите. Как я вам? Хороша?

Барышня обернулась вокруг и присела в реверансе, с игривой улыбкой на устах. Вырез декольте открывал вид соблазнительный для любого мужчины, и Воронцов не стал исключением. Вот только не амурные дела сейчас занимали его более всего.

— О да, Катерина Сергеевна, вы совершенно обворожительны.

— Неужели? А по вам и не скажешь.

— Отчего вы так решили?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Это видно, когда женщина нравится, — немного грустно сказала Найдёнова.

— Но я искренен с вами, — не решился откровенничать кавалер.

— Тогда вам не составит труда взять меня под руку?

Воронцов с улыбкой подставил свой локоть.

— Я веду себя фривольно, вызывающе, но лишь оттого, что внутри меня поселилась надежда. Она светла, словно Богородица, и тепла, словно летнее утро. Вы мой рыцарь, вы сможете донести мою историю до её величества, я знаю. — Найдёнова подалась ближе к спутнику и положила голову ему на плечо. — Даже если её величество не снизойдёт до меня, я рада уже тем, что вы откликнулись на мою просьбу. Это возвращает мне веру в добрых людей.