Без помощи вашей - Роман Евгеньевич Суржиков

А вон там, в череде исповедальниц, есть крайняя, выполненная из ореха, в отличии от остальных — дубовых. Ореховая кабинка украшена дивной резьбой, она предназначена для исповедей первородных дворян. В ней когда-то Эрвин открыл душу епископу Первой Зимы.

— Святой отец, я… боюсь, что я не таков, каким следует быть. Я не решителен и не кровожаден, я неловок. Похоже, из меня не выйдет воина. Скажите, святой отец, это плохо?

Епископ хотел помочь ему, но более всего боялся прогневать герцога.

— Путь воина непрост, и порою тебя будут одолевать сомнения. Но вера поможет тебе укрепиться духом, чтобы пройти этот путь, как подобает.

— Ваше преподобие, мне кажется, это вовсе не мой путь. Все чаще приходит мысль, что мне лучше стать священнослужителем, чем воином. Что бы вы сказали на это?

Епископ что-то говорил и в чем-то убеждал. Эрвину не запомнились слова, но врезалось в память выражение лица священника: растерянность, потрясение и ужас. Лорд Ориджин, сын герцога — смиренный святоша?.. Никогда великий Десмонд не простил бы этого ни сыну, ни епископу. Эрвин не решился заговорить об этом с отцом и отказался от своего желания. Впрочем, сейчас не жалел об этом: политика оказалась куда интереснее религии.

…Войдя в собор, он прошел меж рядов скамей навстречу алтарю, обогнул кафедру и свернул в северный неф. Среди шести капелл здесь была одна, особенно чтимая, всегда украшенная цветами и залитая искровым светом. Центральная фреска капеллы изображала светловолосую женщину. Красавица стояла во весь рост, преломляя тонкими руками гусиное перо. «Решение Светлой Агаты» — знаменитейшая фреска собора, собирающая паломников со всего Севера Полари. Эрвин сел на скамью перед нею.

Святая Агата приходилась ему прабабкой в восьмидесятом поколении — бессмыслица, абсурд. Эрвин ощущал ее своей старшей сестрою. Он видел множество ее изображений, но точно знал, что правильный портрет — лишь один: эта самая фреска в северном нефе. Художник вложил в картину достаточно величия и святости, однако сквозь весь пафосный покров легко было увидеть Агату живою, ощутить ее нрав. Ослепительно красивая женщина, хорошо осознающая свое совершенство. Гордая и волевая. Надменная, вспыльчивая, придирчиво требовательная. Проницательная — кажется, нет того человека, кого она не смогла бы увидеть насквозь. И главное — то, чего не заметно на иных иконах: в тонких морщинках на нижних веках Агаты, в изгибе рта затаилась печаль. Эрвин хорошо понимал причину этой печали: Агата, изображенная на фреске, была слишком умна. В свои двадцать с небольшим она уже знала о мире то, что должно открываться человеку лишь в ветхой, седовласой старости. Эрвин полагал: если доживет до пятидесяти и придет в собор повидать Агату, то возрастом она станет годиться ему в дочери… но по-прежнему будет много умнее его. Он не ощущал пред нею благоговения, набожного трепета. Испытывал искреннее восхищение, глубокое уважение, немного зависть, и еще — сочувствие. Человек не может быть счастлив, зная столько, сколько знала Агата.

Сегодня Эрвину предстоял непростой разговор с нею.

Вечерняя песнь давно окончилась, северный неф пустовал, царило гулкое безлюдье. Это хорошо — не придется шептать. Эрвин заговорил вполголоса:

— Здравствуй, Агата. Я пришел узнать, что у тебя на сердце. Скажи: я чем-то обидел тебя? Ты поступаешь со мною, словно ревнивая любовница. Прости, но это так. Несколько раз спасала меня от больших бед и даже верной смерти — но лишь для того, чтобы потом швырнуть в еще более глубокую яму. Едва я начинал верить в спасение, как на голову обрушивалась тьма. Едва казалось, что спасения нет, как ты протягивала руку… нет, один пальчик, мизинец. Благодарю тебя за нож Луиса, который прошел мимо сердца. Благодарю за Кида, что предупредил о мятеже и рассказал о змей-траве. Благодарю за мою стрелу, пробившую плечо Паулю. За Дождя, что встретился в самую нужную минуту, и за то, конечно, что мне хватило дыхания переплыть Реку. Не считай меня неблагодарным: я заметил все это и оценил. Я в долгу перед тобой. Но будь добра, ответь мне: в чем дело?

Эрвин закрыл глаза. Лишь так он умел слышать голос Светлой Агаты. Вернее, видеть картинки, что возникали перед мысленным взором — такими всегда были ее ответы. В этот раз долго стояла темнота. Достаточно долго, чтобы Эрвин начал волноваться. Но затем из сумрака возник образ: девушка — худая, с обожженной головой. Она готовилась бежать, Эрвин видел ее поверх арбалетной дуги.

— Что это значит, Агата?.. — он понял смысл, но сомневался. — Тебе нужна моя помощь? Тебе — моя?..

Он вспомнил могильник на речном мысу. Видение столь яркое, внезапное, что Эрвин вздрогнул.

— Ты не в обиде, — прошептал молодой лорд, — ты в ужасе, верно? Ты привела меня туда затем, чтобы я увидел?

Приподняв веки, он бросил взгляд на фреску. Печаль в глазах Агаты стала глубже и острее.

— Хочешь, чтобы этого не было. Я тоже хочу. Но скажи, почему ты выбрала меня? Мой отец — разве он не был бы лучшим орудием?

Агата молчала, и Эрвин добавил:

— Я сделаю для тебя все, что в моих силах. Я не отказываюсь, но хочу понимать. Почему не великий герцог Ориджин? Почему не любой из его прим-вассалов? Флеминг, Лиллидей, Хайрок, Уайт — у любого достаточно войска, чтобы сровнять с землей ту крепость. А у меня лишь один меч — мой собственный, и один верный воин — Джемис.

Тогда святая ответила ему. Образ, что возник перед глазами, все расставил на места. Конечно. Предельно логичное решение. Чертовски разумный выбор. Главный враг — вовсе не в Запределье, а крепость, полная нелюдей, — далеко не худшее зло. Тот, кто всем руководит, стоит много выше — настолько высоко, что ни граф Флеминг, ни граф Лиллидей, ни герцог Десмонд Ориджин не подняли бы меч против него. Нужно быть очень странным северянином — выродком, изгоем, белой вороной! — чтобы пойти на это. Проницательная Агата выбрала именно такого человека.

— Скажи, — прошептал Эрвин, — ты настолько веришь в меня? Мы с тобою — против всех сил Янмэй Милосердной? Полагаешь, есть хоть какие-то шансы?

Она не ответила.

— Ладно, — с досадой сказал Эрвин, — я и не надеялся на ответ. Хотя бы посоветуй: как быть с отцом? Он не сделает того, что нужно. Ни за что. Думаю, он даже откажется верить мне. Решит, это бред, или сон, или