Рассказы - Эдмунд Купер

— Подумать только! — Крушитель даже немного удивился.

С холодом в сердце ошарашенный доктор Шаффер наблюдал, как молот навис над ореховым корпусом. Неторопливо, с видом настоящего знатока Крушитель выбирал точку удара. Почти любовно молот опустился на купол фото-электронного дистанционного управления. С грохотом купол и катодная трубка лопнули. Доктор Шаффер пребывал в состоянии шока.

— Аминь, — пробормотал Крушитель и немедленно сделал запись о шафферовском телевизоре. Затем с быстротой молнии он расправился с Митти Миджит кондиционером 1989 года и даже с устаревшим электронным котом-пылесосом, кравшимся у них по пятам и подбиравшим мелкий мусор.

— Порядочек, — заявил Крушитель, вновь возвращаясь от своего магнитофона к сцене разрушения. — Теперь вот, спаленку-дремотинку посмотрим. Лады, док?

К этому времени доктор Шаффер уже весь дрожал от бессильной ярости. Ведь было совершенно незаконно не только избегать, мешать, уговаривать, отвлекать, подкупать, калечить или убивать Крушителя, но даже за простой спор запросто можно было угодить на полгода в психиатрическую лечебницу на полный курс социальной терапии.

Печально расставаясь с прелестной мечтой кровавой мести, доктор Шаффер вновь направился к трубе.

Они вошли в спальню, и Крушитель в профессиональном экстазе кинулся осматривать двойную колыбельную кровать. Ее древний гипноролик, чья тихая музыка должна была убаюкивать и мягко усыплять пользователя кровати, привела Крушителя в восторг. Ее работающий на снотворном газе механизм погружения в беспамятство чуть не вызвал у него счастливой истерики.

— Док, — заявил он, утирая с глаз навернувшиеся слезы. — Помучились на этой развалюхе, и хватит. Кончились, вот, ваши муки. Да, колыбельные кровати ушли. Точно. Лучекровати пришли. У них, вот, такая штуковина есть — психостатический луч. Умаешься за день, он хлоп тебя по мозгам, и готовенький. Дрыхнешь как бревно, а он еще и проблемки твои подраскидает, пока ты себе дрыхнешь. Утром встаешь как огурчик, ни забот, ни хлопот.

Доктор Шаффер прикрыл ладонью глаза, а колыбельной кровати тем временем устроили девяностосекундный блицкриг. Когда же доктор снова их открыл, то гипноролик, усыпляющие сопла и качающие пружины усыпали половину спальни, словно раздавленные металлические цветы.

— Ну, кажись, все, — сказал Крушитель, милостиво не замечая древнего туалетного столика Эмили. — Док, вы часом не страдаете негативным подходом? — и он благожелательно поглядел на доктора Шаффера. — Я докладать должон, коли у вас негативный подход.

— Негативный подход? У кого? У меня?.. — оскорбленная невинность в исполнении доктора Шаффера больше походила на острый случай маниакально-депрессивного синдрома.

— Это вы мне бросьте, док, — начал Крушитель, словно говоря с несознательным четырехлетним ребенком. — Современней надо быть, ясненько? Я тут ваше барахлишко малость покрушу, а вам за то, глядишь, и 10.000 кредиток причитается. Как я вот кончу, вы топайте прямехонько в Комиссариат и прибарахлитесь. Вот вам и лучекроватка. И шестифутовый настенный экран, и кот-пылесос — и пылесосит, и песенки играет. А песенки — самые что ни есть попсовые. А еще и вместо барометра такая вещь — погоду предсказывает, шмотки по сезону выдает, и чуть чихнешь — таблетками кормит… Вот это прогресс. Кумекаешь?

— Действительно, прогресс, — сквозь зубы пробормотал доктор Шаффер.

— Ну и ладушки, — сказал Крушитель. — Щас мы тут порядочек наведем… Куды к фабрике калорий, док?

Глубоко вздохнув, доктор Шаффер повел его в кухню.

Там их уже поджидала Эмили. В этот миг она охотно променяла бы свою стройную, точеную фигурку на двести фунтов мяса и жира и профиль бульдозера. Она стояла перед полуантичной электрической стиральной машиной в надежде, что Крушитель ее не заметит.

— Как, — вежливо сказал Крушитель.

— Дела, — ответила Эмили, соблюдая нормы приличия, но от ее слов на всю кухню повеяло холодом.

Крушитель сделал вид будто не замечает стиральной машины.

— Скажите, пожалуйста! — душевно порадовался он, — этот повар-шмовар так и сияет… Выбор диапазонов, инфра-тостер и hi-fi восстановитель вкуса… Достойненький ответ язве желудка!

Но, говоря, он украдкой подбирался все ближе и ближе к обреченной стиральной машине.

— Вы пропустили угловую панель, — с паникой в голосе воскликнула Эмили. — Это анабиозный отсек самой последней модели. В нем мы храним в состоянии онежняющей мясо комы двух гусей, пять цыплят, трех омаров и индейку… Мы хотим подержать индейку до самого Рождества.

Но ее попытка отвлечь неумолимый рок с треском провалилась. Ничуть не вдохновленный чудесами анабиоза, Крушитель неумолимо приближался к своей жертве. Его движение было так быстро, что миссис Шаффер даже отшатнулась.

— Как же так, миссис Шаффер? — промурлыкал Крушитель. — Ути какие мы непослушные! Чокнуться можно, это старье и впрямь стирает? Да еще водой, а? И ради этакого хлама рисковать своей репутацией?! И чо только ваш психонал скажет?

— Нет, — в отчаянии умоляла Эмили. — Не ломайте ее, пожалуйста. Это семейная реликвия. Я знаю, она устарела, но…

Ее голос прервался, когда она увидела, как Крушитель одевает на свой молот специальную красящую приставку.

— И чо мне вам приписать, милая леди? — поинтересовался нарушитель со счастливой ухмылкой, — подкуп или попытку помешать выполнению моего долга?

Молот поднялся и опустился. Три раза. И после каждого удара на покореженных жестяных панелях оставалась броская надпись УСТАР. И каждый раз Шафферы вздрагивали, словно это по ним били тяжелым молотом.

— Милочка, — заявил Крушитель, разглядывая разбитую машину, — вот обзаведетесь вы ультразвуковой мойкой-стиралкой, помянете меня со слезкой на глазиках.

— Можете не сомневаться! — мрачно заверил его доктор Шаффер. — Лучше скажите мне, кто совершил ужасную ошибку, решив, будто бесчувственный олух вроде тебя является человеком? Теперь припиши мне призыв к мятежу, и я твоим же собственным молотом проломлю твой устаревший череп!

Эмили побледнела как полотно.

Крушитель безутешно вздохнул. Такая уж у него была судьба — нигде не находить понимания.

— Когда нас колют, — печально сказал он, — разве из нас не течет кровь? Когда нас щекочут, разве мы не смеемся? Когда нас отравляют, разве мы не умираем? А когда нас оскорбляют, разве мы не должны мстить? «Венецианский купец», третий акт… Не отчаивайтесь, док. Кто-то вот должон делать эту работенку. — Он плотоядно усмехнулся. — Ну-ка, поглядим, чего это там у вас ище… Ваш дешевый автомобильчик… Одна птичка вот скакала и сказала, дескать… он ждет-пождет моего дружка.