Танец с драконами - George Martin

Его предпоследняя смерть была от огня. «Я сгорел». Сперва, в замешательстве он подумал, что какой-то лучник со Стены пронзил его горящей стрелой... Но огонь пожирал изнутри. И эта боль...

До этого Варамир умирал девять раз. Однажды он умер, пронзённый копьём, другой раз от медвежьих зубов, разодравших горло, ещё раз в луже крови, родив мёртвого щенка. В первый раз он умер, когда ему было всего шесть – тогда топор собственного отца раскроил ему череп. Но даже это не принесло столько мучений, как пожирающий заживо огонь в его внутренностях, охвативший крылья. Когда Варамир попытался улететь, то панический полёт только раздул пламя, заставив его гореть ещё жарче. Вот только что он парил над стеной, следя орлиными глазами за передвижениями людей внизу – и вот уже пламя обратило его сердце в пепел, вышвырнув визжащий дух Варамира назад в собственную шкуру, и ещё на какое-то время он обезумел от боли. Ему хватило простого воспоминания об этом, чтобы вновь задрожать.

Тогда он и заметил, что очаг потух.

Осталась только серо-чёрная мешанина головешек, да несколько тлевших углей посреди золы. «Дым ещё есть, ему только нужно дерево». Скрежетнув зубами от боли, Варамир подполз к куче наломанных веток, которые перед уходом на охоту собрала Репейница, и кинул несколько хворостин в кучу золы.

– Хватай, – прохрипел он. – Гори.

Варамир подул на угли и вознёс про себя молитву безымянным богам лесов, холмов и полей.

Боги не ответили ему. Чуть погодя пропал и дым, а в маленькой хижине становилось всё холоднее. У Варамира не было ни кремня, ни трута, ни сухих щепок для растопки. Ему не удастся разжечь огонь снова – по крайней мере, самостоятельно.

– Репейница, – позвал он хриплым, полным боли голосом. – Репейница!

У неё был острый подбородок, сплюснутый нос, а на щеке родинка с четырьмя тёмными волосками. Уродливое лицо и грубое, однако сейчас он многое бы отдал, чтобы вновь увидеть его в дверях лачуги. – «Надо было переселиться в неё, пока она не ушла».

Сколько её не было? Два дня? Три? Варамир не знал. В хижине было темно. Он то погружался в сон, то просыпался, не понимая толком, день на дворе или ночь.

– Жди, – сказала она. – Схожу раздобыть еды.

И он, как дурак, ждал, размышляя о Хаггоне, Желваке и всех тех скверных поступках, что совершил за свою долгую жизнь. Но дни сменялись ночами, а Репейница так и не вернулась.

«Она и не вернётся».

Варамир гадал, не мог ли он чем-то себя выдать? Вдруг, глядя на него, она поняла, что он замышляет, или, может, он бормотал об этом в горячечном бреду?

«Мерзость», – услышал он голос Хаггона, словно тот стоял рядом, в этой самой комнате.

– Она просто уродливая копьеносица, – сказал ему Варамир. – А я великий человек. Я Варамир, варг, оборотень. Неправильно, если она останется жить, а я умру.

Ему никто не ответил – никого тут и не было. Репейница ушла и бросила его, как и все остальные.

Точно так же его бросила и собственная мать. «Она оплакивала Желвака, но никогда не оплакивала меня». Тем утром отец вытащил его из кровати, чтобы отвести к Хаггону, а она даже на него не взглянула. Он визжал и лягался, когда отец тащил его по лесу, пока тот его не отшлёпал, велев замолкнуть.

– Твоё место среди тебе подобных! – Вот и всё, что он сказал, швырнув сына к ногам Хаггона.

«Он оказался не так уж неправ, – подумал Варамир, дрожа от холода. –Хаггон многому меня научил: охотиться и рыбачить, разделывать туши и чистить рыбу, находить дорогу в лесу. И он обучил меня обычаям варгов и поведал мне тайны оборотничества, хотя мой дар был сильнее, чем у него самого».

Много лет спустя он попытался найти своих родителей, чтобы сказать им, что их Комок стал великим Варамиром Шестишкурым, но мать и отец давно умерли и были преданы огню. «Перешли в деревья и реки, перешли в камни и землю. Превратились в прах и пепел». Именно эти слова сказала его матери лесная ведьма в день, когда умер Желвак. Комок не хотел стать прахом земным – мальчик грезил о том дне, когда барды воспоют его деяния, а прекрасные девушки одарят поцелуями.

«Когда я вырасту, то стану Королём-за-Стеной», – обещал себе Комок. Он не стал королём, но был весьма близок к этому. Имя Варамира Шестишкурого вселяло страх в сердца людей. Он ехал в бой верхом на белой медведице тринадцати футов ростом, держал на коротком поводке трёх волков и сумеречного кота и сидел по правую руку от Манса Налётчика.

«Это из-за Манса я оказался здесь. Зря я его послушал. Надо было влезть в шкуру моей медведицы и разорвать его на кусочки».

Ещё до Манса Варамир был кем-то вроде лорда. Он жил один в чертоге, выстроенном из мха, земли и срубленных брёвен, который до него принадлежал Хаггону. Сюда приходили его звери. С десяток деревень платили ему дань хлебом, солью и сидром, поставляли плоды из своих садов и овощи с огородов. Мясо он добывал сам. Когда Варамир хотел женщину, то посылал сумеречного кота следовать за ней по пятам – и любая приглянувшаяся Варамиру девушка безропотно ложилась к нему в постель. Некоторые приходили в слезах, да, но всё же приходили. Варамир давал им своё семя, брал прядь их волос себе на память и отсылал обратно. Время от времени какой-нибудь деревенский герой являлся к нему с копьём в руках, чтобы уничтожить чудовище и спасти сестру, любовницу или дочь. Этих он убивал, но женщинам никогда не причинял вреда. Некоторых он даже осчастливил детьми.

«Недоростки. Маленькие и хилые, как Комок, и никто из них не обладал даром».

Страх заставил его, пошатываясь, подняться на ноги. Держась за бок, чтобы унять сочившуюся из раны кровь, Варамир доковылял до двери, откинул рваную шкуру, прикрывавшую проём, и оказался перед сплошной белой стеной. «Снег». Неудивительно, что внутри стало так темно и дымно. Падающий снег похоронил под собой хижину.

Варамир толкнул снежную стену, и та рассыпалась – снег был всё ещё мягким и мокрым. Снаружи, словно смерть белела ночь, рваные бледные облака пресмыкались перед серебристой луной, а с небес холодно взирали тысячи звёзд. Он видел горбатые очертания хижин, погребённых под снежными заносами, и за ними бледную тень закованного в лёд чардрева. К югу и западу от холмов простиралась необозримая белая пустошь. Всё вокруг замерло, кроме летящего снега.

– Репейница, – еле слышно позвал Варамир, пытаясь представить, как далеко та могла уйти.

«Репейница. Женщина. Где ты?»

Вдалеке завыл волк.

Варамира пробила дрожь. Он узнал этот вой, так же как Комок когда-то узнавал голос своей матери.