МОРАЛЬ И ПРАВО - ДЕНЬ ЧУДЕСНЫЙ... - Вячеслав Рыбаков

Вторая иерархическая сетка вводилась уже внутрь семьи. Здесь право воспользовалось, во-первых, естественно возникающим главенством старших перед младшими. Во-вторых, иерархия устанавливалась посредством введения в право степеней близости родства, существовавших прежде лишь в традиционной морали.

Два фактора, определявшие внутреннюю иерархию, дополнялись третьим, очерчивавшим внешние границы семейных микроимперий — фактором «совместного проживания» (тунцзюй).

А вот фраза из древнейшего ритуально-морализаторского памятника «Чжоу ли»: «Служащий родителям покрывает их проступки, но не противодействует». Она была возведена в ранг основной поведенческой формулы, вытекающей из состояния сяо. В разъяснении, которое дается уже непосредственно в уголовном кодексе династии Тан — знаменитом «Тан люй шу и», составленном в VII веке нашей эры — уточняется: «Имеется в виду, что необходимо покрывать ошибки и злодеяния родителей. Можно только увещевать их, стараясь не допустить, чтобы они погрязли в пороке. Если не увещевать, а противодействовать — это является сыновней непочтительностью».

Порожденный этой нравственной формулой правовой механизм сянжунъинь, задачей которого была перекодировка возвышенной фразы в конкретное общеобязательное поведение, излагается в кодексе подробнейшим образом.

Во-первых, родственникам разрешалось, в случае совершения кем-либо из них уголовных преступлений, давать друг другу убежище. Разумеется, если речь шла об антигосударственных преступлениях, разрешение не действовало. В ослабленном варианте действовало оно и в отношении родственников, если они жили отдельно друг от друга и степень родства между ними была предельно дальней.

Следующим этапом вдавливания этической доктрины в быт было формулирование конкретных моделей исполнения основного правила сянжунъинь в неоднозначных ситуациях, попав в которые субъект мог запутаться в противоречивых окриках морали. Мораль — она ведь штука, по большому счету, жутковатая: что ни сделай, все кого-нибудь да обидел. Известно ведь, что чистой совестью могут похвастаться лишь те, у кого ее вообще нет. У кого совесть есть, на ней всегда что-то лежит… Вот этот-то неизбывный недостаток морали настырные китайцы и постарались избыть.

Сначала абстрактная этическая формула была воплощена в посреднике — основном правиле ее реализации в поведении; затем, в свою очередь, уже посредник должен был быть раздроблен и приспособлен ко всем более или менее предсказуемым частностям бытия. Реализация этой невероятно сложной задачи порождала юридические парадоксы, на современный взгляд невероятно сложные и зачастую кажущиеся нелепыми. Однако они были закономерным следствием одержимости сделать любую жизненную коллизию однозначно решаемой; в сущности — следствием неколебимой веры в возможность этически запрограммировать человека. Раз выбрав определенную и единственную шкалу духовных ценностей и взяв на себя адский труд ее правового внедрения, государство неизбежно вынуждено было предписывать точные решения для все более и более частных ситуаций.

Вот очень характерный пример.

Умышленное укрывательство по средневековому китайскому праву наказывалось, вообще говоря, достаточно строго — так же, как реальное соучастие в совершении данного преступления.

Так вот мало того, что входящие в круг сянжунъинь с неким преступником люди не подлежали наказанию, если укрывали его самого. Они не привлекались к ответственности и за укрывательство совершенно постороннего им человека, если он являлся подельником провинившегося родственника. В рамках тогдашних правовых представлений непредоставление убежища в подобной ситуации являлось опосредованной формой запрещенного законом доноса на родственника, поскольку задержание подельника с высокой степенью вероятности могло привести к задержанию родственника; подельнику-то никакие основанные на родстве, то есть уважаемые государством, моральные обязательства не запрещали выдать корешка на первом же допросе.

Или еще более забавный юридический фокус. Коль скоро один из родственников, не участвовавший ни в каком преступлении, по каким-то причинам предоставлял убежище совершенно постороннему семье преступнику, другие родственники, ни сном ни духом не подозревавшие о происшедшем, совершенно не участвовавшие в принятии решения укрыть невесть откуда свалившегося им на головы злодея и узнавшие об этом решении лишь постфактум, действуя в духе сянжунъинь, обязаны были укрывать своего родственника — того, который преступника-то укрыл… а из-за этого — и самого преступника.

В общем-то, в рамках той клетки императивов, в которую посадили себя танские правотворцы, они решили ситуацию в высшей степени гуманно, от души соблюдая права человека — так, как они их понимали.

4

Основной альтернативой укрывательству являлся донос. Доносить надлежало исключительно этично.

За осуществленный по собственной инициативе донос на кого-либо из родителей или кого-либо из родителей отца, если только в доносе этом не фигурировало что-нибудь вроде сепаратистского мятежа, шпионажа или заговора на императороубийство, доносчик наказывался удавлением. Текст соответствующего закона особенно настойчиво подчеркивает момент личной инициативы, специально говоря не просто о доносе, а о преднамеренном доносе. Личная инициатива такого рода, даже если донос был вполне истинным, без обиняков трактуется исключительно как «отказ от норм поведения из-за произвольных чувств», как состояние, при котором «чувства озлоблены и желания направлены к тому, чтобы подвести под наказание».

Следующая крупная градация — донос на старших родственников, которые после прямых предков по мужской линии являлись второй по значимости группой в семейной иерархии. Она дробились на подгруппы в зависимости от близости родства. Донос на старшего высшей категории близости карался двумя годами каторги.

Затем, с уменьшением этой близости, строгость наказания ступенчато убывала, но рассматривать здесь все эти китайские церемонии — совершенно неуместно. Я и так уже сильно рискую надоесть читателю, привыкшему к масштабным, в стиле Глазунова, полотнам: застой, перестройка, демократизация, Веймарская Россия, патриотизм, сионизм… Какие слова! От каждого — мороз по коже. Но на самом деле лишь по конкретным, мелочным церемониям, будь они хоть китайские, хоть московитские, только и можно на самом деле уяснить себе, насколько сионистичен сионизм, насколько патриотичен патриотизм, насколько застоен застой и насколько демократична демократизация.

Без дотошного, занудного учета, кто что и как берет у людей и кто что по какой цене им дает, все масштабные препирательства — не более чем треск сучьев в костре, который не тобою зажжен и горит не для тебя.

Не могу, однако, отказать себе в удовольствии привести еще одну очень характерную деталь. Если донос подавал не младший родственник на старшего, а наоборот, старший на младшего, то чем ближе было родство, тем наказания становились незначительнее. Следовательно, картина была зеркально противоположной. И венцом сей картины являлся закон, согласно которому прямой предок по мужской линии, то есть отец или отец отца, за донос на сына или внука вообще не подлежал никакой ответственности — причем даже в тех случаях, когда донос был облыжным, клеветническим. Правда, в тексте присутствует некий оттенок, позволяющий думать, что такой донос все-таки не воспринимался в рамках системы ценностей сянжунъинь совсем уж нормально: об отце-доносчике не говорится, что он «невиновен», что доносить ему «разрешается»; говорится лишь, что он «квалифицируется как не подлежащий наказанию». Но, по большому счету, что в лоб, что по лбу…

Единство и иерархичность! Что может быть милее сердцу любого начальника — с палеолита до наших дней!

Очень многозначительна еще одна статья «Тан люй шу и» о родственных доносах. В ней говорится: «В случаях совершения родственником против родственника преступлений с нанесением материального или физического ущерба, то есть если либо силой завладел вещами, либо нанес побои телу, можно жаловаться по собственному усмотрению»[3].

Указанная ситуация похоже, единственная, в связи с которой заходит речь о чем-то, действительно похожем на право.

В нашей юридической науке, если верить «Юридическому энциклопедическому словарю», (а он, уж простите, живым языком разговаривать не в силах), понятие права определяется так: «Субъективное право — обеспеченная законом мера возможного поведения гражданина или организации, направленного на достижение целей, связанных с удовлетворением их интересов… Субъективное право включает как возможность самостоятельно совершать определенное действие (поведение), так и возможность требовать определенного поведения от другого лица… поскольку такое поведение обусловливает существование субъективного права».