Басурманка - Вера Новицкая

– Грядем, грядем, мамочка! – издали закивала Женя стоявшей на ступеньках балкона матери. – Идем и есть будем!!! Правда, господа?

Вся веселая компания направилась к большой, спускающейся прямо в цветник веранде, обвитой зеленой сеткой высоко всползающего дикого винограда, которая в летнее время заменяла столовую.

– Что, видно, правду говорят: голод не свой брат? Хочется, небось, набегавшись да нагулявшись, червячка заморить? – с веселой улыбкой приветствовала молодежь еще стройная красивая блондинка с ласковыми синими глазами.

– Что касается меня, то червячков этих самых для замаривания у меня, кажется, не один, а целая дюжина завелась, – откровенно заявил Сережа. – Ведь можно уже, мамочка, и ням-ням? Правда?

– Нет, друзья мои, придется чуточку обождать, но не пугайтесь, совсем немножко. Дело в том, что сию минуту приехал из Москвы Дмитрий Петрович и пошел слегка оправиться и переодеться с дороги… Впрочем, – сама себя перебила говорившая, – вот, кажется, они с папа́ идут.

Действительно, раздались шаги, и в дверях появился грузный, высокий старик лет шестидесяти. Красное лицо с громадными бакенбардами, широким носом, густыми нависшими бровями было бы непривлекательным, если бы не умные, добрые, еще полные жизни глаза, которые не только сглаживали впечатление всего неправильного и расплывшегося лица, но и заставляли с истинным удовольствием останавливаться на нем. Это был приезжий друг дома и крестный отец Сережи, Дмитрий Петрович Сазонов, возвращавшийся из Москвы в свою родовую вотчину.

Следом за ним шел бодрый, цветущего вида военный лет пятидесяти, с открытым приятным лицом и смеющимися большими черными глазами, – сам хозяин Благодатного, Владимир Михайлович Троянов.

– Ну-с, теперь позвольте еще раз поцеловать ваши ручки, моя дорогая Анна Николаевна, – промолвил гость, с истинным дружелюбием целуя одну за другой протянутые ему руки. – Так уж я всегда рад видеть вас, так доволен, когда попаду в ваше поистине благодатное Благодатное, – продолжал он.

– Что-то незаметно, друг мой, – ласковым поцелуем в лоб отвечая на его приветствие, возразила Анна Николаевна. – Не частенько балуете вы нас своими приездами, особенно последнее время.

– Здравствуйте, красавица моя, солнышко ясное! – обратился старик к присевшей перед ним Китти и, сердечно, по-отечески обняв ее, поцеловал в лоб.

– Господи, как растут, как растут-то! И не оглянемся мы, дорогая моя Анна Николаевна, как похитит ее у нас какой-нибудь Иван-Царевич. И молодец будет! – добродушно закончил старик, ласково трепля девушку по плечу.

При его словах румянец ярким заревом залил лицо, уши, даже нежную шею девушки. Она поспешно потупила глаза, точно боясь, чтобы они не выдали чего-то дорогого и милого, притаившегося в их глубине. Румянцем вспыхнули и смуглые щеки Юрия, опустились и его глаза.

Женя, тоже порозовевшая из сочувствия к Китти, с искрящимися глазами, радостная и счастливая, смотрела то на нее, то на Юрия, не в силах скрыть своего тайного удовольствия. За такие разумные речи, казалось ей, необходимо тотчас же вознаградить доброго старика. Девочка поспешно подбежала к нему.

– Дмитрий Петрович, миленький, а со мной вы не хотите разве поздороваться? – сделав реверанс старику, сказала Женя и подставила ему свою веселую мордашку.

– Не хочу, то есть ни-ни не хочу, – добродушно двигая густыми бровями и смеясь глазами, ответил Сазонов.

Он взял девочку за подбородок и, глядя в ее золотистые глазки, продолжал:

– Ну, а ты когда солидности наберешься? Ведь, поди, годов пятнадцать на белом свете отжила, а все таким же маленьким майским жучком осталась!

Ласково потрепав свежие щечки девочки, он расцеловал ее смеющееся личико.

– А, крестничек дорогой! Ну и молодчинище! Вишь ты, цветущий-то какой, что называется, кровь с молоком. Здравствуй, здравствуй, братец! – старик обнимал уже Сергея. – Рад, сердечно рад, что молодцом таким растешь, крестного своего не конфузишь. Не оглянемся с вами, кумушка, как совсем мужчиной станет…

– И его, того гляди, какая-нибудь королевна прекрасная похитит?.. – перебила Женя последние слова старика.

Все ее лицо подергивалось лукавым смехом. Чуть заметно подтолкнув Сережу левым локтем, красноречиво прищурившись, она уморительно скосила глаза в сторону стоящей позади нее Нелли и сейчас же перевела их на Сережу.

Кроме него и Сазонова никто не видел игры ее лица, зато эти двое, хотя безмолвно, но искренне посмеялись.

– Ах ты, стрекоза! – ласково погрозил ей пальцем старик.

Процедура здорования постепенно окончилась; все стали усаживаться за стол.

– Что новенького да хорошенького привезли вы нам на сей раз из Москвы, друг мой? – обратилась к гостю Анна Николаевна.

– К сожалению, мало хорошего, голубушка моя, – голосом, сразу потерявшим всю свою прежнюю веселость, ответил Сазонов. – Грустные, печальные известия привез. В первую минуту так обрадовала меня встреча со всеми вами, что я как будто и позабыл о крупном бедствии, надвинувшемся на нас.

– Бедствии? А что такое? – раздались тревожные вопросы.

– Наполеон со своим войском перешел Неман и вступил в пределы России.

Впечатление от этих слов получилось ошеломляющее. Все ахнули и мигом притихли.

– Французы в России? Так неожиданно! – вымолвила пораженная Анна Николаевна.

– Не столь неожиданно, сколько коварно, – поправил Сазонов: – Ведь возможность войны с Францией все время висела над головой, но наш император не хотел проливать крови. «Я употреблю все усилия, – сказал он, – чтобы отвратить войну, но сражаться сумею и дорого продам свое существование. Мой народ тоже не из тех, кто отступает перед опасностью». – Затем, как рассказывают, государь в беседе с французским дипломатом, указывая ему на карте берег Берингова пролива, добавил: – «Если же Наполеон решится на войну, и счастье будет не на стороне правого дела, ему придется дойти до сих пор, чтобы заключить со мной мир».

– Как это похоже на нашего милого государя! – с восторгом проговорила Анна Николаевна.

– Да, рыцарь, как всегда! – подтвердил ее муж.

– Верным себе он остался и дальше, – продолжал Сазонов.

– Но где сейчас государь? Что с ним? Ведь еще на этих днях он был в Вильне, в двух шагах оттуда, куда вторглись французы, – встревожилась Троянова.

– Да, – подтвердил Сазонов, – в то время, когда Наполеон приказал войскам перейти русскую границу, наш император действительно был в Вильне. Узнав о переправе французов, по силе и численности более чем вдвое превышающих наши войска, государь отдал приказ по армии, который заканчивался так: «Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и войскам нашим об их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество и свободу! Я с вами. На зачинающего Бог!» – торжественно закончил рассказчик.

– Да, он весь тут, наш чудный, умный государь! – со слезами в голосе снова проговорила Анна Николаевна.

– Милый, золотой государь! – с искрящимися глазами и пылающими щеками восторженно воскликнула Женя.

Сережа, растроганный, щурил свои черные глаза, словно желая задержать этим движением просящиеся наружу слезы умиления.

Китти сидела с теплящимся влажным взором.

Николай Михайлович, все время не сводивший глаз с говорившего, при заключительных словах низко опустил голову. Теперь был виден только его большой выпуклый лоб; сильно подергивавшиеся мускулы лица выдавали глубокое внутреннее волнение молодого учителя.

Юрий Муратов при первых же словах печального известия казался всецело охваченным им. Безмолвно, не роняя ни звука, он слушал рассказ Сазонова. Большие карие глаза разгорелись; порой он переводил взгляд на Китти, и тогда его взгляд светился еще ярче.

Растроганный, затих и сам рассказчик. Наступила минута глубокого взволнованного молчания.

– Бог милостив! – первым нарушил его хозяин. – Не так это страшно. Пусть полчища Наполеона вдвое, втрое превосходят наши, но у них нет того святого великого двигателя, что есть в душе у нас, что удесятерит и наши телесные силы. Что общего у Наполеона с его пестрой сбродной шайкой? Что, кроме корысти, жажды славы и наживы, движет на нас эту темную тучу? Что окрыляет их души? Что светит им изнутри? Нет, не перебить им своими штыками и ядрами того могучего, святого чувства, которое вспыхнет в каждой русской груди, зажжет каждое русское сердце, – даже ценой жизни отстоять малейшую пядь родной земли, орошенную кровью наших предков; кровь эта с полной мощью заговорит и в нас, поднимет каждого русского на защиту своей святой веры, дорого́й родины и светлого царя!

Высоким одушевлением звучал голос боевого генерала. Глядя на него, верилось, что если в каждом русском так же сильно вспыхнет патриотическое чувство, то России не страшны никакие вражеские вторжения.