Цифровой журнал «Компьютерра» № 189 - Коллектив Авторов

) и реакции на него — позитивной или негативной, удовольствия или страдания. Различие в оценке разного восприятия порождает потребности. Для удовлетворения этих потребностей мы способны совершать действия. То, что мы воспринимаем, может изменяться вследствие наших действий, и эти изменения часто оказываются закономерными. Анализируя восприятие (в том числе — являющееся ответом на наши действия), мы можем находить закономерности. Мы учитываем эти закономерности, строя модели того, что воспринимаем. Некоторые из этих моделей делают наши действия более адаптивными (более эффективными в удовлетворении наших потребностей). Восприятие — его оценка — потребности — действия — закономерности — модели — адаптация…

Если мы сочтем, что наиболее адаптивной является та картина мира, которая легче всего распространяется среди доверчивых людей, мы скатимся к той или иной версии «вирусов мозга» (© Ричард Докинз). Если мы решим, что адаптивная картина мира — эта такая его модель, принятие которой с наибольшей вероятностью обеспечивает максимально долгое существование человечества, наш выбор будет совсем иным. Вы догадались, какой вариант из двух названных представляется мне предпочтительным?

Обратите внимание: сами критерии для выбора более адаптивной картины мира оказываются зависимыми от этой картины! Это означает, что в одном случае, при одних начальных установках, оптимальной окажется одна картина мира, а в другом — иная. Вам это не нравится? Ничего не поделаешь…

Делая этот выбор для себя, я ищу такую картину, в которой наиболее осмысленным является феномен науки. Кто-то другой предпочтёт решение, при котором те из любимых близких, с кем его разлучила смерть, пребывают с благим Богом.

«— Наш раввин каждый день разговаривает с Богом! — Откуда вы знаете? — Об этом говорит сам раввин. — Да он лжет! — Как может лгать тот, кто каждый день разговаривает с Богом?»

И та и другая позиция вполне логичны. Выбор между ними зависит от того, что мы ищем: честное описание действительности, утешение или что-то еще.

В зависимости от того, что ищем, от того, какие задачи пытаемся решить, мы выбираем те или иные исходные предположения, на которые будем опираться. Вслед за Александром Павловичем Расницыным для их обозначения можно использовать термин «презумпции».

К примеру, Александр Павлович предложил комплект презумпций, на которые опирается его наука — палеонтология. Эти предположения, принимаемые «по умолчанию», Расницын не придумал: их нащупала сама наука за века своего развития. Осталось только осознать их и выразить в явном виде.

Мы принимаем какие-то презумпции не потому, что можем их доказать. Возможна ситуация, при которой нам придётся от них отказаться. Мы опираемся на них только потому, что они позволяют нам находить решения тех задач, которые стоят перед нами. Эта логика работает как для тех, кто не верит раввину из процитированного анекдота, так и для тех, кто ему верит. Всё остальное — самообман, как это стало ясно ещё Юму.

Вы ещё не вспомнили барона Мюнхгаузена, который сам вытаскивает себя за волосы из болота? Да, не имея «внешней» опоры, наука может найти основание в себе самой. По-моему, не столь уж плохое решение.

Мы не можем доказать, что за нашим восприятием стоит целый мир. Все, что нам подвластно, — установить, что мы лучше адаптируемся, если моделируем этот мир, основываясь на предположении, что он существует. И перед нами открываются неограниченные возможности совершенствования наших моделей…

К оглавлению

Голубятня: Jagal — акт убийства

Сергей Голубицкий

Опубликовано 07 сентября 2013

Сегодня мы поговорим о совершенно невероятном фильме. Фильм документальный, однако с учетом его психологического воздействия на зрителя можно смело говорить о рождении совершенно нового жанра. Я даже не рискну определять этот жанр или придумывать для него оригинальную терминологию, потому что все равно так вот, с ходу ничего путного не получится.

«The Act Of Killing» («Акт убийства», «Jagal» на языке бахаса) был снят в 2012 году Джошуа Оппенгеймером, о котором я могу сказать с достаточной степенью осмысленности, что он родился в Техасе и окончил Гарвардский университет. Все прочие попытки детерминировать Оппенгеймера лишь заводят в тупик: американо-британский режиссер еврейского происхождения, проживающий в Дании.

Как бы там ни было, Джошуа Оппенгеймеру удалось подложить не только под западную цивилизацию, но и под весь род человеческий самую чудовищную бомбу, какую мне только доводилось видеть в истории. Во всяком случая я не встречал ничего более ошеломляющего, обескураживающего и разрушающего абсолютно все сложившиеся в жизни стереотипы.

«Акт убийства» — это очень длинная (2 часа 40 минут) документальная лента, в которой все диалоги произносятся на языке бахаса (государственный язык Индонезии) и титруются по-английски. К сожалению, мне так и не довелось найти в Сети русских субтитров, поэтому кому-то придется, наверное, помучиться, хотя смею уверить — диалоги и монологи очень несложные, так что вполне хватит и школьных знаний.

В документальном фильме рассказывается, на мой взгляд, о самом страшном геноциде в истории человечества — индонезийской бойне 1965 года. Бьюсь об заклад, что подавляющее большинство читателей об этих событиях слыхом не слыхивала, и в этом как раз и заключается беспрецедентный ужас индонезийского геноцида. Дело даже не в том, что за несколько месяцев (с октября 1965-го по март 1966-го) по этническим и идеологическим поводам было уничтожено, по разным оценкам, от одного до трех миллионов человек, а в том, что сегодня — в 2013 году! — все убийцы не только гуляют на свободе, не только находятся у власти в Индонезии, не только почитаются как национальные герои, но и пользуются уникальной привилегией — полной фигурой умолчания со стороны западной цивилизации и, похоже, вообще всей мировой общественности.

Если про убитых в годы Второй мировой войны евреев каждый божий день слышат даже зулусские и папуасские крестьяне, если о зверствах коммунистического режима Пол Пота уже четверть века в мире слагают устрашающие легенды, то об умерщвлении в Индонезии в 1965 году миллионов людей только за то, что они либо разделяли догматы коммунистической идеологии, либо были к ним огульно причислены, либо родились китайцами, — об их умерщвлении не знает и — главное! — не желает знать ни один человек на свете. Кроме разве что Джошуа Оппенгеймера, который и взорвал бомбу дьявольского откровения.

Откуда же берётся такое циничное забвение? Куда смотрят правозащитные организации? Увы, никаких тайн здесь нет. Дело в том, что беспрецедентный геноцид проводил не монстр Адольф Гитлер или коммунист-маньяк Пол Пот, а индонезийская военная хунта, которая действовала не просто с позволения западной цивилизации, а при прямом и непосредственном участии Соединенных Штатов и Великобритании. ЦРУ снабжало оружием индонезийскую армию и молодёжные бригады добровольцев, а американское посольство в Джакарте собственноручно передало военным список из 5 тысяч подозреваемых коммунистов. Эдакий список анти-Шиндлера.

Знаете, как комментировали в западных СМИ индонезийский холокост 65-го года? «От 500 тысяч до 1 миллиона вышибленных (knocked off) коммунистов… думаю, можно с уверенностью говорить о том, что состоялась полная смена ориентиров», — заявил премьер-министр Австралии Гарольд Холт в интервью The New York Times. А вот радуется журнал Time: «Это лучшая новость для Запада, поступившая из Азии за долгие годы».

Историческая декорация кровавых событий сама по себе банальна и разыгрывалась в ХХ веке множество раз в самых разных уголках планеты. Президент Индонезии Сукарно адаптировал в начале 60-х годов уникальную доктрину Nakasom (национализм + религия + коммунизм), целью которой было примирение этнических групп и разнонаправленных политических, общественных и религиозных движений страны. В Индонезии, получившей в 1945 году независимость от Голландии, на тесной арене сошлись мусульмане, индуисты, этнические китайцы, социал-демократы, сторонники военной диктатуры и коммунисты.

Влияние СССР в послевоенные годы было огромным, что привело к колоссальному росту популярности коммунистической партии в Индонезии. В середине 60-х в КПИ состояло около 2 миллионов человек, из которых 300 тысяч были активными участниками политической жизни страны. Накануне экстерминации компартия Индонезии была третьей по численности и влиянию в мире (после КПСС и КПК).