Торговец забвением - Дик Фрэнсис

— И это был не «Лэфройг»?

— Нет.

— Что же тогда?

Он несколько растерялся.

— Вот я и подумал, может, вы поймете. Ну, когда попробуете.

Я покачал головой.

— Нет. Тут нужен настоящий эксперт.

Лицо его стало совершенно несчастным.

— Лично мне показалось, то был самый расхожий дешевый сорт. Подделка, а никакое не солодовое виски.

— Все же вам лучше поговорить с мистером Трентом, — сказал я. — Пусть сам займется этой проблемой.

Он вставил робко:

— Мистер Трент, он собирается быть здесь, у нас.

— Тем более, — заметил я. — Удобный случай.

— А вы… э-э… мне кажется, если б вы поговорили с ним сами…

— Нет уж, увольте, — решительно заметил я. — С вашей стороны это будет выглядеть дружеским предупреждением. Но, когда подобные высказывания исходят от виноторговца, это будет воспринято как смертельное оскорбление. Так что извините, Джимми, но я с ним говорить не стану.

— Так и знал, что вы откажетесь, — смиренно заметил он. — Но попытаться все же стоит… — Он налил себе еще виски, бросил в бокал кубик льда, а я, наблюдая за этими его действиями, вдруг подумал, что истинные ценители виски никогда не употребляют его со льдом, и усомнился в адекватности его восприятия «Лэфройга».

Тут в шатер легкой упругой походкой вошла Флора, пухленькая и радостная, в вишнево-красном шерстяном платье. Огляделась и удовлетворенно кивнула.

— Что ж, очень нарядно и мило, не правда ли, Тони, дорогой?

— Просто отлично, — ответил я.

— А когда помещение наполнится гостями…

— Да, — подтвердил я.

Она была банальна, доброжелательна и наделена эдаким уютным неброским шармом образцовой матери семейства и домохозяйки. Она действительно являлась матерью троих детей (не от Джека), которые регулярно звонили ей по телефону, и очень любила поболтать о них, зайдя ко мне в лавку. И, как правило, заказывала вдвое больше обычного, если новости от них приходили хорошие. Джек был ее вторым мужем, всегда оттаивал под ее крылышком, однако, по ее словам, ревновал к детям. Просто удивительно, какими тайнами и секретами делятся люди с виноторговцем! Чего мне только не доводилось узнать о самых разных людях.

Флора заглянула в корытце.

— Четыре ящика на льду? Я кивнул.

— В машине еще один, если не хватит.

— Будем надеяться, что хватит, — она мило улыбнулась. — Но биться об заклад не стала бы. Джимми, миленький, ну к чему вам пить это виски? Откройте-ка лучше шампанского. Я не прочь выпить капельку перед тем, как начнется это нашествие.

Джимми повиновался и изящно и ловко откупорил бутылку — сильно прижал ладонью пробку, а потом выпустил ее из горлышка без хлопка. Флора с улыбкой наблюдала за плюмажем пузырьков газа, поднимающихся со дна, затем подставила бокал. По ее настоянию мы с Джимми тоже выпили шампанского. Судя по выражению лица Джимми, напиток этот не слишком сочетался с виски.

— Чудесно! — одобрительно кивнула Флора, отпив глоток; мне же показалось, что в вине, как обычно, слишком много газа, да и вкус не слишком выражен. Но ничего, в таких количествах сойдет. Особенно большие партии шампанского я продавал для свадеб.

Прихватив бокал, Флора прошла под шатром к выходу, туда, откуда должны были появиться гости. Вид из него открывался не на дом, а на поляну, где будут парковаться машины. Дом Джека Готорна и его конюшни располагались в лощине, к востоку от Беркшир-Дауне. Вокруг простирались холмы, надежно укрывая имение от посторонних глаз. Издали и не скажешь, что здесь кто-то живет. Гости по большей своей части должны были приехать по главной дороге, что вилась по склону холма и куда смотрела тыльная сторона дома. Оставшуюся часть пути им предстояло пройти пешком, затем войти в ворота, образовавшиеся в живой изгороди из низеньких кустов роз, и уже потом оказаться на лужайке. Дав несколько подобных приемов, Флора научилась управлять толпой гостей и теперь довела свою технику почти до совершенства; кроме того, появляясь у Готорнов таким образом, никто из приезжих не беспокоил лошадей.

Внезапно Флора громко ахнула и поспешила обратно, к нам.

— Боже, какой кошмар! Шейх уже здесь. Его машина едет по холму. Джимми, быстренько вперед, встречайте его. Джек до сих пор переодевается. Проведете шейха по двору куда захочет. Господи, как неудобно! И скажите Джеку, что он уже здесь.

Джимми кивнул, неторопливо отставил бокал в сторону и, пружинисто вышагивая по траве, двинулся встречать высоких гостей — разбогатевшего на нефти шейха и его свиту. Флора секунду колебалась, затем все же решила остаться со мной. И вдруг сердито выпалила:

— Не нравится мне этот шейх, и все тут! Ничего не могу с собой поделать. Жирный, противный, а уж держится так, словно все вокруг принадлежит только ему! Еще терпеть не могу, как он на меня смотрит — из-под полуопущенных век, точно я пустое место и ничего не значу… О, Тони, дорогой, я вам ничего не говорила, идет? Просто мне не нравится, как арабы относятся к женщинам.

— А его лошади только и знают, что выигрывать скачки, — заметил я.

— Да, — она вздохнула. — Нет, не думайте, быть женой тренера ох как не просто! От некоторых владельцев меня прямо тошнит. — Она одарила меня беглой улыбкой и направилась к дому, я же принялся выгружать из фургона апельсиновый сок и колу.

Шофер в униформе запарковал длинный «Мерседес» с затемненными стеклами, принадлежавший, по всей видимости, шейху, носом к шатру; подъехали еще несколько машин. Прибыли официантки и прочие помощники, а следом за ними непрерывным потоком пошли гости, которых должно было быть с сотню, если не больше.

Они подъезжали на «Роллсах», «Рейнджроверах», «Мини» и «Фордах». Какая-то парочка прибыла в фургоне для перевозки лошадей, другая — на мотоцикле. Некоторые приехали с детьми, другие — с собаками, правда, почти все оставили их в машинах. Разношерстная толпа в кашемире и вельвете, в клетчатых ковбойках и твидовых пиджаках, в элегантных платьях и жемчужных колье, они неумолчно стрекотали, спускаясь по травянистому склону холма, проходя через воротца в живой изгороди, устремляясь по зеленой лужайке к гостеприимному шатру. Да и что им, какие у них были заботы! Воскресное утро, впереди выпивка и развлечения, все треволнения и неприятности остались позади.

Как обычно бывает на подобного рода приемах, каждый кого-то знал. Уровень шума повышался и достиг децибел, от которых уже звенело в ушах, и только стоя у самой стенки, можно было говорить, не повышая голоса до крика. Шейх, одетый по полному арабскому протоколу в развевающийся на ветру просторный балахон и окруженный свитой охранников со скучающими глазами, был, пожалуй, единственным, кто стоял спиной к шатру, держа в руке бокал с апельсиновым соком и озирая происходящее из-под полуопущенных век. Джимми лез из кожи, развлекая почетного гостя, но наградой ему были лишь короткие кивки без тени улыбки. Постепенно остальные гости тоже стали подходить к плотной фигуре в белом тюрбане перемолвиться парой слов, но все, насколько я успел заметить, делали это как-то неестественно, и среди них не было женщин.

Спустя некоторое время Джимми оторвался от шейха, и я обнаружил его рядом, за спиной.

— Строгий парень, как я погляжу, этот шейх, — заметил я.

— Да нет, вообще-то он человек неплохой, — дипломатично ответил Джимми. — Правда, не слишком любит такие сборища, на западный манер, и еще явно выраженная мания преследования. Боится, что его убьют… Говорят, даже в кресло к дантисту не сядет, пока охрана не наводнит весь зубоврачебный кабинет… Но в лошадях толк знает, это несомненно. Просто обожает их. Видели бы вы, как он ходил по двору, прямо глаза горели, — он окинул взглядом толпу и вдруг воскликнул: — Видите вон того мужчину? Говорит с Флорой. Это и есть Ларри Трент.

— Хозяин фальшивого «Лэфройга»?

Джимми кивнул, потом глубокомысленно насупился и, видимо, что-то для себя решив, вдруг двинулся в совершенно противоположном направлении. Я же разглядывал мужчину, беседовавшего с Флорой. Средних лет, темноволосый, с усами. Один из немногих, кто носит пиджак застегнутым на все пуговицы. Из нагрудного кармана торчал уголок шелкового платка. Но тут кто-то загородил его, я потерял Трента из вида. И начал обмениваться ничего не значащими фразами с полузнакомыми людьми, с которыми виделся регулярно, но не чаще раза в год, а встречаясь, всякий раз делал вид, словно и не было провала во времени. Людьми из того разряда, которые, руководствуясь самыми лучшими намерениями, непременно задавали один и тот же вопрос: «А как Эмма? Как поживает ваша очаровательная жена?»

Я думал, что никогда не привыкну к этому, к словам, которые вонзались в оголенный нерв, точно игла, к этой почти физической боли. Эмма… о Боже мой.

— Она умерла, — отвечал я, слегка качая головой, стараясь преподать эту новость как можно деликатнее, чтоб не смущать человека. Как часто приходилось произносить эти два слова, слишком часто. Теперь-то я научился преподносить эту новость, не вызывая смятения и дискомфорта. Научился… Прошел горькую выучку вдовцов, старавшихся уберечь от огорчения других, тщательно прятавших собственную боль.