Чешуя (СИ) - Волковский Андрей

— Кто это, дядя Юра?

— Моя подруга. Ты кушай, Даша. Потом домой поедем.

Она ела медленно-медленно: домой совсем не хотелось. Дядя Юра не торопил, как иногда торопила мать, ждал и улыбался.

Когда они вышли из торгового центра, девочка спросила:

— А ты с нами навсегда останешься?

— Нет, милая, мне уже надо ехать. Думал, дольше получится отдохнуть, но — увы. Работа зовёт. Надо денежки зарабатывать, чтобы помогать твоей бабушке и вам с мамой.

Даша погрустнела. Наверняка, как только дядя Юра уедет, всё хорошее кончится.

Так и вышло. Через день после отъезда дяди мать снова напилась. Потом появились её приятели. А ещё через день от дядиных подарков остался только браслетик, который Даша спрятала под матрас. А мать почему-то всё время ругала дядю Юру: мол, будет её жизни учить, чокнутый придурок! А ведь всё время улыбалась ему, пока он был тут.

Даше стало обидно за дядю, и она крикнула матери, чтобы та не обзывала дядю — он хороший!

— А я что — не хорошая тебе⁈ — рявкнула мать и влепила дочке оплеуху.

Даша разревелась, мать тоже. Долго извинялась, обнимала и целовала её, но дочка ей больше не верила.

Через месяц у матери появился особый приятель — дядя Гоша. Ради него мать мыла волосы, подметала пол и красила губы старой помадой. А у него на плечах жила змея. Жуткая невидимая змея. С двумя головами без глаз. И, кажется, никто-никто её не видел.

Даша спряталась в шкаф, а когда дядя Гоша попытался её достать, стала плакать и отбиваться.

Мать обещала приятелю с ней поговорить. Гоша ушёл, мать выманила её из шкафа и стала спрашивать, что не так.

Даша пыталась описать маме змею без глаз.

— Она страшная! Она тебя укусит, мама!

— Ну что ты говоришь такое? Нет там никакой змеи, Даша! Не выдумывай!

— Есть, мама! Слепая змея! С двумя головами! Скажи дяде Юре! Он увидит!

— Не выдумывай! Нет никаких змей!

— Есть! Слепая змея!

Потом вернулся Гоша и сказал, что она «психическая» и что Лариса должна выбрать, с кем ей жить: с ним или с этой «психичкой».

Утром мать сунула немногочисленные вещи Даши в сумку и отвезла её к бабушке.

— Ну, ты, это, поживи с бабой, ладно?

— А когда ты приедешь за мной?

— Скоро, доча, скоро!

…Через год Даша перестала ждать мать. Бабушка кормила, одевала, водила в садик, а потом в школу. Жаловаться было не на что. Но Даша почему-то постоянно чувствовала себя никому не нужной. Одинокой.

Бабушка хотела вырастить из внучки куколку — милую, добрую отличницу в платьице. Но у Даши быть милой куколкой никак не получалось.

Поэтому бабка всегда была недовольна.

— Не называй меня «бабушка»! Я — Ираида Петровна!

— Ты в моём доме живёшь — слушайся!

— Не смейся громко.

— Платье порвала⁈ У меня их что, тысяча⁈ Зашивай!

— Вырастешь беспутной, как мать!

— Не плачь.

— Зачем носишься по улице? Ты девочка — ходи красиво. Никто тебя замуж не возьмёт!

— Не кричи.

— Веди себя прилично!

Бабка выпорола её лишь раз: когда увидела, как внучка играет с невидимым котом. Била и повторяла:

— Ты дура? Ты больная, как мать? Да⁈

Даша онемела на месяц. Больше бабка её не трогала. Могла оставить без обеда и ужина. Запереть в комнате. Не разговаривать пару дней. И постоянно повторяла:

— Я из-за тебя и твоей матери постарела раньше срока.

Сначала эти слова пугали Дашу до слёз: она боялась, что бабушка совсем состарится и умрёт — и всё из-за неё, из-за Даши. Но скоро ей стало всё равно. Бабка так часто повторяла одно и то же, что внучку вскоре стало тошнить от слова «прилично» и многочисленных запретов.

Дядя приезжал каждый год. На день, на два, максимум — на три. Давал деньги бабке и ей, наверное, и матери тоже.

Привозил подарки — плюшевых зверей, шоколадки, платьица, краски и карандаши. Но это ерунда. Однажды вручил племяннице амулет. Сказал, что от светящейся и прозрачной мелочи эта подвеска защитит. А если появится что-то действительно огромное и опасное, путь Даша звонит ему. Она кивнула, записала номер и забыла.

Дядины визиты не радовали, ведь после его отъезда особенно остро ощущалось одиночество. А если не радоваться ему, то как будто всё нормально. Приехал — и приехал. Уехал — и уехал.

Она покрасила волосы в чёрный, сделала пирсинг и татуировку в виде знаков с подаренной дядей подвески. Бабка ругалась и орала, ну и что? Внучка кривила губы в ухмылке, от чего бабка орала ещё громче. Смешно.

Мать появилась, когда Даше стукнуло четырнадцать.

Бабка в тот день ушла к подружке. В дверь тут же робко постучали.

Даша глянула в глазок: какая-то тётка. Соседка, наверное. Открыла дверь.

И почти сразу узнала в потрёпанной тётке мать.

Та прищурилась, с недоумением разглядывая тощего подростка с неровно подстриженными чёрными волосами.

— А Даша дома?..

— Чё надо? — дёрнула плечом девчонка.

— Доча… ты?

— Ну?

— Ой, доча… ты как выросла! Какая… красавица…

— Чего тебе?

— Ой, а пусти домой, а?

— Это бабкин дом — не мой. Чего тебе?

— А ты чего, доча, сердишься, что ли?

Даша продолжала холодно смотреть на постаревшую женщину, выглядевшую старше собственной матери.

— Ой ладно, доча, ну не сердись. Я же хотела приехать! Но потом Гоша умер… — она зашмыгала носом. — А потом болела я. Я и счас, это, болею… помираю! Дай денег, а? Тебе же Юрик оставляет, да?

Даша секунду вглядывалась в жалкую фигуру на пороге, ища хотя бы след потусторонней сущности. Не нашла. Захлопнула дверь.

А через месяц Даша увидела за бабкиной спиной три дёргающиеся тени. Похожие она видела в парке возле садика, когда была совсем маленькой. Но те близко не подходили, а эти жутко дрыгались прямо за бабкой.

Характер у бабки испортился тут же. Она стала орать без повода, швырялась в Дашу едой: мол, жри! Выкинула все внучкины вещи с балкона. Много пила: чай, молоко, воду из-под крана. И, кажется, медленно раздувалась. Это отёки или…?

Даша гадала два дня, а на третий позвонила дяде. Тот не на шутку встревожился. Сказал, что сейчас в Аргентине — приедет, как только достанет билет на самолёт. Обещал позвонить знакомым, но через полчаса снова связался с племянницей: увы, все, кто мог бы помочь, не в городе.

— Придётся тебе, Даша, задержать дикие тени до моего приезда. Они в общем-то не опасны, если не к тебе пристали. То есть тебе вреда не причинят, а вот бабушку могут убить…

Даша вздохнула и согласилась.

Шпиль велел нарисовать над бабушкиной кроватью знаки, которые он сейчас фотографией пришлёт, и воткнуть что-нибудь металлическое в тени, когда бабушка уснёт, хотя бы гвозди или разогнутые скрепки. Это на время остановит процесс, а потом и он подъедет.

Даша очень хотела, чтобы дядя Юра приехал и сам всё сделал. Но понимала: времени мало — бабка может и помереть от этих теней. Как тот Гоша от слепой двухголовой змеи.

Даша перерисовала знаки ручкой на обоях в бабкиной комнате, пока Ираида Петровна гостила у подруги. Ох, и крику будет, когда старуха эти художества разглядит! Ну и чёрт с ней. Пусть психует, зато тени отвяжутся.

Даша запаслась скрепками и мучительно долго ждала бабку. Та пришла за полночь. Пьяная, что необычно, и злая, что неудивительно. Пошатываясь и бормоча, прошла по коридору до своей комнаты. Повозилась там и грузно улеглась.

Даша выждала полчаса и прокралась в спальню Ираиды. Тихонько выругалась: в темноте теней не видно. Пришлось включить фонарик на телефоне.

На секунду стало страшно: такие тени ужасно пугали её, когда она ходила с мамой в детский сад через старый парк. Но Даша упрямо мотнула головой. Нет, ей уже не пять лет! Она сильная. Она сможет.

Даша огляделась. Так, вот первая! Воткнула скрепку, пригвоздив тень к коврику у бабкиной кровати.

Где же остальные? Ираида всхрапнула во сне, заставив внучку замереть, прикрыв фонарик ладонью. Вроде успокоилась.