Снега Аннапурны - Вадим Слуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот лист картона (называвшийся «шедевр Айвазовского») он пристраивал на своей тележке сбоку.
В основном, «шедевр» включал в себя бутылки из-под пива. Тара из-под шампанского, портвейна и пр. встречалась редко, стоила всего по 10 копеек бутылка.
Сортов же пива в Одессе продают миллион.
Между прочим, известные производители, познакомившись с «шедевром Айвазовского», могли бы и обидеться. Так, за бутылку из-под знаменитейшего пива «Пильзнер» дают жалкие 15 копеек. «Великопоповицкий козел», «Черновар», «Биттер», «Амстел» и даже такая патриотичная бутылка, как «Слава Краины» (Слава Украины), тоже ценятся невысоко. Производители российского пива «Балтика», весьма популярного в Одессе, тоже были бы уязвлены до глубины души, потому что их бутылку прижимистые одесситы оценивают только в 12 копеек.
Правда, Heineken, «Золотая бочка», «Бернард Черни» шли выше, что, конечно, польстило бы владельцам этих знаменитых пивоварен. Самые же дорогие – бутылки из-под украинского пива «Андреевский эль». Увы, попадались они крайне редко. Такая бутылка стоит целых 27 копеек.
Григорий Иосифович собирал и жестяную посуду из-под того же пива, джин-тоников, водки. Вся она шла по 5 копеек.
Всего за день требовалось заработать не менее 10 гривен. Потому что буханка хлеба в Одессе стоит от 8 гривен и больше. Но 10 гривен, при средней стоимости бутылки 20 копеек, – это 50 бутылок. Чаще всего, свою норму он делал. Порой ему попадались роскошные россыпи бутылок где-то в одном месте – и тогда он перевыполнял план.
Надо признать, одесситы во всякое время года пили и пьют, слава Богу, много, за что им огромное спасибо. И обычно Григорий Иосифович был доволен собранным урожаем.
Выходных у него не было.
Жил он в Приморском районе и начинал обход с Малой Арнаутской или Базарной улицы. Осмотрев самые хлебные места (сквер имени Пушкина и вокзал «Одесса-главная»), он затем двигался на Привоз, после чего обходил Преображенский парк, потом двигался к морю, проходил через сквер Героев Небесной Сотни (между прочим, находя добычу и там, несмотря на святость места), по проспекту Шевченко добирался до стадиона «Спартак», осматривал окрестности и выходил на Французский бульвар и пляж «Отрада».
Маршрут этот занимал, в зависимости от погоды, времени года и самочувствия «грибника», от 3 до 4 часов, иногда и больше.
Собрав достаточное количество ценных находок, Григорий Иосифович снова выходил на Малую Арнаутскую и возвращался домой.
Дома он завтракал. Разбирал бутылки, затем ложился досыпать.
Часов в 12 снова вставал, мыл бутылки, опять раскладывал и вёз сдавать, на что уходило ещё часа полтора-два.
Потом обедал.
Зато вечером он был свободен. По вечерам он читал, писал, иногда играл на пианино. Правда, нередко ему приходилось чинить носки или старую одежду, потому что ничего, кроме продуктов, он не покупал уже почти 15 лет.
Так он жил.
Если вы были в Одессе и видели рано утром на улице высокого, загорелого крепкого старика с тележкой, – это Григорий Иосифович.
В 90 лет ему нельзя было дать больше 70-ти. Даже в таком возрасте он производил внушительное впечатление. Широкоплечий и ширококостный, он напоминал величественные развалины знаменитых зданий, вроде Колизея или Парфенона. С годами тело его высохло, но спина осталась прямой: он только чуть-чуть сутулился. Загар у него был почти как в молодости: ведь он проводил по полдня на свежем воздухе.
Щёки впали, от глаз шли резкие, глубокие вертикальные морщины, но сами глаза, светлые на загорелом лице, были как у ребёнка. Лицо казалось суровым, но улыбка, детская, ясная, как солнечный луч, совершенно его преображала.
Зубов у него оставалось уже немного: всего пять или шесть – но, как известно, лучшее средство от кариеса – не иметь зубов. Так что он не огорчался: кашу и хлеб есть можно и вовсе без зубов.
В общем, он совсем не был похож на несчастного старика, и не считал себя таковым.
Конечно, в молодости были у него и слава, и почёт. Когда-то – знаменитый альпинист, потом инструктор по альпинизму и детский тренер по туризму, вырастил сотни воспитанников. Да и сейчас, хотя о нём все давно забыли, он не принадлежал к самым низам общества. У него была большая собственная квартира. Уцелели все документы. Он получал пенсию, – правда, её хватало только на коммуналку, и то не всегда, но ведь и у всех так. Да, у многих есть семьи, дети, внуки, правнуки, а у него нет. Зато сколько у него учеников!
Общаясь в последние годы с бомжами и пьяницами (с которыми сталкивался на приёмном пункте), он понимал, что ему не так плохо приходится, как многим другим. В глубокой старости люди становятся немощными, и, если они одиноки, попадают в богадельни. Это казалось ему самым страшным, и он был благодарен судьбе за то, что его миновала чаша сия.
Только вначале, ещё не втянувшись, он стыдился, что приходится заниматься таким делом. Но потом привык и даже, как ни странно, полюбил его. Раньше он 30 лет подряд ходил в походы с детьми. Он ведь работал тренером по туризму. Свою работу он очень любил. В его нынешнем занятии было что-то, напоминавшее эти походы. Да, маршрут один и тот же, но погода разная. Бутылки попадались тоже разные. Ему нравилось ходить по городу ночью, когда все спят. Это было особенное ощущение. Нравилось, что город становится чище: всё-таки он продолжал и в старости приносить, пусть маленькую, но пользу. Он был по натуре активный, деятельный человек. Возможно, если бы государство позаботилось о нём и ему не пришлось беспокоиться о своём пропитании, это даже повредило бы ему. Ему тогда некуда было бы девать себя.
Где-то в Талмуде сказано: «Лучше обмывать трупы, чем просить подаяния». Григорий Иосифович не знал этого изречения. Но предпочитал жить так, чем в доме престарелых, а уж просить милостыню он ни за что бы не стал.
Конечно, питался он скудно. Но для человека, прошедшего войну и сталинский лагерь, это не казалось большим лишением. Сахар, масло, сыр и прочие дорогие продукты он не покупал. Из овощей – только морковку, свёклу, лук, чеснок и картошку, зимой – квашеную капусту. Яблоки он или сам собирал на заброшенных дачах, обычно – на Сухом Лимане, или
