Прекрасная второгодница - Валерий Алексеев

— Вот это новость так новость! — оживился Георгий Борисович.

У него вообще была несколько сбивающая с толку манера очень живо реагировать на слова собеседника: огорчаться — до слез, радоваться — подпрыгивая на стуле, оживленно потирая ручки. Человеку новому могло показаться, будто «дядя Жора» фальшивит, но Игорь знал его хорошо и понимал, что эта суетливость искренняя, она идет от участливости, от простого желания подыграть собеседнику, усугубить его радость или разделить горе.

— Приезжает! А в какой связи? Окончательно?

— Нет, в отпуск, в связи с сезоном дождей.

— Да, дожди там кошмарные, — погрустнев, сказал «дядя Жора». — Реки выходят из берегов, змеи заплывают в селения. В сезон дождей совершенно невозможно работать.

— Ты так говоришь, — снисходительно заметила Наталья Витальевна, — как будто полжизни провел в тропиках. Сам же дальше Брянска не заезжал.

— Я, Натальюшка, и не делаю из этого секрета, — с достоинством возразил «дядя Жора». Он вообще почти все свои фразы начинал со слова «я» — даже отвечая на вопрос: «Который час?» — Жизнь не сложилась так, как хотел. Чиновник, но в душе — бродяга, авантюрист, корсар…

При этих словах Наталья Витальевна усмехнулась, а сам «дядя Жора» покосился в сторону Сониной двери, за которой стояла такая монолитная тишина, как будто эта дверь была наглухо замурована.

— Но мне кажется, дело не в сезоне дождей, — заговорил Игорь, сев на диван и положив тетради и учебники рядом. В этом доме он чувствовал себя своим человеком, и ему хотелось поделиться соображениями, которые он скрывал от родных.

— Вот как, вот как, любопытно. — «Дядя Жора» зачем-то оглянулся, подвинул свой стул поближе к Игорю. — А в чем же?

И Игорь, немного волнуясь, принялся развивать свою концепцию. В нескольких письмах, особенно последнее время, Костя как бы между прочим писал: «Сидим на месте, ждем эскорта… Два джипа с солдатами уже посланы к верхнему лагерю… Засиделись до полуночи в палатке… Вертолеты низко летают, мешают работать…»

— Так, так, — проговорил «дядя Жора». Он подпер кулачком подбородок, и маленькое личико его сморщилось в ожидании.

— Я слежу за газетами, — степенно продолжал Игорь, ободренный его реакцией, — и прихожу к выводу, что в районе Шитанга, возле границы, активизировались инсургенты.

— Инсургенты? — переспросила Сонина мама. — А что это такое, с чем их едят?

— Это бандиты, мятежники прокакой-то там ориентации. В прошлый сезон дождей они копошились на севере, а на Шитанге было все спокойно, дожди не мешали работать. Сейчас же их базы переместились. Может быть, в интересах безопасности…

— Чем же им мешают наши геодезисты? — спросила Наталья Витальевна.

— Я, Натальюшка… — опередил Игоря «дядя Жора». — Я, Натальюшка, тебе рассказывал, как в такой же точно ситуации…

— Подожди, пусть Игорек, — остановила его Сонина мама.

— Да они спят и видят, — неторопливо проговорил Игорь, — как бы выкрасть парочку иностранных специалистов и начать с правительством торг.

— Боже мой, какой ужас, — спокойно сказала Наталья Витальевна, положив себе в розетку варенья. — Ну, выкрадут — и что?

— Будут таскать за собой по джунглям, пока правительство их не выкупит.

— И что же, Костя прямо об этом пишет? — спросила Сонина мама.

— Нет, никогда. — Игорь усмехнулся. — Во-первых, маму не хочет волновать, а во-вторых, не положено. Даже папа ничего не подозревает. Я понял так, что без охраны Костя из лагеря никуда сейчас не выходит.

— Почему охраны? — заинтересовался Георгий Борисович.

— Это моя догадка. В одном письме такая фраза: «А за кустами мелькают голубые мундиры». Кроме того, Шитанг — это приморская зона.

— Зачем же в таком опасном районе проводить какие-то изыскания?

— А чтобы осушить его, заселить — и инсургенты там больше не появятся. Они только в джунглях, в болотах сильны, население их ненавидит.

Игорь умолк: Сонина мама потеряла интерес к его рассказу, а «дядя Жора» сочувственно хмурился, но видно было, что мысли его уже заняты другим.

— Счастливый человек, — проговорил он задумчиво. — Сколько всего увидит в молодые годы…

— И заработает прилично, что тоже немаловажно, — добавила Наталья Витальевна. — Простой геодезист, а надо же, как судьбу свою повернул.

Игорь почувствовал себя задетым.

— Во-первых, он далеко не простой. Он школу окончил с медалью, диплом с отличием получил, у него три статьи опубликованы…

— Об этом я и говорю, Игорек, — укоризненно сказала Наталья Витальевна. — Простой геодезист, а как шагнул. Главное в жизни — не дать о себе позабыть, не теряться в толпе. Вот с Соней нашей у нас не совсем ладно получилось…

— Я, Натальюшка, вот о чем думаю… — начал было «дядя Жора», но Сонина мама ого перебила:

— Постой, не мешай, дай договорить, это важно. Ты понимаешь, Игорек, Соня очень, очень способная девочка. Ты даже не представляешь себе границы ее способностей. У нас в Брянске она блистала, директор школы называла ее «наше сокровище». Круглые пятерки — это просто само собой разумелось, и не подумай, пожалуйста, что это была какая-то провинциальная школа. Школа, известная на всю Российскую Федерацию, о ней в «Учительской газете» писали. Но, кроме школы, Соня занималась еще музыкой, ездила к превосходной учительнице французского языка. Представь себе, один раз у нас в Брянске была, проездом, правда, французская профсоюзная делегация…

И Игорь, терпеливо застывший на диване, в который раз уже услышал историю о том, как Соня, тогда еще четвероклассница, случайно на улице встретилась с гуляющими по Брянску французами и мимоходом ответила на какой-то их вопрос, да так удачно, что своим «версальским произношением» («Ты понимаешь, Игорек, репетиторша так и говорила, что у Сонечки подлинное версальское произношение, а какое у нее божественное „р“…») привела французов в полнейшее умиление. Дело кончилось тем, что вся делегация в полном составе явилась к ним домой.

— Дом у нас в Брянске был отдельный, пятикомнатный, жили мы на виду у всего города, — рассказывала Сонина мама, не задумываясь о том, что каждое ее слово царапало «дядю Жору» по живому сердцу, — и думала ли я, что когда-нибудь доживу до такого дня, когда придется…

Она умолкла на минуту, и этим тотчас же воспользовался Георгий Борисович.

— Натальюшка, я часто думаю: уж не во мне ли все дело? — настойчиво заговорил он.

— О боже мой, ну при чем здесь ты? — с досадой ответила Наталья Витальевна. — Ты что, господь Саваоф? Первопричина всех вещей и событий?

— Но ты дослушай! — умоляюще воскликнул «дядя Жора» и, расплескав чай, отодвинул свой подстаканник в сторону. — Я просто сопоставляю факты: до моего появления в вашей жизни…

«Дядя Жора» нимало не смущался присутствием Игоря, и Игорь, не впервые оказавшийся свидетелем подобных разговоров, сидел и размышлял над тем, что хорошие люди, к сожалению, слишком мало заботятся о том, как их слова и поступки, воспринимают присутствующие. Возможно, именно эта особенность и делает хороших людей хорошими, искренними, непосредственными, а если бы они все время оглядывались на присутствующих, то были бы, наверное, не настолько уж хороши.

— Оставь, пожалуйста, свои фантазии, — сердито сказала наконец Наталья Витальевна. — Девочка просто потерялась в Москве. Надо было дать ей спокойно окончить школу.

— Натальюшка, я…

— Нам надо было задержаться в Брянске. Но, Игорек, пойми, — Наталья Витальевна как будто сейчас только вспомнила об Игоре, — с ее языком, с ее способностями… В Брянске, конечно, четыре вуза, но в Москве… Из этого мы исходили. — Она вопросительно и требовательно посмотрела на Игоря, Игорь кивнул, и вновь заговорил «дядя Жора»:

— Я вот о чем думаю, Игорек. Ты понимаешь, в твоих руках судьба человека, и человека незаурядного, смею тебя заверить. Сделай все, что можно, пусть наша Сонюшка преодолеет с твоей помощью этот роковой барьер, и можешь быть уверен: тебе еще доведется ею гордиться.

Эти заклинания повторялись чуть ли не каждый вечер, Игорь к ним привык и слушал их, не поддакивая и не перебивая.

— Мы постараемся, — проговорил он наконец. И в эту минуту бесшумно открылась дверь маленькой комнаты и вышла Соня. Соня была копия матери, такая же большеротая, круглолицая, с такими же сонно прижмуренными глазами. Только волосы у нее не были забраны в пучок, а распущены по плечам, темно-рыжие, сумрачно-солнечные, тяжелые. Она была в пестром домашнем платьице, которое Игорь любил.

— Я чувствую, обо мне разговор, — сказала Соня ровным голосом.

— О тебе, доченька, о тебе, — поспешно заговорил «дядя Жора». — О тебе печемся.

— Поменьше бы вы пеклись, — отрезала Соня. — Игорь, пойдем. Сколько я могу тебя ждать?