Изнанка Истины (СИ) - Алёхина Евгения

— Хозяйка моя велела передать. А это вот — от меня…  — Достав из сумки, Варда протянул мне жирную тушку глухаря.

— Благодарствую…  Только что ж так много-то? За мешочек травы…  — Охнув, я едва смогла удержать богатые дары охотника в руках.

— Бери, бери…  Ярош Пресветлый, он нам делиться с добрыми людьми велел. А ты пусть и нелюдь, а добрая! В помощи не откажешь!…  — заявил вдруг Варда.

Уж не знаю, каким таким чудом я не уронила птицу и свёрток в сугроб. Но на Варду вытаращилась так, будто он был, по меньшей мере, троллем, выразительно читающим эльфийскую поэму. Ещё и рот раззявила, в лучших традициях деревенских дурочек…

Нет, север Мира почти что не знал Войны. И в Рогачике при моём появлении не перебегали на другую сторону дороги, при встрече здоровались и плату за зелья давали справедливую, но…  Я замечала взгляды, бросаемые мне вслед украдкой…  Чувствовала боязнь произнести лишнее слово в моём присутствии, неестественность и натянутость в поведении большинства деревенских жителей в те редкие моменты, когда им приходилось общаться со мной. Исключением были лишь Седая Сибилла, имевшая репутацию полубезумной, да сиротка-Юльче, бывшая приживалкой в доме своей тётки, в сравнении с которой даже Нелюдь, Отвращённая, богопротивная «ельфа», видимо, выглядела не столь уж и страшно…  В остальном я не строила иллюзий. Меня терпели, потому, что нуждались в том, что я делаю. Для людей я была чужой. Так же, впрочем, как они для меня.

Поэтому я действительно настолько опешила, что даже не нашлась, что ответить. То ли охотник оказался третьим «исключением», то ли просто пребывал в очень хорошем расположении духа, когда первая встречная, будь она даже «ельфа», вполне покажется другом, товарищем и сестрою…

Подтверждая мою последнюю мысль, Варда кивком указал мне через плечо, на белеющие позади деревья.

— А дни нынче пошли, Шэрин, хвала Пресветлому, щедрые на дичину!…  С Ближней заимки иду. Вишь вот — это всё добро оттуда…  Как чувствовал! Матьяш смеялся ещё, дескать, буря ночью была, зверьё по норам да по хованкам попряталось, глубже в лес подалось…  Потому и попёрся сам к Урочищу, дальние капканы и силки проверять, и меня с собою тянул…  Я и пошёл с ним вначале, да с полпути раздумал — уж больно идти далече…  Чувствовал же, говорю!…  Правда, как увидал на Ближней такое раздолье — сам удивился, не то слово как…

— Кх-м…  Что ж-ж…  будет радость сегодня твоей хозяйке и малым, — Хвала Ночи, дар речи ко мне, наконец-то, вернулся! — Ладно…  За это, — я перехватила «дары» поудобнее, — спасибо. Будет ещё что нужно из трав или эликсиров — заходи…

— Эт самое…  тебе спасибо. Ну что, бывай, Шэрин! Ярош с тоб…  ну, то есть, хорошего тебе дня!…

Охотник кивнул мне, мощно оттолкнулся палками и плавно заскользил по искрящему на солнце насту в сторону деревни. Две аккуратные бороздки лыжни, потянувшиеся за ним, тут же прихватывал морозец.

Проводив его глазами до ближайшего пригорка, я вернулась в дом, как можно осторожнее минуя коварную завалинку.

В свёртке, переданном мне женой охотника, оказался глиняный горшочек со сливочным маслом, четверть круга козьего сыра и с полдюжины свежих пшеничных лепёшек. Верхнюю я сразу же разорвала на две части и с поистине хищным наслаждением впилась зубами в мягкую пресную сдобу, радостно сознавая, что проблема хлеба насущного решена для меня как минимум на пару дней… …

Кис, которому досталась львиная доля глухаря, если и намечал охоту, тоже мог со спокойной совестью её отменить. Однако к полудню он всё же куда-то исчез, чему я, честно признаться, даже обрадовалась, поскольку давно собиралась осуществить одно весьма хлопотное мероприятие — провести ревизию запасов трав, которые хранила на чердаке.

Работа спорилась, всё получалось отлично, ибо теперь никто, руководствуясь исключительно добрыми побуждениями и желанием мне помочь, не трусил шерсть в разложенные у печи для просушки травяные сборы, не грыз с таким трудом раздобытый корень лиловой мандрагоры, не смешивал когтистой лапой лисохвост с побегами кораллии и подлавочной пылью, и не разбивал половину пузырьков с готовыми эликсирами. В результате я увлеклась, и вместо отведённой под эту затею половины дня провозилась до следующего вечера, делая перерывы на сон, еду и ежевечерние упражнения с мечом.

… Хират вырос на пороге поздним утром — когда с ревизией было давно покончено и я, смирившись с неизбежным, складывала в сумку нужные снадобья, собираясь отправляться в Рогачик. Удовольствия эти походы мне доставляли, мягко говоря, мало, но от последней лепёшки осталась ровно половина, а чугунок с глухариной похлёбкой уже показывал дно. Нет, голодная смерть мне не грозила — в сарае имелась заготовленная ещё осенью большая бочка кислой капусты, а в холщовых мешочках за печью — немного сухого гороха и круп. Однако перспектива триумфального возвращения на мой стол постных щей и пресной пшёнки, и так весьма нечасто его покидающих, всё же радовала меня намного меньше, чем поход в деревню.

— Ну, чего нового в лесу? — поинтересовалась я, набрасывая поверх рубахи гордость моего гардероба — волчью безрукавку, собственноручно пошитую в начале зимы из найденной на чердаке шкуры.

Кис сверкнул в мою сторону янтарными глазами, потом зевнул во всю пасть, смешно свернув трубочкой язык, и сладко потянулся. Определённо, сегодняшняя ночная охота удалась, и делиться новостями он сейчас настроен не был.

Конечно, мне не были известны подробности его лесной жизни. Однако я не без оснований подозревала, что мужчина он свободный, по какой-то причине не желающий связывать себя ни верховенством в стае, ни женой и кучей пищащих детишек. Наши дороги пересеклись этой осенью в ночном лесу — Кис охотился, я же в очередной раз пыталась приучить свои пальцы слушаться клинка…  С тех пор хират частенько сопровождал меня на ночные вылазки в чащу, зачастую делился добычей, а с наступлением холодов всё чаще и чаще навещал меня в избушке, с успехом исполняя роль одновременно стража, компаньона и молчаливого собеседника…

Я сняла кожух с гвоздика над дверью, подхватила с кровати сумку. Кивнула Кису:

— Остаёшься за старшего!

Едва не забыв, на скорую руку расчесала волосы, чудом ухитрившись не сломать гребешок. Случайно зацепила взглядом своё отражение в висящем на стенке медном корыте и с досадой отвернулась.

Бывшие некогда роскошной каштановой гривой, спускающейся ниже лопаток — и то только потому, что большая их длина была бы помехой в бою — мои волосы всегда служили предметом тайной и явной зависти многих красавиц Долины…  Теперь же моим остался только цвет. Наспех обрезанные мечом больше года назад, волосы едва отросли мне до плеч, и, откровенно говоря, куда больше напоминали лыко или мочало, нежели шелковистый водопад локонов Истинной Rocca…  Впрочем, что и говорить — я и сама напоминала сейчас Истинную Roccа не больше, чем моя избушка — великолепные палаты Резиденции Ночи, в которой теперь восседает Llireadan…

… Ashratt!!!

Во имя Света и Тьмы, ну сколько раз я клялась себе не думать — пока! — не думать об этой твари!…

Почувствовав, как кровь бросилась к голове, я со всей силы запустила гребнем в ни в чём не повинную стену и что есть духу выскочила на улицу, на мороз, подставляя лицо редким колючим снежинкам.

Снег бодро поскрипывал под сапогами…  Скакали по ветвям одетые в серую шубу белки, то и дело сбрасывая вниз белые пушистые облачка; где-то, прильнув к стволу, нечёткой тенью промелькнула куница. Деловито каркая, сновали туда-сюда суетливые вороны, им вторили другие птичьи голоса. Лесная жизнь текла в своём обычном спокойном русле, незатейливо радуясь скупым ласкам зимы.

От моей избушки до деревеньки было около полуоры неспешного пешего хода. В погожий день, такой, как сегодня, это напоминало обычную прогулку по лесу.

Тропинка виляла по сосняку, спускалась по пологому склону и, огибая небольшое замёрзшее озеро, вливалась в тракт. С озера хорошо просматривались покатые крыши первых домов деревни и частоколы подворий, заметённые снегом.