Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

Позвонила Мэри-Джо:

– Ну что вы там поделываете?

– Да ничего.

– А что за звуки я слышу?

– Я сейчас как раз крем на тело наношу.

– Я насчет этой девчонки. Я собрала о ней кое-какую информацию. Говорят, если бы она могла убить своего отца, она бы это сделала. Я навела справки. Не знаю, интересует ли это тебя.

– Интересует, но, знаешь, уже поздно.

– Так что это за звуки?

– Я на кухне. Расплющиваю ручкой вилки тюбик о край раковины и пытаюсь выдавить остатки крема с мелиссой… Ну вот, пока я с тобой говорю, остаточек и вылез на свет…

– На нас будут оказывать давление. Вот увидишь! Это же дочь самого Пола Бреннена. Они и так нас вечно достают. Ты меня слышишь?

– Почему ты не спишь? Ты знаешь, который час? Чем ты там занимаешься?

– Не знаю, мне кажется, у меня хандра. У меня такое впечатление, будто я застыла на месте…

– Ну, дело не в тебе. Все это от общей атмосферы. Знаешь, прими-ка ты снотворное и ложись спать, доставь мне такое удовольствие. И я последую твоему примеру.

Я действительно принял снотворное, целых три таблетки. Эта девчонка, Дженнифер Бреннен. Я мог бы думать о ней часами, эти мысли разбили бы мне сердце, но не помогли бы продвинуться ни на шаг. Бедняжка! В белых носочках, с тарифами в евро за оказываемые услуги. Я вспоминал: вот она свертывает свой белый халатик и запихивает его в сумочку сразу же после того, как «позанималась мной». Простое переодевание, но эффективное, хотя бы для того, чтобы обмануть шайку болванов, которые навязывали свои неправедные законы в этой допотопной больнице. Вот она спускается по лестнице, идет по парку легким, атлетическим, беззаботным шагом, а я в это время вытаскиваю из цветочного ящика чахнущую герань, чтобы спрятать под ней запас спиртного.

Дженнифер Бреннен выбили зубы сильнейшим ударом ноги. Почему? Никто ничего об этом не знал. Удар был нанесен носком не кроссовки, а здоровенного башмака, к тому же снабженного металлической подковкой.

Фрэнк был падок на подробности такого рода. Закончив лекцию, он тотчас же потащил меня в кафетерий.

– У нас есть два варианта. Два следа, ведущие в противоположных направлениях. Две женщины.

– Знаю, Фрэнк, знаю… Мне все это прекрасно известно… Но разве писатель, серьезный писатель… я хочу сказать, хороший писатель… разве он станет браться за полицейский детектив? Я в этом не уверен… Хороший писатель, авторитетный – неужто такой человек с головой погрузится в низкий жанр? Позволь мне в этом усомниться, Фрэнк.

– Ты ничего в таких вещах не понимаешь. Послушай, у тебя есть две женщины в одном лице. Шлюха и девчонка из богатеньких. Чего тебе нужно? Большой литературы? Открой глаза пошире!

У Фрэнка была превосходная репутация. Другие преподаватели ценили его, а студенты выказывали ему уважение и восхищение. Если он полагал, что я в подобных делах ничего не смыслю, то, наверное, был прав. Судя по количеству студентов, что рвались в его семинар по литературному мастерству, Фрэнк знал, что говорит.

– Ну, что еще известно?

– Ее отец с некоторых пор перестал давать ей деньги. Но, по мнению Крис… ведь ты знаешь Крис… скорее дочь сама не хотела больше брать деньги у отца.

– Да, и принялась ублажать народ в больнице, чтобы заработать какие-то жалкие гроши. Ты не находишь, что это просто восхитительно? Представь себе, во что бы превратил эту историю Бальзак! А Селин или Достоевский?!! Конечно, ее папаша – сволочь, пособник Большого Капитала! Великолепно! А я-то думал, она там щитовидку лечила! Интересно, почему я так считал?

Солнце клонилось к закату, вытягивая свои длинные оранжевые пальцы. Там и сям на газонах кампуса дремали или болтали по мобильникам студенты. Мэри-Джо ждала нас с лазаньей, но Фрэнк настоял, чтобы мы сначала зашли в морг.

– Я не упираюсь. Просто не хочу есть.

– Не хочешь есть? С каких это пор ты не хочешь есть? С каких это пор ты не хочешь лазаньи? Нет, Натан, ты слышишь?

– Я имею право отвести Фрэнка в морг, чтобы выслушать его мнение. Я могу иметь на то свои причины. Ты опять что-то выдумываешь. Уверяю тебя.

– Послушайте… Если дело обстоит именно так, то поставим на этом крест… Если я могу навлечь на кого-нибудь малейшие неприятности, не будем больше об этом. Ничего страшного.

– Да не будет ни у кого никаких неприятностей. Мэри-Джо, ни у кого не будет неприятностей. Напрасно ты беспокоишься. Хотел бы я посмотреть на того, кто мне что-нибудь скажет по этому поводу.

– А я сразу заметил, что тебе это не понравилось. «Ого, – сказал я себе, – да моей малышке Мэри-Джо что-то встало поперек горла».

Внезапно она резко повернулась, бросилась на кухню, и там ее вырвало.

Мы с Фрэнком сидели, вцепившись в подлокотники кресел, готовые броситься на помощь, и ошарашенно смотрели друг на друга. Что происходит? Мы поверить не могли, рты разинули от изумления. Неужто мы действительно слышим эти жуткие звуки рыгания, слышим, как мокрая кашица падает в раковину из нержавейки?

– За десять лет, что мы женаты, у нее ведь даже насморка никогда не было, – выдохнул Фрэнк, когда мы вернулись за стол, где уже стыла лазанья. – Ты видел, чтобы она болела? Чтобы на что-нибудь жаловалась? Мне кажется, она даже не знает, что такое головная боль. Вспомни, в прошлом году все в квартале страдали от поноса из-за того, что пили воду из-под крана. Все, буквально все получили свое, кроме нее. А ведь она пила ее литрами. Ведь правда же? Она же наполняла ею бутылки, чтобы вывести шлаки из организма.

Я действительно помнил эту историю. Уволенные рабочие взорвали свой завод, и какая-то гадость попала в воду. Каждый вечер у нас дома Крис и ее друзья до хрипоты спорили друг с другом об этом происшествии. Когда Крис являлась на кухню за напитками или чтобы наделать еще сэндвичей, она напоминала мне, что это я держусь в стороне от дискуссии, а они были бы мне рады, и опрометью бросалась обратно в гостиную, чтобы не упустить ни одного чертова словечка.

Фрэнк напомнил мне о том стечении обстоятельств, в результате которого я оказался в объятиях Мэри-Джо: его тогда свалили в постель колики, а Крис была занята переустройством мира. Нашу первую ночь мы с Мэри-Джо провели в грузовичке, принадлежавшем местным властям: в нашу задачу входило наблюдение за пикетом забастовщиков. Я был в ярости. Ведь это была не наша работа. Я бесился и начал пить с того момента, как на город опустилась ночь, темная, но невероятно нежная, в такую всякий может потерять голову.

Женщины плакали, мужчины тоже. Мы знали, что они могут привести свои угрозы в исполнение. Мы следили за ними в бинокль. Мы должны были записывать их телефонные переговоры, но по большей части они звонили к себе домой и, подавляя рыдания, спрашивали, легли ли дети спать, умылись ли они перед сном и не слишком ли долго смотрели телевизор. Все знали, что они могут взорвать свой завод, но всем было наплевать.

Так вот, я трахнул эту женщину в униформе. Я сорвал с нее наушники и повалил на пол. У нее были огромные груди и бесформенные трусы, врезавшиеся в ягодицы. Пока я лежал на ней, она ни на мгновение, ни на одну секунду не отвела от меня глаз, не произнесла ни слова. А на следующий день мы вновь занялись этим делом, и тут-то все и взлетело на воздух, а решетка ограды этого предприятия перелетела через улицу и грохнулась на наш грузовичок. Вот так все и началось. Кованую железную решетку пронесло по темному небу в тот момент, когда два офицера полиции со спущенными до щиколоток штанами открывали для себя первобытный секс. Не прошло и двух дней, как Фрэнк слег, попив загрязненной воды, а Крис превратила наше жилище в бункер леваков и даже не заметила, что я там больше Не ночую. Да, я всезнайка. Все знаю про тот период. Можно задать мне любой вопрос насчет того, какие механизмы были запущены в тот момент. Я первый этому удивляюсь.

Фрэнк стал чистить раковину, в то время как я подогревал лазанью, но есть нам уже расхотелось.

– Это было безнравственно, как ты полагаешь? Безнравственно, ведь правда? Лучше бы мне было сдержаться. Я повел себя как придурок, попробуй только возразить! Просто безнравственно. Эта потребность выставить член и склониться над ней. Нет, ты видел что-нибудь подобное? Я был отвратителен! Тебя это не шокировало?

– А почему это должно было меня шокировать? Разве это было не то, чего ты хотел?

– Конечно. Но тебя, как я посмотрю, ничто больше не удивляет. В тебе больше нет прежней свежести восприятия, способности к быстрой реакции. Признай это.

– А это важно?

– Важно ли это? По-моему, это не мешает торговать сосисками на углу улицы. Заметь, и делать эти сосиски – тоже.

Мэри-Джо

Я дождалась, пока Натан уйдет, чтобы встать. Отправилась в ванную взглянуть на себя – благодарю тебя, Господи, за то испытание, которому ты меня подверг, благодарю тысячу раз, благодарю за то, что бросил на меня свой взгляд.