Амнезия - Светлана Чехонадская

Он – крупнейший эксперт в этой области. Он профессор, нет, академик в науке жизненных неудач. Какие бы это были книги!

…Разумеется, тогда он напился, и его подружка не выдержала, сбежала вслед за остальными, за всей этой огромной толпой, возглавляемой единственной законной женой, ушедшей к его другу, который, как она сообщила на прощание, «не трус, а настоящий мужик».

Тогда он потерял двоих самых близких людей.

Степан Горбачев был очень умным человеком. Его ум был настоящий и глубокий, он был подарен ему Богом в количестве, превышающем среднестатистические потребности человека. Кроме того, Горбачев был трудолюбивым, талантливым, он также обладал чувством юмора и хорошим здоровьем. Он долгое время считал, что весь этот комплект обесценен одним-единственным пороком, вычитанным в книге «Мастер и Маргарита», но на самом деле он ошибался.

Начало перестройки Степан встретил секретарем комсомольской организации института. Для иногороднего это был старт, лучше которого не придумаешь. Правда, уже тогда стали появляться удивительные, ни на что не похожие, еще год назад немыслимые альтернативные старты. Например, Миша Королев, его друг и однокурсник, организовал кооператив.

Горбачев приехал к Мише на собственных «Жигулях». Миша только ахнул. Не постеснялся, молодец, восторгался от души. Двадцать минут ходил вокруг машины, открывал дверцы, включал дворники. Видно было, он искренне рад за друга.

Степан стоял рядом с машиной и был такой же сияющий и красивый: в костюме, с галстуком, с подписанной рекомендацией для вступления в партию, заботливо положенной во внутренний карман польского пиджака.

Он даже не верил, что так легко получил эту рекомендацию! Другие ждали годами!

Институтский друг выглядел потрепанным. Индийский свитер из серой шерсти, джинсы-варенки, белые носки…

– Чем занимаешься? – спросил Степан.

– Произвожу пластмассовые тазики… Чего смеешься-то? Вот дурак! – Миша и сам уже смеялся, зараженный Степановым весельем. – Ты молодец! – отсмеявшись, сказал он. – Комсомольцы сейчас прут так, что не остановить. И с пропиской помогут?

– Говорят, лет через пять квартиру получу. В партию примут, – Степан тревожно потрогал рукой карман на груди. – Так эти тазики покупают, что ли?

– Сейчас все покупают! Гребут, как сумасшедшие… Правда, мне сказали, что еще лучше компьютеры возить. Этот бизнес, правда, чеченцы контролируют, но я хочу рискнуть.

Да, жалко было парня. Такая какая-то жизнь нелепая… Этот индийский свитер, эти джинсы-варенки, не говоря уж о чеченцах: обратная сторона Луны, а не жизнь.

В следующий раз они встретились через три года.

Дела у Степана тогда шли средне. Прописку ему действительно дали, выделили целый блок в общежитии – две комнаты и туалет. Он заканчивал аспирантуру и готовился преподавать. Вот только партия принесла большие разочарования. Коммунисты теперь тащили в свои ряды всякую шваль. Он оказался в такой компании, что стыдно было людям в глаза смотреть. Кроме того, ходили странные глухие слухи. Один историк даже предположил шепотом, что наступит время, когда партбилеты будут жечь. Да-да! Степан недоверчиво посмотрел на него: вроде не псих. Настроение, тем не менее, испортилось. А как его улучшить, если не старым испытанным способом? Этому способу сто тысяч лет, и он всегда действует: если недоволен жизнью, сходи к тому, кому еще хуже.

Он ехал на своих «Жигулях» и даже проигрывал будущий разговор с Королевым. Некоторые слова произносил вслух, и вот что у него получалось:

«И ты еще недоволен?! Ты – секретарь комсомольской организации! У тебя целый блок в общежитии – две комнаты и туалет!

Посмотри на меня: я в индийском свитере, и ничего, живу! А у тебя машина! «Жигули»!»

Наверное, надо было проговорить про себя все эти замечательные фразы да и развернуться от греха подальше. Но, видимо, не по московской дороге ехал Степан в тот момент; двигались его «Жигули» по асфальтовому покрытию самой судьбы. Это покрытие тихо шелестело, произнося одно и то же слово – шипящее, как змея, свистящее, как плеть. Его потом, через много лет, скажет ему сам Королев.

Настоящее, правдивое слово.

Формула его рабства.

Степан сделал телевизор погромче: шла программа про скандалы недели.

«Только за последний год случаев амнезии стало на триста процентов больше, причем во всем мире, – сказал ведущий. – Некоторые истории поразительны. Например, случай так называемого «пианиста». Его нашли на дороге в Великобритании, он ничего не помнит, даже не умеет разговаривать, зато великолепно играет на фортепиано. В других случаях амнезия – это результат серьезных черепномозговых травм. Пятнадцатого мая в одной из частных клиник Москвы после пятилетней комы пришла в себя Марина Королева, дочь известного предпринимателя Михаила Королева, погибшего два года назад при невыясненных обстоятельствах…»

От изумления и растерянности Степан выключил телевизор. Дальше он слушать не мог. Его сердце бухало на всю комнату.

Он откинулся на подушку и закрыл глаза.

Как же на это реагировать?

Этого просто не может быть!!!

4

Поскольку Королева пять лет провела с закрытыми глазами, было решено окна затемнить, свет не включать, температуру воздуха повысить и, вообще, поддерживать щадящий режим.

После первого осмотра она производила впечатление почти здорового человека. Разумеется, это была заслуга денег ее отца. Ежедневный массаж, иглоукалывание, швейцарские миостимуляторы, самые новые лекарства – если бы не все это, на что была бы похожа Марина Королева, пять лет пролежавшая в кровати?

Даже шрамы на лице – те, что она получила во время покушения, – даже они, благодаря уходу лучших косметологов, которых привозили в клинику раз в две недели, как-то побледнели и выглядели прилично. С такими можно жить. Тем более, такой богатой девушке.

Что же касается психического состояния, то тут Иван Григорьевич был настроен более скептически. Ему не нравилось, что Королева ведет себя, как нормальная. Она не выказывала никаких признаков беспокойства, ни о чем не спрашивала, хотя, видимо, поняла, что была тяжело больна. Именно такие спокойные потом и съезжают с катушек.

Иван Григорьевич был специалистом в другой области. Его наняли, чтобы он следил за человеком, находящимся в пятилетней коме. А теперь у него на руках был человек, вышедший из этой комы, почти здоровый, с точки зрения нейрохирургии. Иван Григорьевич предпочел бы, чтобы у Королевой было что лечить: какое-нибудь настоящее нарушение. Но, видимо, все проблемы ушли глубоко внутрь, в ту область, которой он всегда избегал и к которой относился с суеверным ужасом. Здесь он чувствовал себя бессильным настолько, что доходило до смешного: если по телевизору выступала Бехтерева, он переключал канал.

Турчанинов подумал, что супругов Иртеньевых ему послала судьба: они наблюдали Королеву еще три года назад, и тогда, видимо, жена пришла за компанию, а теперь оказалась очень кстати.

…Они все еще сидели в кабинете, когда Марина Королева проснулась.

В палате было темно. На окно повесили светонепроницаемую штору, которая чуть отошла слева, и этот край невыносимо горел, рассеивая лучи по ближайшим предметам. Даже после того как глаза привыкли к такому освещению, она видела только блики на стекле шкафа и ослепительную полоску на краю окна.

Скрипнула дверь. Марина повернула голову.

Она уже сделала некоторые выводы относительно собственного характера. Видимо, когда-то она была сильным человеком. Возможно также, образованным и умным. Отчаянья в ней не было, потому что она холодно обдумала свое положение и решила, что от отчаянья будет мало проку. Она поняла, что тяжело болела, ничего не помнит и теперь ей придется знакомиться не только с близкими, но и с самой собой. В то же время у нее оставались некоторые представления об окружающей действительности. Неизвестно только, какой они были давности, а это путало карты.

Вот, например, эта больница. Все больницы такие? Ей казалось, что нет. В голове сиз дело представление о слове «больница». Она видела широкий коридор с желтым линолеумом. В некоторых местах линолеум был содран. Вдоль коридора стояли кровати. Это были другие кровати, не такие, как у нее. Они были с сетками, провалившимися до самого пола. На них лежали и сидели люди в одинаковых грязно-розовых халатах.

Откуда это воспоминание? Из дальнего прошлого? Из другой страны? Она, еще даже не знающая своего имени, могла видеть эти больницы в детстве, а могла и незадолго до того, как потеряла память.

В любом случае, ее сегодняшняя больница – хорошая. Она может себе позволить хорошую больницу.

Марина пришла в сознание несколько дней назад, и перед ее кроватью побывали белая медсестра, тетка с нитроглицерином (Елена Павловна) и Иван Григорьевич. В палате почти постоянно находилась массажистка. Приходили также какие-то другие люди. Она поняла, что это медики. Если рассуждать разумно, то за эти дни должны были появиться близкие. Хоть в проеме двери, хоть на краю стула, но они, возможно, даже одетые в белые халаты, должны были бросить на нее взгляд. А она этот взгляд должна была почувствовать.