Месяц выбора (СИ) - Синичкина Аурика

Когда мы зашли внутрь, солнце только самым краешком коснулось горизонта. Косые лучи светили в окна, и пыль, попадающая в них, коей тут было неимоверное количество, сворачивалась в воронки и разворачивалась в дуги. Сейчас преобладал запах шалфея, это значит, что старуха что-то готовит из снадобий.

— Халла! — заорала я. Гуда даже подпрыгнула.

Несколько секунд ничто не нарушали тишины, а потом мы услышали шаркающие шаги. Через минуту к нам вышла сгорбленная низенькая старушка с тростью.

На ней был старый плащ, покрывавший худые плечи, и простое холщовое платье. Серо-белые волосы заплетены в две тонкие косички. Но все знали, что эта хрупкость обманчива, ведьма строила дружины одним взглядом.

— И не зачем так орать, — проворчала старушка. — А, это ты, дочь Скади, я уж думала, не придешь.

— Здравствуйте, Халла, — расплылась в обворожительной улыбке Гуда.

— Здравствуй, милая, — ну вот как она умудряется располагать в себе людей?!

— Что стоишь как истукан, — знахарка ткнула меня тростью, — давай сюда мои травы.

Я отдала ей маленький мешок. Ведьма открыла его, придирчиво осмотрев содержимое.

— Ну, вот этот стебель уже подвял, а этот корень маловат, — вынимая из мешка по одному за раз, Халла подносила их к свету, щуря глаза.

— Да где мал, где мал! Огнекорень уже не найдешь, хорошо, что такой есть! А это не подвяло, это так и было! Болотное же растение!

— Да иди уже, болтушка! Мертвого заговоришь! Завтра чтоб как штык пришла! — замахнулась старуха на нас тростью.

— Да буду я, бабушка, буду! Ай, ушла уже!

Выбежав от Халлы, мы отошли на приличное расстояние от дома и только потом рассмеялись.

Мастерская не менялась: запах сосен, елей, кедра и еще каких-то деревьев да кучи опилок по углам. И папа, занятый очередным шкафом.

Когда мы зашли, отец стоял спиной к выходу, так что не сразу нас заметил. Я оглядела мастерскую, пытаясь найти следы преступления, а именно — кусок вяленого мяса или шелуху от рыбы, но ничего такого не было.

— Неужто нормально питался? — вслух спросила я.

— Конечно, все для тебя, знал же, что не любишь, когда не ем нормально, — папа даже голову не повернул.

— А я за этим внимательно следила, — этот мелодичный голос принадлежал Хельге, дочери Уны. Она, оказывается, тоже здесь.

— Хельга пару раз приносила мне рыбные пироги…,- запинаясь, промямлил отец, здоровый мужик с бородой, который даже иногда в дверь не помещается. Как дети малые, честное слово.

— Берт, ваши взаимные чувства уже ни для кого не тайна, — вот, Гуда иногда так сказанет, что хоть стой, хоть падай.

Оба влюбленных синхронно покраснели, чем вызвали в нас с подругой улыбки.

— Ну я, наверно это, пойду, — Хельга тепло улыбнулась, тряхнув своими темными волосами, посмотрела на папу влюбленным взглядом и упорхнула.

Отец посмотрел ей вслед с безнадежным обожанием в глазах.

— Когда свадьба? — Гуда сделала самый невинный вид, а папа подавился воздухом.

— Ладно, я тебе тут коттбулар принесла из оленины, — плотник аж вздохнул облегченно, — думала, не ешь ничего, а тут вот оказывается тебя с рук кормят, — я развязала мешок и достала остывшие мясные котлетки с сухарями.

У подруги слюнки потекли, и она быстро выхватила у меня еду и запихнула себе в рот.

— Да, отца-то твоего тут кормят, а я голодная, — сказала она, со скоростью горной реки пожирая котлетки.

Природа распределила таланты по — разному. Я хорошо готовлю, а она шьет и плетет потрясающие вещи. Как-то мы попробовали поменяться местами, но подруга чуть не спалила дом, а исколола себе все пальцы и испортила кожу. С тех пор мы не экспериментируем.

Я отдала оставшиеся котлетки Гуде, и мы с папой отправились домой.

Ночь, ступая мягкими лапами, окутала мир, завернув его в звездное одеяло. Я лежала и смотрела в потолок, обдумывая завтрашний день. Оборотни, Выбор, три недели в лесу, проведенные в борьбе за собственную свободу — все это омрачало мое существование. Но не намного. В конце концов, чем этот год отличается от всех предыдущих? Я также спокойно вернусь домой, и все снова встанет на свои места. Какого Фенрира я вообще об этом думаю?!

С этой мыслью я устало закрыла глаза и провалилась в крепкий сон.

Меня куда-то несли. Я не понимала, почему родители бегают, суетятся. И почему мама плачет. Мир был подернут серой дымкой. Испуг. Боль. Ярость. Почему мама испытывает это? Мамочка, тебе кто-то обидел? А этот голос папин. И папа тоже чем-то напуган. По чему мы бежим? И кто все эти люди? Мама, мамочка, где ты? Мама!

Я резко открыла глаза. Вот же ш…

Этот сон сниться мне уже два месяца, всю душу из меня вытянул. И главное все образы ускользают от меня стоит только открыть глаза. Как послевкусие остаются только эмоции Гнев, защитить во что бы то не стало, страх.

Протерев глаза, я уставилась в окно. Там забрезжил рассвет, значит пора вставать. Этот день будет сложным. Первое июля. Месяц Выбора начался. Помогите мне боги, ну пожалуйста.

Я выполнила все необходимые утренние процедуры вышла во двор. Вздохнула полной грудью. Так. Не раскисать. Это такой же день как и все до него, приготовлю лучше завтрак.

Когда я закончила нарезать капусту с луком и уже было собиралась закинуть их в горшочки, постучали в дверь. На пороге оказалась Гуда.

— Утро доброе! — Гуда села на скамейку у стола и принялась за свое очередное плетение. Я же вернулась к готовке.

— Ты прям светишься вся, противно аж до зубного скрежета, — мясо с овощами в горшочках источало умопомрачительный запах на весь дом.

— А ты, наоборот, хмурая, как осеннее небо.

— Ты же знаешь, как я ненавижу этот дурацкий ритуал, Фенрир его раздери, — я периодически помешивала варево на очаге. — Никогда не понимала, зачем разводить из этого такой фарс и представление.

— Так принято, — флегматично пожала плечами подруга.

— Иногда поражаюсь твоей готовности покориться судьбе.

— А зачем баламутить воду? То, что ты возмущаешься, ничего не изменит, — пожала девушка плечами, — только если ты сама ничего не сделаешь.

— То есть, надо просто молчать и не рыпаться? — во мне начало ворочаться негодование.

— Давай не будем заводить в тысячный раз этот разговор, я сюда пришла наесться, а не ссориться, — и она с вожделением посмотрела на горшочки, чуть ли не облизываясь.

Я не смогла сдержать улыбки. Обжора. Куда все только девается?

— Ладно, ты права, не ссоримся. Просто не хочу я с этими противными волками контактировать. Грубые такие, твой отец на их фоне — голубая кровь! — сморщилась я. — Вообще не понимаю, почему мы до сих пор соблюдаем этот дурацкий обычай, тварей уже несколько десятилетий не видели.

— Ой, перестань, не сгущай краски. — подруга взмахнула волосами. — Никто же не заставляет тебя в самом деле на всю жизнь становиться парой оборотню, которого ты терпеть не можешь. Да, волки — вообще не наш вариант, но ведь в это году столько других красавчиков приехало.

— Ну не знаю, — надула губы я, гремя посудой.

— Да брось, подруга, нам по восемнадцать лет, а ты еще не целовалась ни разу ни с кем!

— Как будто тут есть достойные кандидаты!

— В этом ты, несомненно, права. Не стоит отдавать первый поцелуй абы кому, и вот в этом году отличный шанс! Вдруг ты приглянешься симпатичному медведю, или коту?

— Ой нет, только не медведю! Я морально не готова, — рассмеялась я.

— Да, с медведем я перегнула, конечно, — подхватила мой смех Гуда. — Ну а барсу? Или вообще, чем не шутят Норны, девятихвостому лису?

— Я даже не знаю, это меня богини судьбы прокляли или благословили, если я лису понравлюсь?

— Интересный вопрос, — Гуда постучала пальцем по подбородку. — Над этим можно подумать.

— И вообще, а что только я-то? Ты-то, на кого рассчитываешь?

— О, — Гуда мечтательно вздохнула, и я пожалела, что спросила. — Я бы хотела снежного барса! У них такая шерсть, а глаза! Ты видела глаза?