Месяц выбора (СИ) - Синичкина Аурика

И зачем я спросила?

Через несколько минут вышел папа. Вид у него был сонный и взъерошенный. Зевая и почесывая живот, он натолкнулся на один из стульев, едва не уронив последний.

— Доброе утро, Берт, — во все горло заорала Гуда, прекрасно зная, в каком он с утра состоянии.

— А? — плотник перевел рассеянный взгляд на нас. — А, доброе, — и он направился на первый этаж. Папа утром, пока не умоется, вообще никакой.

Когда он вернулся, я поставила горшочки на стол, который Гуда уже залила слюной.

— Ты что так рано, — спросила я отца, вытирая руки и кусок ткани. — Поспал бы еще.

— Дык, такие запахи в доме будят лучше ведра воды. И мертвого подымут.

— Чем расточать похвалы, лучше садись и ешь, пока там хоть что-нибудь осталось, — я с опаской покосилась на подругу, уже почти съевшую свой содержимое своего горшочка.

— А что сразу я-то, — не отрываясь от своего занятия, а набитым ртом промычала девушка

Мы поели и уже допивали свежее молоко с медом, которое вместе с душистым хлебом принесла с рынка Гуда, когда на всю деревню разнесся звук трубы. Первый сигнал. Поехали…

— Оборотни прибыли, — заметил отец, дожевывая кусок хлеба, а Гуда посмотрела на меня с маниакальным блеском в глазах.

Прибытие оборотней означало не только начало унизительного обряда, но кое-что другое — прибытие торговцев. Это была наша маленькая слабость. Мы могли часами с подругой ходить по рынку и выбирать — выбирать — выбирать. Ткани, меха, посуда, украшение, оружие и многое другое с прибытием оборотней появлялось на прилавках. В шатрах продавали редкие диковинки и гадали на рунах, а на площадях устраивали гуляния. В принципе, если б не повод, я бы даже любила такие сборища.

Покидав остатки пищи в рот, мы вылетели из дома. В главных ворот творилось настоящее столпотворение. Мы ничего не могли разглядеть.

— Представляешь, говорят в этом году на Выбор пришли рыси, барсы и даже девятихвостые лисы, — тихим, доверительным тоном сообщала одна женщина другой.

— Да ну, чегой-то они? Сто лет из своих нор не выползали, а тут вдруг такой интерес.

Мы с Гудой переглянулись. Как интересненько! Девятихвостые лисы — эти полулегендарные создания, они ведут одиночный, скрытный образ жизни, редко появляются на Выборе, из-за чего почти вымерли, стараются не контактировать с людьми. И я вот ни за что не поверю, что они пришли только ради поиска хранилища для детеныша.

Хранилища… меня передернуло. Все правильно, люди — лишь сосуды для детей оборотней. По какой-то причине у двух оборотней часто рождается ребенок-человек. А если ребенок тоже оборотень, то с большой вероятностью — это мальчик. Девочки-оборотницы тоже рождаются, но реже, причем все без способности к деторождению. Поэтому им и нужны люди, как гарантия. Союз человека и оборотня всегда дает плодовитое потомство. Меня снова передернуло.

А между тем, телеги и обозы, груженые всяким добром, все прибывали и прибывали, я даже смогла увидеть дорогие шкуры и красиво вышитую одежду. Вот оно как. Выкуп в этом году богатый, ничего не скажешь.

Наконец, дары закончились и в деревню вошли сами оборотни. И… я ничего не увидела. Они что, низкие все такие?! Но факт остается фактом, я и Гуда не могли рассмотреть никого из представителей данной расы. Унывать, правда, было некогда, так как через некоторое время начнется смотр — самая унизительная часть всего этого бреда. Гуда потянула меня в кузнице, после нескольких наших провальных попыток хоть что-нибудь увидеть, для того, чтобы начать новую пытку — примерку платья.

Так как моя подруга шила просто великолепные вещи, она очень любила их мерить сама и напяливать на других. Участь болванки, как правило, доставалась мне.

Мы добежали до кузницы и взлетели на второй этаж, где, собственно, и жил кузнец с семьей. Мы так быстро добрались до сундука с одеждой. Из поистине бездонного монстра она выудила платье. Я так и уронила челюсть на пол. Оно было из бархата с шелковыми вставками.

— Где ты взяла бархат и шелк?! — я так и не нашла свою челюсть.

— Там же, где ты берешь корицу и шафран.

Хе-хе, моя ученица. Это очень древний прием получения дорогих товаров практически задаром. Торговцы готовы с руками оторвать некоторые вещи, изделия, травы, например борщевик. Это растение летом выделяет вещество, при попадании на кожу вызывающее сильные ожоги. Вельможи и королевский двор готовы платить за это большие деньги.

А если уж удается иногда пробраться а оборотням незаметной и добыть золотой корень, то, считай, ты можешь купить тут все, потому как это растение обладает способностью помогать сразу от проблем с… с… скажем так, проблемами с совокуплением, при навязчивых идеях, расстройств души и личности, а еще — малярии. Потрясающее растение, но, ёрмунганд, его чертовски сложно достать! Там, при дворе, оно ценится наравне с ядами и противоядиями.

Пока я придавалась чисто знахарским мыслям, Гуда успела прикинуть, какое платье мне больше подойдет и решительно направилась в мою сторону.

— Что же ты такое обменяла на целые рулоны этих тканей?

— На несколько браслетов собственного производства, — Гуда гордо выпятила грудь, — и один золотой корень, который попросила у Халлы.

— И ведьма просто так тебе его дала!? — изумилась я.

— Ну конечно, а что в этом такого, — на меня посмотрели, как на величайшего глупца.

Ну, Халла, ну старая ведьма! Я тебе еще припомню! Как другим, так пожалуйста, а как мне, так иди и сама нарви!

Гуда, увидя всю гамму чувств, отразившуюся у меня на лице, громко расхохоталась.

— Ой не могу, ты похожа на лемминга! — падая на кровать, с трудом выговорила девушка.

— Вот возьму и не буду мерить! — я обиженно надула губы и скрестила руки на груди.

Подруга хотела что-то сказать, но, посмотрев на меня, зашлась в новом приступе смеха. Я махнула на неё рукой и взяла платье, чтобы получше его разглядеть: оно было насыщенного цвета крови, темного такого, горло высоким, как у зимних шерстяных рубах, а вот ворот красиво вышит цветными нитями, и напоминал массивное ожерелье.

Рукава, фонарики на плечах, к локтю становящиеся обтягивающими, на концах же расширялись и свободно свисали. По бокам, на талии, были нашиты большие куски шелка, которые по форме напоминали листья. Они находились таким образом, чтобы на животе оставалось свободное место, и тянулись от подмышек до бедер. Подол у платья был вовсе необычен: косой, с каймой из шелка с серебряными нитями, он совершенно не скрывал ноги ниже колена.

— Что скажешь? Я хочу надеть его с теми сапогами.

О, я помню эти "сапоги". Сколько моих душевных и физических сил на них ушло! Гуда тогда пришла ко мне с просьбой помочь ей с одной идеей. Она редко так делает, так что мне сразу стало интересно. Девушка попросила сделать деревянную модель голени, ведь я иногда заменяю отца в мастерской, когда тот на охоте. Конечно, большие заказы, вроде шкафов, кроватей и прочего, делает он, я так, по мелочи. Мне было очень любопытно, поэтому я быстро сделала то, что просила подруга.

Тогда она объяснила свою задумку — обувь до колена из цельной длинной полоски кожи. Вроде, обмотать ногу по щиколотку, склеив части рыбьим клеем, а остальное свободно обвить вокруг ноги, закрепив застежкой. Мы их сделали, но моя спина мне потом долго об этом напоминала.

— Очень красиво, с сапогами особенно будет, покоришь всех, — усмехнулась я.

— Не надейся, для тебя у меня тоже есть, — хитро улыбнулась Гуда и достала из сундука еще одно платье.

Оно было такого красивого цвета, каким бывает вечернее небо в безоблачную погоду. Ни воротника, ни горла не наблюдалось, плечи владельца были обнажены, рукава были короткие. По краям выреза шел элегантный узор из золотых ниток.

На подоле платья два разреза отделяли кусок ткани, на котором шерстью был вышит стебель, а лентами — листья. Доходя до нижней части живота, стебель разделялся на два, которые, огибая бедра и скрещиваясь за спиной, обнимали талию, теряясь в великолепном черном цветке из шелка. Сверху и снизу от бутона находились черные ленты. Сверху, как стрелы, летели в центр растения, а снизу, как чаши, изгибались.