Мост над бездной - Гарри Тертлдав

— И тебе доброе утро. Да благословит тебя Фос, — серьезно отозвался Ршава.

Женщина пошла дальше. Священник посмотрел ей вслед с тем же серьезным вниманием, что и на статую Ставракия. Принимая сан, священники Фоса давали обет целибата. Некоторые из них, будучи такими же мужчинами, как и все остальные, не соблюдали его. Таких Ршава презирал. Другие соблюдали, хотя обет въедался в их плоть наподобие железных кандалов на лодыжках рабов и сосланных на рудники преступников. К таким Ршава испытывал жалость. Сам он обычно носил оковы целибата легко, даже с гордостью. Но все же время от времени…

Рот у Ршавы был нешироким, с резко очерченными губами. И теперь они сжались в тонкую и жесткую линию. Прелат отвернулся от женщины с девочкой. С глаз долой… Но не из мыслей, как бы Ршаве этого ни хотелось. Пусть он уже не смотрел на женщину, но мысленным взором видел ее даже яснее, чем глазами.

Он умел разглядеть грехи у других. И по-особенному гордился тем, что мог почувствовать грех в себе. Ршава очертил перед сердцем солнечный круг Фоса и пробормотал молитву против собственной плотской слабости. Но, несмотря на пылкую молитву, избавиться от воспоминаний об улыбке женщины и ее приятном голосе он не смог.

И тут, хотя и несколько странным образом, благой бог услышал его молитвы и ответил на них. Из южных ворот, самых дальних от реки, на площадь выехал курьер на лошади, которую он пытался заставить скакать галопом, хотя та уже тащилась из последних сил.

— С дороги! С дороги, будьте вы прокляты! — кричал всадник на всех, кто оказывался у него на пути, и хлестал плетью не только бедное животное, но и любого, кто уступал ему дорогу недостаточно проворно. Вслед ему неслись крики боли и ярости.

Случилось явно что-то необычное. Глядя на несущегося через площадь всадника, Ршава забыл о красивой женщине. Курьер спешился и бросил поводья одному из удивленных часовых перед входом в резиденцию эпарха. Затем, ни секунды не медля, забежал внутрь.

Действительно, что-то необычное — и явно не из приятных. Наверняка где-то в империи произошло очень скверное событие. Нахмурившись, прелат торопливо зашагал к резиденции. Часовые — даже тот из них, кто держал поводья взмыленной лошади, — поклонились, когда он подошел.

— Святейший отец, — приветствовали они прелата.

Бока лошади тяжело вздымались, из ноздрей вырывался горячий пар. Еще не отдышавшись, Ршава спросил:

— Курьер сказал что-нибудь, прежде чем вошел?

— Только то, что ему надо немедленно увидеть эпарха, — ответил один из солдат.

Как и его товарищи, он был облачен в конический шлем с защищающей нос пластиной, кольчугу и мешковатые шерстяные штаны, заправленные в крепкие сапоги высотой почти до колен. В правой руке он держал копье; на поясе висел меч в потертых кожаных ножнах.

— И ни слова больше, пес паршивый, — раздраженно добавил второй часовой — смуглый мужчина с широким лбом, узким подбородком и резко очерченными скулами: иными словами, типичный видессианин.

Его возмущение немногословностью курьера тоже было типичным. Ршава читал проповеди на тему пристрастия видессиан к сплетням, но подозревал, что они западают прихожанам в душу не столь глубоко, как поучения на другие темы. С тем же успехом он мог проповедовать о том, что питаться — грех. Страсть к сплетням и слухам была столь же неотъемлемой чертой характера видессиан, как и стремление вкусно поесть.

Внезапно щеки, уши и даже бритую макушку Ршавы залила горячая волна стыда. «Да я сам здесь стою, виновный в том же грехе, против которого страстно проповедую с кафедры!» — подумал он и дал себе обещание произнести покаянную молитву перед образом благого бога. Но даже принося обет, Ршава гадал, станет ли его выполнения достаточно для искоренения греха, затаившегося в груди. Он и надеялся, и сомневался одновременно.

— Если почтеннейший Зауц узнает нечто такое, о чем мне следует знать, то, надеюсь, он окажет мне честь и пригласит в свою резиденцию, — чопорно сказал он.

— Не сомневаюсь, что пригласит, святейший отец, — согласился один из часовых.

Ршава тоже в этом не сомневался. Гражданская администрация и храмы должны стоять плечом к плечу в управлении империей. И даже если нет… Если нет, то Зауц станет дураком, не посоветовавшись с человеком, который не только прелат Скопенцаны, но и родственник автократора. Ршава не очень-то любил Зауца, считая его распутником да еще любителем выпить лишнее — во всяком случае, по суровой мерке прелата. Но никто не посмел бы обвинить эпарха в том, что он дурак.

Повернувшись, Ршава направился обратно к храму. Теперь он шагал медленно, с достоинством. Словно прибывший издалека путешественник, он останавливался перед каждой статуей и любовался ею. Дольше всего он задержался возле могучего бронзового Ставракия. Ршава вспомнил, что так же долго стоял перед ним, когда только приехал в Скопенцану… Тогда он действительно был прибывшим издалека путешественником. Но с той поры миновало пятнадцать лет.

На сей раз его уловка сработала. Ширина площади не превышала дальности выстрела из лука. Но даже при этом Ршава не успел ее перейти, когда его окликнули со стороны резиденции эпарха. Он обернулся, изобразив удивление.

Там стоял сам Зауц: он размахивал руками и разве что не подпрыгивал, лишь бы привлечь внимание прелата. Ршава помахал в ответ. Зауц торопливо направился к нему. Эпарх всегда напоминал Ршаве лягушку — невысокий и коренастый, с круглым лицом, широким ртом и выпученными глазами.

Впрочем, лягушки обычно не носят окаймленные мехом шелковые плащи с золотым и серебряным шитьем. И не ходят в сапогах с красной каймой. Этот цвет символизировал связь Зауца с автократором: только его величество мог расхаживать в красных сапогах.

Правители Скопенцаны поклонились друг другу.

— Святейший отец, — басовито произнес Зауц.

— Почтеннейший господин, — отозвался Ршава чуть более высоким, но значительно более мягким голосом.

— Вы знаете, что ко мне прибыл курьер с известиями. Вы также видели, что он прибыл с определенной… поспешностью. — Зауц по-лягушачьи моргнул.

— Да, я заметил нечто в этом роде. — Ршава не намеревался уступать эпарху в этой битве приуменьшений. — Разумеется, если это меня не касается, то я просто вернусь в храм и обо всем узнаю от своего повара или уборщицы.

После этих слов Зауц моргнул еще более комично, чем прежде.

— Что ж, святейший отец, это имеет к вам некоторое отношение. Да, некоторое, клянусь Фаосом. — Эпарх был родом из этих мест и произносил имя благого бога по старинке, с двумя гласными. В столице его произносили с одной гласной. Зауц посерьезнел: — Вы знаете Стилиана, верховного главнокомандующего?