Солдат Империи - Борис Арефьев

Если Арефий владел каким либо промыслом – гнул дуги, мастерил деревянную или глиняную посуду, вил веревки, готовил рыболовецкую снасть, – вероятно, он и сына этому обучил.

Но крестьянский быт состоял не только из рабочих будней. Конечно, и праздники были, конечно, парни и девки плясали, водили хороводы, играли в свайку и городки, в том числе и на интерес. Команда городошников в четыре пять человек, если проигрывала, подставляла спины соперникам, и тогда мужики и парни весело, с прибаутками понукали своих «лошадок» и катили на них по деревне.

Девчата, когда ходили на гулянье, старались приодеться в яркие сарафаны. Молодежь каталась на качелях; парням нравилось поскакать с девицами на доске, перекинутой через бревно потолще: девчонку ловким толчком подбрасывали повыше – и визгу больше, и сарафан раздувается только держи.

Не редкостью были и кулачные бои, «стенка на стенку» не на праздники – это само собой, а один на один, по установленным правилам. Боец в лаптях, рубахе и рукавицах, изворотливый и ловкий, умел держать удары; такого уважали не только свои, но хорошо знали в окрестных деревнях и селах.

Зимой особой забавой становилось катанье с ледяных гор. Крутой берег реки возвышался на десяток саженей, скатывались на досках, на ногах, стараясь удержаться, но чаще мчались на том месте, что пониже спины, причем не только детвора и молодежь, но и мужички посолидней.

Иногда ледяную гору строили сами: доски, плотно схваченные, устанавливали на столбы опоры, наверху делалась ровная площадка, спуск в обе стороны заливался водой – туда еще попробуй заберись. Зато вниз пронестись – одно удовольствие, была бы охота…

В детстве Ванюше, как и другим детям, бабушка рассказывала сказки про домовых и леших, их хоть днем с огнем ищи – не найдешь, а все равно страшно. И такие сказки, где героями коза, корова, петух – их искать не надо, вот они – во дворе. Если слушал малец про волка, зайца да лису, тоже не диво: зайди в лес подальше, так и встретишь.

И вполне могла порассказать старая бабка про Емельяна Пугачева, для нее он еще не стал преданием, как Стенька Разин или Ермак, о которых, как о славных волжских атаманах, ходили легенды.

Дело в том, что дед и бабка Ивана родились где-то в восьмидесятых годах XVIII века, а их родители, соответственно, в пятидесятых. Пугачев же прошел по Волге в 1774 году, многие документы его ставки сохранились. В них упомянуты конкретные населенные пункты, где формировалось «царево» войско, отмечены имена, в том числе и рядовых участников бунта.

Интерес представляют, например, следующие материалы ставки Пугачева. Еще в конце 1773 года подписывал Пугачев именем «Государя Петра III» манифесты, «объявленные во всенародное известие» и обращенные к «верноподданным всякого звания и чина». В них, в частности, говорилось: «…Я уже вас всех пожаловал сим награждением: землею, рыбными ловлями, лесами… также вольностью…» «…Кто не повинуется и противится: бояр, генерал, майор, капитан и иные – голову рубить, имение взять… Не оставайтесь в неведении, пожалуйста». «А кто сей мой указ получит в свои руки, тот бы тот же час как из города в город, из жительства в жительство пересылал…»

И еще писал Пугачев: «Копию этого указа отправьте в разные стороны и во все края копию с копии, не задерживая нисколько, передавать из деревни в деревню». Такие вести расходились широко и без бумаги, зачастую летели от деревни к деревне, опережая «государевы» отряды. Существовала и «обратная связь»: крестьяне, например, Алатырского уезда слали Пугачеву прошение о передаче им помещичьего хлеба и скота.

Жители Симбирской (тогда еще Казанской) губернии в немалом числе сами составляли повстанческое войско. Не будем голословными: в пофамильных реестрах этих отрядов перечислены жители сел Ставропольского и Симбирского уездов.

Через Симбирск же, из Яика в Москву везли схваченного в 1774 году Емельяна Пугачева.

Таким образом, родители деда или бабки Ивана могли не только знать о Пугачеве, но быть очевидцами и даже участниками событий 1774 года в уездах Казанской губернии.

Выходит, наряду со сказками, легендами и поверьями, слышал Ваня весьма достоверные, передаваемые из поколения в поколение рассказы о событиях, что столь трагично разворачивались в родных ему местах за более чем пятьдесят лет до его рождения. В 1840 году жив был еще Салават Юлаев, девяностолетний пугачевский полковник отбывал пожизненную каторгу… Не знал этого Иван – на ту пору исполнилось мальчишке десять лет.

Жизнь крепостного крестьянина и в середине XIX века целиком зависела от нрава помещика, произвол которого – во всяком случае, до царствования Николая I – никем и ничем не ограничивался. Побои, издевательства и даже пытки крепостных, в том числе женщин, считались делом обычным, скорее нормой, чем исключением. Назначенный помещиком управитель, зачастую из самих же крестьян, вел себя порой более жестоко, чем барин. В годы царствования Николая Павловича было «трудно подыскать такое безобразие, которого помещик не совершал бы по отношению к крепостным людям». Несмотря на запрет, продолжалась и продажа крестьян.

И это – невзирая на прямое обращение царя к своим титулованным подданным: «Земли принадлежат нам, дворянам, по праву, потому что мы приобрели их нашею кровью, пролитой за государство, но я не понимаю, каким образом человек сделался вещью. …Этому должно положить конец».

Но жаловаться подневольному было некому, за всякое проявление недовольства наказывали его нещадно. В ответ крестьяне бунтовали, жгли помещичьи усадьбы, с наслаждением секли помещиков розгами – сводили счеты с ними. И такие расправы отмечались не единожды.

Известен случай, когда крестьяне барина не только высекли, но взяли с него расписку в том, что он не будет им мстить. Однако через некоторое время помещик отдал наиболее усердного крепостного «воспитателя» в солдаты. Тот предъявил сохраненную расписку приемной комиссии, и она стала известна при Дворе. Достоверно, что бывшему помещику камергеру пришлось с позором покинуть пределы России.

Не так уж были они бессловесны и забиты, наши предки – крепостные крестьяне, из которых в основном и формировались полки Российской армии.

В ответ на притеснения помещиков и управляющих убивали, душили, резали, стреляли в них и даже взрывали пороховыми зарядами. Для усмирения взбунтовавшихся посылали солдат, но среди крестьян находились такие, кто не винился под страхом любого наказания. Против обидчиков стояли порой всем миром, тогда карательные экспедиции выжигали целые деревни. Не даром на Руси бытует поговорка: «На миру и смерть красна!»

Такова хроника тридцатых, сороковых, пятидесятых годов XIX века. Как говорится, дальше ехать уже было некуда: призрак новой пугачевщины замаячил над Россией. Только официально зарегистрированных бунтов в царствование Николая I насчитывалось значительно больше пятисот.