По ту сторону свободы и достоинства - Беррес Фредерик Скиннер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проблемы перехода от одних категорий вещей к другим можно было бы избежать, если бы все было либо ментальным, либо физическим и рассматривались обе возможности. Некоторые философы пытались остаться в мире разума, утверждая, что реален только непосредственный опыт, а экспериментальная психология началась как попытка открыть психические законы, управляющие взаимодействием между психическими составляющими. Современные «интрапсихические» теории в психотерапии рассказывают, как одно чувство ведет к другому (например, фрустрация порождает агрессию), как чувства взаимодействуют и как те, что были вытеснены из сознания, пытаются вернуться обратно. Как ни странно, точка зрения, согласно которой психическая стадия на самом деле является физической, была принята еще Фрейдом, полагавшим, что физиология в итоге объяснит работу психического аппарата. Аналогичным образом многие физиологические психологи продолжают свободно говорить о состояниях ума, чувствах и так далее, полагая, что понимание физической природы лишь вопрос времени.
Пространство разума и переход из одного мира в другой действительно поднимают неудобные вопросы, но их обычно можно игнорировать, и это хорошая стратегия, поскольку главное возражение против ментализма носит совсем другой характер. Мир разума перетягивает на себя одеяло. Поведение не признается самостоятельным субъектом. В психотерапии, например, тревожные вещи, которые человек делает или говорит, почти всегда рассматриваются просто как симптомы, и по сравнению с завораживающими драмами, которые разыгрываются в глубинах сознания, само поведение кажется поверхностным. В лингвистике и литературной критике сказанное человеком почти всегда рассматривается как выражение идей или чувств. В политологии, теологии и экономике поведение изучается как информация, из которой можно сделать вывод об отношении, намерениях, потребностях и так далее. На протяжении более двадцати пяти сотен лет пристальное внимание уделялось психической жизни. Лишь недавно предприняли усилия по изучению поведения человека как чего-то более сложного, чем просто побочный продукт.
Условия, от которых зависит поведение, также игнорируются. Объяснение с позиции разума сводит любопытство на нет. Мы видим это в обычном разговоре. Если спросить кого-то: «Почему ты пошел в театр?», а он ответит: «Потому что захотелось», мы склонны воспринимать эти слова как объяснение. Гораздо интереснее узнать, что происходило, когда он ходил в театр в прошлом, что слышал или читал о пьесе, которую отправился посмотреть, и какие другие вещи в его прошлом или настоящем могли побудить его пойти (в отличие от того, чтобы сделать что-то иное). Однако мы принимаем «захотелось» как обобщение и вряд ли потребуем подробностей.
Профессиональные психологи часто останавливаются в той же точке. Давным-давно Уильям Джеймс[8] поправил господствующий взгляд на связь между чувствами и действиями, утверждая, например, что мы не убегаем из-за страха, а боимся, потому что убегаем. Другими словами, то, что мы чувствуем, когда испытываем страх, и есть наше поведение – то самое, которое в традиционном представлении выражает чувство и объясняется им. А многие ли из тех, кто рассматривал аргумент Джеймса, заметили, что никакого предшествующего события не указано? Ни то ни другое «потому что» не следует воспринимать всерьез. Нет никакого объяснения причины бегства и страха.
Независимо от того, рассматриваем ли мы чувства или поведение, которое, как предполагается, ими вызвано, мы уделяем мало внимания предшествующим обстоятельствам. Психотерапевт узнает о ранней жизни пациента почти исключительно из воспоминаний пациента, которые, как известно, ненадежны, и даже может утверждать, что важно не произошедшее на самом деле, а то, что пациент помнит. В психоаналитической литературе на каждую ссылку на эпизод насилия, к которому можно отнести тревогу, приходится не менее сотни ссылок на само чувство тревоги. Похоже, мы предпочитаем истории предшествующих событий, которые явно недоступны. Например, в настоящее время мы интересуемся тем, что должно было произойти в ходе эволюции вида, чтобы объяснить поведение человека, и, похоже, говорим об этом с особой уверенностью только потому, что случившееся на самом деле можно лишь подразумевать.
Не понимая, как и почему наблюдаемый нами человек ведет себя так, как он себя ведет, мы приписываем его поведение человеку, которого не видим, чье поведение тоже не можем объяснить, но о котором не склонны задавать вопросы. Вероятно, мы используем данную стратегию не столько из-за отсутствия интереса или возможностей, сколько из-за давнего убеждения, будто для большей части человеческого поведения не существует значимых предпосылок. Функция внутреннего человека заключается в том, чтобы дать объяснение, которое не поддается объяснению. Оно останавливается. Человек не является посредником между прошлой историей и текущим поведением, он центр, откуда исходит поведение. Он инициирует, зарождает и создает и при этом остается, как и для древних греков, божественным. Мы говорим, что он автономен – и, если говорить языком науки о поведении, это означает «чудо».
Эта позиция, конечно, уязвима. Автономная личность служит объяснением тех вещей, которые мы пока не можем описать иными способами. Ее существование зависит от незнания, и она, естественно, теряет статус по мере того, как мы узнаем больше о поведении. Задача научного анализа – объяснить, как поведение человека как физической системы связано с условиями, в которых развивался человеческий вид, и условиями, в которых живет отдельный человек. Если не существует какого-то прихотливого или творческого вмешательства, события должны быть связаны, и никакого вмешательства на самом деле не требуется. Условия выживания, ответственные за человеческий генетический набор, порождают склонность к агрессивным действиям, а не чувство агрессии. Наказание за сексуальное поведение изменяет сексуальное поведение, а любые возникающие чувства в лучшем случае являются побочными продуктами. Наш век страдает не от тревожности, а от несчастных случаев, преступлений, войн и других опасных и болезненных вещей, которым так часто подвергаются люди. Молодые люди бросают школу, отказываются от работы и общаются только с ровесниками не потому, что чувствуют отчуждение, а из-за несовершенства социальной среды в домах, школах, на заводах и в других местах.
Мы можем пойти путем, уже проторенным физикой и биологией, обратившись непосредственно к связи между поведением и окружающей средой, игнорируя предполагаемые сопутствующие состояния сознания. Физика не продвинулась вперед, внимательнее изучая ликование падающего тела, а биология – природу жизненного духа, и не нужно пытаться выяснить, чем на самом деле являются личности, состояния ума, чувства, черты характера, планы, цели, намерения или другие предпосылки отдельного человека, чтобы перейти к научному анализу поведения.
Существуют причины, по которым нам потребовалось так много времени, чтобы достичь этой точки. Вещи,
