Танцовщица - Мирза Хади Русва

Уповая на поддержку английских штыков (компания взяла на себя обязательство «защищать» Ауд), шахи и их двор погрязли в роскоши и удовольствиях, совершенно не заботясь о положении дел в княжестве. Они швыряли несметные суммы на постройку все новых и новых дворцов, мечетей и усыпальниц, в то время как народ изнывал в глубокой нищете. Крестьяне голодали, деревни пустели, участились грабежи и разбои, творились всяческие беззакония, и кончилось тем, что англичане, обвинив шаха, которого сами же они контролировали, в «дурном управлении», аннексировали княжество. Аннексия Ауда, совершившаяся за год до Национального восстания, сопровождалась расформированием аудской армии и ослаблением позиций крупных землевладельцев, многие из которых были, в свою очередь, экспроприированы. Результатом явилось резкое обострение антианглийских настроений среди влиятельных в Ауде слоев общества. Не удивительно, что вскоре же после первого выступления сипаев в Мируте около Дели Ауд стал одним из основных центров восстания. В самом Лакхнау вооруженная борьба шла около года – с мая 1857 по март 1858 года. Долгое время перевес был на стороне восставших, но их разобщенность, отсутствие ясно выпаженных целей и общих интересов, а также предательство многих крупных феодалов привели к тому, что восстание было жестоко подавлено, а город подвергся повальному грабежу.

Все эти события нашли отклик в повести, хотя автор не уделяет им большого внимания. Он отчетливо показывает бесправие и произвол, царившие в «шахские времена», выводит на сцену разбойников, изображает слабую попытку шаха навести порядок руками одного из своих вассалов, бегло упоминает о «крушении султаната», то есть аннексии княжества, о восстании и сопровождавших его подавление грабежах, о последующей частичной реконструкции города. Однако это лишь фон, на котором рисуется личная судьба героини. Весьма активно вмешиваясь в решение морально-этических вопросов, которые подробно освещаются в отступлениях, автор воздерживается от попыток проникнуть в корень социальных проблем и избегает их обсуждения.

Повесть написана неровно. Яркие, живые сцены обыденной жизни временами перемежаются надуманными авантюрными эпизодами. Спокойное, полное красочных деталей повествование о юности героини, воссоздающее атмосферу, в которой она росла и развивалась, помогающее понять, как складывался ее духовный облик, сменяется рассказом о годах ее зрелости и, наконец, приводит к развязке, которая кажется слишком поспешной. Немало в повести и противоречий. Например, в вопросах семейного уклада автор определенно придерживается консервативных воззрений, и в то же время устами своей героини он протестует против обычая затворничества женщин.

Автор довольно редко высказывает свое отношение к описываемым событиям в прямой форме: характеры персонажей в повести очерчены настолько ярко, что их действия в большинстве случаев говорят сами за себя и не требуют авторских пояснений. Реалистичность и жизненность действующих лиц не может оставить читателя равнодушным; вольно или невольно автор заставляет сочувствовать обиженным и угнетенным, возбуждает ненависть к притеснению и произволу и призывает задуматься над причинами существующей несправедливости.

В повести отчетливо звучит отказ от традиционного мусульманского мировосприятия – пассивного фатализма, и читателю внушается мысль, что судьба человека в немалой мере зависит от его собственных усилий. Гуманизм, пронизывающий все произведение, в значительной степени искупает присущие ему слабости. Повесть безусловно представляет собою незаурядное явление в литературе урду, тем более что создавалась она на заре становления в Индии современных литературных жанров. Автор поднял важную проблему социального характера, и, несмотря на то, что к ее решению он подходит с идеалистических либеральных позиций и не вскрывает в достаточной мере истинных причин, порождающих рассматриваемое явление, все же сама постановка вопроса и методы его освещения характеризуют Русву как одного из основоположников реалистического направления в литературе.

Повесть «Танцовщица» до сих пор пользуется большой популярностью в Индии и Пакистане и часто переиздается. Недавно индийская Академия литературы рекомендовала ее как один из лучших образцов прозы урду к переводу на важнейшие языки Индии, а Издательство литературы урду в Пакистане открыло ею серию классических произведений.

Г. Зограф

И воскликнула со смехом похитительница сна:

«Пусть портрет мой засверкает всем, чем жизнь моя полна!»

Танцовщица

Немало прелестных историй знал я в далекие дни,

Теперь под пером печальным сердце мне ранят они[2]

Читатель! Вот как пришла мне мысль написать эту книгу. Дело было лет десять – двенадцать назад. Один из моих друзей – мунши[3] Ахмад Хусейн-сахиб,[4] который всегда жил неподалеку от Дели, отправился путешествовать и пожаловал к нам, в Лакхнау. Он снял себе комнату на Чауке,[5] и его приятели часто собирались там по вечерам. Это были очень приятные встречи. Мунши-сахиб был тонкий ценитель поэзии. Он сам временами немного писал, и писал хорошо, но еще больше любил слушать стихи, а потому гости у него обычно беседовали о поэзии и читали много стихов. Соседнюю комнату занимала какая-то танцовщица. Не в пример другим певицам и танцовщицам, она жила замкнуто. Никто не видывал, чтобы она сидела на своем пороге, глядя на улицу, или чтобы к ней заходили посетители. Круглые сутки окна у нее были завешены, а главный вход с Чаука заперт, – слуги ее проходили в дом через боковую дверь из переулка. Если бы в иные вечера из этой комнаты не доносилось пение, можно было бы подумать, что там вообще никто не живет. Маленькая дверца вела туда из комнаты, где мы собирались, но она была закрыта наглухо.

Однажды все собрались как обычно. Я читал какую-то газель,[6] остальные, как и полагается, время от времени хвалили меня. И вот во время чтения из-за дверцы послышался одобрительный возглас. Все повернулись в ту сторону, а я замолчал. Тут мунши Ахмад Хусейн громко проговорил:

– Нехорошо хвалить, когда сам где-то прячешься. Если вы любите стихи, пожалуйте к нам.

Ответа не последовало. Я стал читать дальше, и все уже забыли об этом случае, как вдруг немного погодя вошла женщина, с виду служанка, сделала общий поклон и спросила:

– Который из вас Мирза Русва-сахиб?

Друзья указали ей на меня. Тогда служанка сказала:

– Госпожа очень просит вас зайти к ней.

– Какая госпожа? – удивился я.

– Госпожа не велела мне называть ее имя. А там, как вам будет угодно.

Я колебался, – принять это приглашение или нет; а тут еще друзья принялись надо мной подшучивать:

– А что, сахиб, почему бы вам и не пойти к ней? Должно быть, эта госпожа ваша старая и близкая приятельница, раз она без всякого стеснения прислала за вами.

Я и сам терялся в догадках, не зная, кто бы это мог позволить себе подобную вольность. Между тем служанка добавила:

– Хузур![7] Госпожа знает вас очень хорошо, потому она и послала за вами.

Пришлось пойти. Вошел; гляжу – это Умрао-джан.

– Аллах! – воскликнула она, увидев меня. – Мирза-сахиб, вы меня совсем забыли!

– Кто же мог догадаться, что вы забрались в такую дыру? – отозвался я.

– Я тут часто слышала ваш голос, но у меня не хватало решимости вас пригласить, – сказала Умрао-джан. – А сегодня ваша газель так меня взволновала, что возглас восторганевольно сорвался с моих губ. В ответ на него кто-то из вас пригласил меня присоединиться к вашему обществу, и мне стало стыдно. Я решила было притаиться, но не выдержала и вот, памятуя о нашей прежней дружбе, осмелилась побеспокоить вас. Простите меня, пожалуйста. И, прошу вас, прочитайте еще раз то двустишье, которое мне так понравилось.

– Никакого прощения вы не получите и стихов от меня не услышите, – сказал я. – Если вы любите поэзию, пойдемте к моим друзьям.

– Да я бы и не против, но боюсь, – а вдруг мое появление будет неприятно хозяину дома или кому-нибудь из гостей?

– Ну, что вы! Для чего же тогда вас приглашают? – возразил я. – Ведь у нас просто непринужденная встреча друзей. Ваше общество сделает ее еще приятней.

– Возможно. Но как бы эта непринужденность не зашла чересчур далеко, – усомнилась Умрао-джан.

– Не беспокойтесь! Никто не позволит себе по отношению к вам ни малейшей вольности.

– Ну хорошо, приду завтра.

– А почему не сейчас?

– Ой! Да вы разве не заметили, в каком я виде?

– Но у нас ведь не званый вечер, а просто встреча друзей. Пойдемте, пойдемте!

– Ох, Мирза! Вас не переспоришь, – сдалась она. – Ладно, идите. Я приду следом за вами.