Женщины в его жизни - Барбара Брэдфорд

– Я полагаю, доля правды есть в твоих словах. После сорока пяти лет нашего знакомства кому, как не тебе, знать меня лучше…

Мужчины выпили шампанское, и Трентон жестом указал на стулья вокруг приличествовавшего случаю стола времен королей Георгов.

– Присядем?

Когда они уселись, Трентон сказал, обращаясь к Джону Вейлу:

– Я поставил Максима в известность, по какому поводу просил его зайти. Я думаю, тебе предстоит разъяснить дальнейшее.

Вейл кивнул и обратился к Максиму:

– Прежде всего, я хотел бы знать, интересует ли вас перспектива стать «белым рыцарем» для «Листер ньюспейперс».

Максим нахмурился:

– Откровенно говоря, не знаю. Как раз перед вашим приходом я начал объяснять Алану, что не считаю газетную империю областью своих интересов.

– Но почему? – потребовал разъяснений Трентон, забыв о данном минуту назад обещании молчать. – Без сомнения, это отличное приобретение для тебя на нынешнем этапе твоей деятельности. Подумай, как возрастут твой авторитет и влияние, если ты приобретешь контроль над „Листером". Ежедневная национальная газета, воскресная национальная газета, да еще куча престижных журналов в придачу.

Максим метнул взгляд на Алана, но реплику оставил без ответа и обратился к Джону Вейлу:

– Что дает вам основания думать, будто акционеры не станут возражать против моего участия?

– Гарри Листер уверен на этот счет, такого же мнения придерживаются и другие члены правления. Я с ним согласен, так же как директорат Морган Лейна. – Вейл подался вперед, съехав на краешек стула, и устремил из-под очков серьезный взгляд на Максима. – У вас есть имя, внушительная репутация и исключительный опыт. Вы также не обладатель имущества обанкротившейся фирмы, вам далеко до банкротства. Компании, которые вы прибрали к рукам, процветают благодаря вашему достойному руководству. Эти моменты дают вам огромные преимущества. Скажу откровенно, вы производите впечатление, очень солидное впечатление, и потому мы абсолютно уверены, что акционеры положительно отнесутся к вашей кандидатуре. Кстати, того же мнения придерживаются и биржевые маклеры Берч и Райдер. Они приветствуют ваше участие, так же как и мы.

– Спасибо на добром слове, – пробормотал Максим и замолчал. Затем, пораздумав, продолжал: – «Интернэшнл Паблишинг Групп» Артура Брэдли давала за «Листер ньюспейперс» пятьсот миллионов фунтов. Становясь «белым рыцарем», я должен был бы превысить эту цифру по меньшей мере на двести миллионов.

– Не обязательно, – возразил Вейл. – Можно и меньше…

– Двести миллионов, сто миллионов – какая разница? В любом случае это солидная акция, – холодно заметил Максим.

– Верно, – согласился Джон Вейл. – Но взгляните на это дело под иным углом: вы начнете делать большие деньги.

– Я вовсе не всегда забочусь о том, сколько я смогу взять, – спокойно сказал Максим, – меня, скорее, беспокоит, сколько я смогу потерять.

– О, я уверен, что потери вам не грозили бы, – доверительно сообщил Джон. – Я мог бы представить вам кое-какую стоящую информацию в отношении «Листер ньюспейперс», необходимые факты и цифры.

– Давайте, выкладывайте. – Максим откинулся на спинку стула, приготовившись слушать. В этот момент Алан Трентон поднялся.

– Если вы не возражаете, я ненадолго займусь своими собственными делами, – негромко сказал он и направился в дальний конец офиса к письменному столу, чтобы посмотреть факсы и телексы из Нью-Йорка, поступившие ранее. Он погрузился в работу: составлял ответы, готовил тексты, которые утром предстояло разослать, внимательно изучал всякие срочные бумаги, делая на них пометки.

В какой-то момент он отвлекся и взглянул на Максима, Джона Вейла, по-прежнему занятых разговором, и решил: пусть они обмозговывают свои дела без его участия. Ему нечего было сказать по существу, и, значит, его вклад в беседу оказался бы ничтожен. Самое лучшее, было вообще не вмешиваться.

Алан развернулся на вертящемся стуле и устремил взор в окно на Беркли-сквер. Мысль его, поблуждав бесцельно, остановилась на Максимилиане Уэсте, что частенько бывало, когда его другу случалось оказаться с ним рядом. Обаяние и притяжение личности Уэста было так велико, что отключиться от его персоны было не просто.

«Друзья до смертного часа!» – поклялись они друг другу еще в школе, и, как ни странно, этот детский обет соблюдался. Только дружба – непреходящая и наделенная смыслом ценность в жизни, философствовал Алан. Как хорошо сознавать в глубине души, что мы можем всегда и во всем полагаться друг на друга. Ему доставляло удовольствие видеть Максима в столь блестящей форме. Если судить по внешним признакам, он вел беззаботную и веселую жизнь то в одном из своих многочисленных шикарных домов, то на плавучем дворце – океанской яхте. Но Алан знал, что представление о Максиме как о человеке праздном и беспечном не соответствовало истине. Уэст бывал занят сутками напролет, постоянно находился в курсе всех дел и новостей, всегда – в пути или в процессе работы. И каким-то непостижимым образом умел выглядеть при этом безупречно. Конечно, думал Алан, все это тоже способствовало преуспеванию Максима. Последние девять лет он работал исключительно напряженно, колесил по свету, и заполучить его бывало невероятно сложно. Лондон становился для него в эти дни перевалочной базой, пунктом короткой передышки, несмотря на то что здесь, в Мейфере, находились его головной офис и дом.

Алану хотелось видеться с другом почаще. Они нередко разговаривали по телефону, где-то от случая к случаю на скорую руку перекусывали вместе или выпивали по глотку, но это было совсем не то, что неспешный ленч или обед, как это случалось в прошлом. Мальчиками они были неразлучны, оставались так же дружны и в отрочестве и, возмужав, по-прежнему продолжали быть близкими друзьями.

Алан опять развернулся на стуле и остановил взгляд на Максиме, внимательно наблюдая за ним несколько секунд. Похоже, старый дружище изрядно озадачил Джона Вейла своими каверзными вопросами. Тот, правда, отвечал бойко и живо, было видно, что его нимало не смущает этот «пыточный» диалог. Впрочем, так и должно было случиться: Максимилиан Уэст на всех производил благоприятное впечатление. И довольно часто даже ошарашивал при первой встрече. Он всегда оказывался не таким, каким предполагали. И никогда не делал того, что от него ждали. Он постоянно бывал непредсказуем.

Перед мысленным взором Алана неожиданно возник пятнадцатилетний Максим, вспомнился тот преотвратный день, когда двое мальчишек из другой школы, оба здоровяка, привязались к Максиму, насмехались над ним, обзывали гадкими словами, грубили и жестоко задирались, так жестоко, как умеют только подростки. Максим, пепельно-бледный, с яростно сверкавшими темными глазами, мгновенно изготовился к стычке, поднял кулаки, приняв боксерскую стойку, и, казалось, вот-вот готов был ринуться в атаку. Алан тоже поднял кулаки, чтобы драться рядом с Максимом. А затем произошло нечто неожиданное, непредвиденное, ошеломившее всех собравшихся поглазеть на драку – и мальчишек, и Алана. Его – даже больше, чем остальных. Максим внезапно опустил кулаки и ушел, не вымолвив ни слова, ушел с высоко поднятой головой. И это огромное чувство собственного достоинства, эта гордость словно образовали вокруг него некий щит. Наблюдавшие за сценой юнцы-зубоскалы примолкли, расступились и дали ему пройти, напуганные выражением холодной решимости на лице Максима, его высокомерной неприязнью.