На козле за волком - Юлиан Семенов

Они были обречены, но ревел мотор, в кабине было тепло, работали датчики, по радио можно было поймать музыку из Аляски, и то, что неминуемо должно наступить через час с небольшим, когда мотор сожрет бензин и самолет врежется в торосы, скрытые туманом, казалось чем-то невозможным и диким. Ведь люди семидесятых годов так привыкли к могуществу подвластной им техники.

Степанов только потом понял - уже когда Коля Николашкин за пять минут перед тем, как должен был кончиться бензин, чудом посадив самолет, сделался белым, словно полотно, - как близок он был к тому, чтобы исчезнуть, унеся с собой все то, что он обязан был отдать...

И сейчас, когда холод с каждой минутой становился все более близким, когда пальцы задеревенели и дышать было трудно, а до дороги было всего пятьдесят километров, которые никак не одолеть по такой стуже, ощущение безысходности возникло в Степанове внезапно - как гнев. Но сейчас не было Коли Николашкина, на которого можно надеяться, - <он умеет, он посадит самолет вслепую>, - не было комиссара охраны Сисука, который знает все тропы Патет-Лао, - <он успеет увести от диверсантов, которых забросили с вертолетов из Сайгона>, - был только ты сам, Ванган, Мунко и мороз пятьдесят градусов.

Чем дольше жил Степанов, тем осознаннее он боялся смерти, но не потому только, что факт распада материи, организованной в субстанцию Дмитрия Степанова, страшил его своей алогичностью и произволом, - нет. Он боялся не успеть сделать то, что считал своим долгом сделать.

Когда он болел, Надя говорила:

- Ты, как все мужчины, не умеешь переносить боль.

А он умел, как все мужчины, переносить боль. Просто он злился, что может не успеть. Не успеть - это и есть ощущение собственного бессилия, а его-то и боятся больше всего мужчины.

Мунко влез в мотор с головой. Он копошился там, тихонько чертыхаясь. Голос его сейчас показался Степанову совсем еще детским.

<Интересно, сколько ему? - подумал Степанов. - Видимо, не больше двадцати пяти. Наверное, он пока еще не понял, что случилось... В молодости мы не реагируем на опасность... Проклятие жизненного опыта... Хорошая, конечно, штука, но она, как компас, указывает только один путь самый верный и короткий. А может быть, счастье-то ждало каждого из нас на длинной дороге, на той, которую мы не избрали: жизненный опыт подсказал, что это неверно, ненадежно, неудобно...>

(Ну кто сказал, что счастье - <удобно>? Удобным обязан быть стульчик и газовая плита...)

- Ну? - спросил Ванган. - Как?

Мунко, перестав чертыхаться, ответил:

- Пальцы что-то не двигаются.

- Давай я погрею твои пальцы.

Мунко с готовностью вылез из мотора и спрыгнул на землю. Степанову показалось, что в воздухе зазвенело.

<Наверное, этот звон получился оттого, что земля слишком промерзла, подумал он. - Довольно занятная разница между гибелью от жары в Каракумах или в Сахаре и между замерзанием здесь. Там нет звуков, там все приглушено зноем. Впрочем, там я не погибал. Мне только казалось, что я погибаю от жары, но между гибелью и тем, что нам представляется гибелью, - пропасть. Только страх может сделать кажущуюся гибель настоящей... Интересно, Мунко бросил мотор потому, что замерзли пальцы, легко бросил... Наверное, ни Ванган, ни я не бросили бы мотор, потому что мы умеем считать время, которое нам отпущено...>

Ванган взял пальцы Мунко в свои квадратные ладони и начал с силой растирать их.

- Очень больно, - слабо улыбнувшись, сказал Мунко.

- Ты умеешь мастерить? - спросил Ванган Степанова. - Может, поделаешь что-нибудь с карбюратором, пока я тру ему пальцы?

- Я только умею крутить баранку.

Ванган хмыкнул.

- Ты хотел сказать, что и дурак умеет крутить баранку? - спросил Степанов.

- Именно.

- Что же не сказал?

- Ты гость.

- Разве гость не может быть дураком?

- Никогда. Во всех случаях дурак - хозяин. Умный никогда не пригласит дурака в гости.

Мунко сказал:

- Кажется, пальцы отошли.

- Тогда продолжай. А я пока нарву травы и сделаю несколько маленьких пучков, я буду греть тебе руки огнем.

Ванган начал рвать траву, поглядывая при этом на часы.

<Сколько раз такое уже случалось, - подумал Степанов. - Ничего, и на этот раз все обойдется. <В степи глухой замерзал ямщик> - сюжет для девятнадцатого века... Впрочем, раньше обходилось потому, что Хоан хорошо знал время, когда американцы начинали бомбить переправы на тропе Хо Ши Мина; дядя Леша умел проводить полуторку через гати, и мы тогда оторвались от немцев; а тот португалец, который полез со стилетом ночью, в Бейруте, был пьян и поскользнулся на арбузной корке, - иначе он бы вогнал сине-белую сталь под мою лопатку... Каждый раз, когда я попадал в передряги, меня выручало стечение случайностей, но они были слишком уж закономерными, эти случайности... Если бы я знал время бомбежки, если бы я гнал полуторку в сорок втором году (я тогда просто-напросто обделался со страха), если бы я выскочил из-под машины с потушенными фарами в Панаме, а не меня вытащил за руку друг в самый последний миг... А сейчас я один на один со стихией, а она - вне случая, она избыточно закономерна. Или уж так случайна, что никакой закономерностью ее не перешибешь... Все равно не может быть, - упрямо подумал Степанов и поймал себя на мысли, что он надеется на что-то стороннее - на людей, которые их найдут, на Мунко, который все-таки починит карбюратор, на внезапное потепление, на вертолет с врачом или геологами, который случайно пролетит над ними. - Нет, так не годится. Надо что-то делать самим. Идти, идти, пока можно идти. Иначе слишком уж гадостно будет замерзать...>

- Сколько? - спросил Степанов.

- Двадцать пять минут.

- Прошло или осталось?

- Разницы нет...

- Тише ты...

- Он не слышит...

Степанов плюнул - слюна упала к унтам ледышкой. Он отвернул крышку радиатора и опустил палец в воду. Вода была ледяной. Степанову показалось даже, что ее не было вовсе, из-за того что разницы между водой и воздухом не ощущалось.

- Глупо, - сказал Ванган, - все это до смешного глупо.

- Глупо, что не успеешь? - спросил Степанов. - Ты об этом думаешь?

- Нам с тобой можно выступать в цирке - отгадывание мыслей на расстоянии...

- Ты бы что хотел успеть?

- Хотя бы сюжеты записать... У меня их сотни... Это все ложь, когда говорят, что в драматургии всего сорок семь сюжетов.

- У тебя ноги очень замерзли, Ванган?

- Теперь уже легче. Я их не чувствую.

- Сними ботинки, я разотру ступни.

Ванган вдруг жестко усмехнулся и спросил:

- Зачем? Все решат эти двадцать пять минут. Если он успеет сменить за двадцать минут прокладку и с этой прокладкой карбюратор заработает, тогда ноги отойдут - печка в <козле> хорошая... А если он провозится еще час, вода в радиаторе станет льдом и мотор не заведется...

- Пойдем к дороге...

- Это хорошо для положительного героя... <Идти, сколько можешь...> Здесь некуда идти. Идти, чтобы идти? Глупо.

- Сейчас я тебе скажу то, что только вчера придумал... Жаль, если это пропадет. Я знаешь что придумал вчера? Проверка человеческих отношений обязана быть действенной, а не словесной. Слова и есть слова. Между прочим, это понял один наш с тобой коллега. Он был то ли актером в Лондоне, то ли герцогом... А поняв это, стал Шекспиром. У него герои не говорят. Они или делят царства между детьми, или проводят полицейское расследование, как Гамлет, или укрощают жену - не словами, как все мы, а действием... Это я про Строптивую, а не про Дездемону, не думай...

- Почему ты сказал: <Жаль, если пропадет>? Если мы не заведемся пропадет... Не станешь же ты это записывать? Да и бумаги нет...

- Бумага-то есть, только пальцы не двигаются. Нет, я не про это... Я верю, что слово, сказанное вслух, не пропадет. Слово - это форма проявления энергии, а энергия не исчезает. Я убежден, что люди скоро сделают аппарат, который будет записывать речи Цицерона и незаписанные экспромты Пушкина...

- Черт, - выругался Мунко, - вот черт...

- Что такое? - спросил Ванган и снова взглянул на часы.

- Я уронил винтик.

- А без этого винтика нельзя?

- Нельзя. В карбюратор будет засасывать воздух.

- Куда ты его уронил?

- Я ищу... Хорошо, если в мотор... Только мне кажется, что винтик упал в траву.

- Давай отодвинем машину, - предложил Степанов. - Попробуем поискать в траве.

- В траве ничего не найдешь, - сказал Ванган, это пустое дело. Может, у тебя есть запасной винтик, Мунко?

- У меня нет запасного винтика. Теперь-то я всегда буду возить с собой большой запас - и винтиков, и прокладок.

Ванган и Степанов переглянулись.

- Ладно, - сказал Ванган, - давай толкать машину.

- Знаешь, - предложил Степанов, - давай зажжем траву. Тогда будет легче искать.

- Наоборот.

- Не надо ничего искать! - крикнул Мунко. - Винтик закатился в мою варежку! Это я со страху стал таким рассеянным.