Ференц Лист - Мария Залесская

Лист оказался непонятым современниками и даже потомками. К концу жизни, несмотря на огромное количество учеников, он чувствовал полное одиночество в своих творческих устремлениях. Он не разочаровался в своих принципах, нет! Он был в состоянии выдержать и завистливую злобу, и несправедливые упреки, и ядовитые насмешки. Но для столь безоговорочно верящего в свою правоту человека духовный вакуум стал настоящей трагедией. Лист утешался верой, что в будущем, «когда его уже не будет среди живых», его идеалы найдут и понимание, и оправдание. Горькое разочарование и духовное одиночество последних лет его жизни никак нельзя рассматривать как проявление мизантропии и отказ от прежних принципов. (К сожалению, существует и такая абсурдная оценка, свидетельствующая лишь о полном непонимании его личности.) Не Лист отвергал общество — общество отвергло Листа.

И в первую очередь неприятие обществом листовских идеалов сказалось в непонимании его композиторского наследия. Лишь в XX веке творчество Листа, особенно его поздние произведения, получило заслуженное признание. Но даже это признание далеко не полное и неоднозначное.

Больнее всего Листу было именно тогда, когда высмеивали его творческий (в противовес исполнительскому) дар и… патриотизм, который тоже не находил понимания в его окружении, считался рисовкой и своего рода ханжеством. В этом отношении весьма показательны выпады против него Генриха Гейне.

Создается впечатление, что всё, что Лист делал после того, как официально перестал быть виртуозом, выворачивалось наизнанку и подвергалось обструкции. Благотворительность и бескорыстная помощь соотечественникам, бесплатные занятия с учениками (он принципиально не брал денег за уроки, за исключением самого начала своей педагогической карьеры — с конца 1820-х годов до второй половины 1830-х, — когда уроки являлись основным, если не единственным средством к существованию не только его самого, но и его матери), принятие духовного сана, смелые новаторские устремления в творчестве… Даже его всегдашние предупредительность, учтивость, доброжелательность и ласковость (пожалуй, он был даже излишне снисходителен, в постоянном стремлении помочь боялся обидеть собеседника, сказав что-то неприятное) объяснялись не чем иным, как… лицемерием! По мнению советского музыковеда Я. И. Мильштейна, «вообще в его манере обращаться с людьми, наряду с естественностью и благородством, было что-то такое, что заставляло многих сомневаться в его искренности. Это „что-то“ — умение его дружить с самыми различными по своей направленности людьми, умение сочетать в себе самые противоположные взгляды»[18]. Однако почему бы не объяснить эту черту не лицемерием и неискренностью, а широтой и незлобивостью натуры Листа, способного видеть в каждом человеке лишь достойное?

Лист никогда не сводил личных счетов, никогда не отвечал на недоброжелательность «коллег по цеху» несправедливыми обвинениями, стараясь быть максимально объективным в оценках чужого творчества вне зависимости от отношения оппонента к его собственным произведениям. Известно, что не только Шуман, но и Шопен, и Брамс высказывались о творчестве Листа весьма критически, а иногда и открыто враждебно, но он продолжал бескорыстно пропагандировать их сочинения, восторженно отзываться о них и даже создавать «памятники нерукотворные» во славу великих современников; одним из которых является его книга о Шопене. В истории искусства трудно отыскать примеры подобных великодушия и объективности. Листу совершенно чужды были мстительность, зависть к чужому успеху, злопамятность (пожалуй, лишь нанесенные в детстве раны — конфликт отца с князем Эстерхази и отказ в принятии в Парижскую консерваторию — так никогда и не зажили). Чувство соперничества он полностью изжил в себе еще во времена общения с Сигизмундом Тальбергом[19]. Временами у Листа проскальзывала лишь своеобразная ревность к чистоте искусства, когда успех, по его мнению, находил явно недостойный объект. Но даже тогда его раздражение выплескивалось лишь в кругу самых близких друзей, чаще всего не становясь достоянием широкой общественности; его статьи и рецензии в подавляющем большинстве хвалебные, а не разоблачительные — он старался не писать о тех, кто ему неприятен.

Но почему же проявления человеческих качеств, которые, будь они присущи кому-нибудь другому, вызывали бы восторг и сочувствие, применительно к Листу считались едва ли не порочными? Вывод напрашивается сам собой. Отказавшись от концертной деятельности и пытаясь сосредоточиться на серьезном творчестве, Лист самовольно перестал быть послушной игрушкой в руках публики, перестал являться, по его собственным словам, «ученой собакой Мунито»[20]. Публика такого не прощает!

Мы вовсе не ставим себе цель доказывать очевидное: Лист — один из величайших композиторов в истории мировой музыки. Здесь остается сказать лишь одно: «Имеющий уши да услышит» (Мф. 11:15; 25:30). Тот же Стасов очень быстро преодолел свою предвзятость в отношении Листа, оценил и его личностные качества, и истинный масштаб его дарования и честно признал, что, «не будь Листа на свете, вся судьба новой музыки была бы другая»[21].

Писать о музыке — дело неблагодарное, музыку нужно слушать и понимать. Но к этому пониманию можно подтолкнуть, рассказав о жизненных коллизиях и творческом кредо композитора. И тогда первым шагом к пониманию станет желание музыку почувствовать. От произведений Листа исходит тот благодатный свет, который есть не что иное, как отражение благородной духовной миссии и самой личности «музыкального короля Лира», расточившего свое королевство ради недостойных потомков.

В июне 1840 года Лист откликнулся на смерть Никколо Паганини[22] статьей «О Паганини, по поводу его смерти»[23], в которой есть очень характерные строки: «Рассматривать искусство не как удобное средство для достижения эгоистических целей и бесплодной славы, но как симпатическую силу, объединяющую и сплачивающую людей друг с другом; строить свою жизнь в соответствии с тем представлением о высоком звании артиста, которое должно быть идеалом таланта; раскрыть деятелям искусства суть того, что они должны и что могут сделать; покорить общественное мнение благородством и великодушием своей жизни, зажечь и поддерживать в душах столь родственное добру восхищение прекрасным — вот задачи, которые должен поставить перед собой художник, если он чувствует в себе достаточно сил, чтобы завоевать право наследовать Паганини… Пусть же художник откажется с радостным сердцем от суетной эгоистической роли, нашедшей, как мы надеемся, в Паганини своего последнего блестящего представителя; пусть он видит свою цель в себе, а не вне себя; пусть виртуозность будет для него средством, а не целью, и пусть он никогда не забывает, что если noblesse oblige[24], то в такой же мере и даже больше, чем благородство, génie oblige»[25].

Эта короткая статья представляет безусловный интерес по двум причинам. Во-первых, перед нами — творческое кредо самого Листа, которому он никогда не изменял, и его завет всем последующим поколениям тех артистов, кто в действительности достоин призвания Художника. Во-вторых, Листа чаще всего сравнивали именно с Паганини, считая их дарования тождественными. Однако сам Лист явно противопоставляет себя гению скрипки по единственной причине: признавая за Паганини несомненный дар, он не мог не чувствовать эгоистического характера этого дара, его направленность исключительно на самого себя. Такой эгоизм в искусстве был для Листа неприемлем! В свое время он всё прощал Вагнеру лишь потому, что гений Вагнера, в отличие от личности, общечеловечен и не эгоистичен. К сожалению, приходится констатировать, что надежды Листа на то, что «суетная эгоистическая роль» художника обрела в Паганини «своего последнего блестящего представителя», не оправдались. Наоборот, до обидного мало альтруистов, подобных Листу…

Парадокс нашего времени заключается в том, что для дальнейшего прогресса искусства необходимо остановиться и оглянуться назад. Не упрямо стремиться вперед, подобно брейгелевским слепцам, но обратиться к наследию титанов прошлого. Необходимо осознать, что сделанное ими не есть отжившая свой век, запыленная история, пусть даже и великая, но ныне годная лишь на то, чтобы тешить амбиции кучки интеллектуалов. На самом деле это руководство к действию, пример, достойный подражания и актуальный особенно теперь. Гении прошлого ясно видели опасность и напрямую заявляли, что в искусстве власть «антихриста» — коммерции и моды[26] — приведет к гибели. Не их вина, что их голоса так и не услышали и мнимый прогресс, основанный на господстве индустрии в вагнеровском и листовском понимании этого слова, заставил человечество пойти по пути, ведущему в пропасть. Ныне для искусства есть только две альтернативы: отойти назад от опасного края, на котором оно уже стоит, или пасть в бездну. Так пусть же одним из маяков на дороге к спасению станет жизнь великого композитора, неутомимого борца за истинное искусство, самоотверженного и бескорыстного человека, подлинного аристократа духа Ференца Листа!