Повесть былинных лет - Валентин Леженда

— Да-да, конечно, самовар как раз закипел, бараночки есть свежие.

— Да мне бы на печь, согреться, — ответил Лука, — ну а потом, сама понимаешь…

Дарья мило смутилась, залившись румянцем, что ей, к слову сказать, шло.

— Ну ты и скажешь, разбойник, — кокетливо махнула она концом длинной косы. — Соблазнил меня аки змий-искуситель. Ах, что я делаю?!

— Не притворяйся, — усмехнулся юноша, и они с молодицей прошли в уютную теплую горницу.

С Дарьей Лука познакомился совершенно случайно, по своему обыкновению заночевав в попавшемся на пути сарае, благо дворовых псов воевода у себя не держал, ибо сам был пострашнее любого Полкана. Лишь законченный безумец мог попытаться влезть к нему в дом. Но Лука как раз и был тем самым ненормальным, коему все на этом свете, кроме стихов да женщин, было по барабану. В общем, стихами своими он молоденькую женушку медведковского воеводы и пленил.

— Кто у тебя до меня был? — полюбопытствовал Лука, прихлебывая горячий чай с баранками, которые и впрямь оказались свежими. — Местный конюх?

— А откуда ты узнал? — изумилась молодка.

— Да так, ентуиция, — хмыкнул юноша, дуя на дымящееся блюдце.

Засиделся он что-то в этом Медведкове. Шутка сказать, целую неделю уже в избе у лопуха-воеводы живет, как сыр в масле катается. Тепло, уютно, утром любовь, вечером любовь. Муженек-то все время у заставы сидит, женился балда на свою голову. Вот так с дурнями в жизни и бывает.

«Пора делать отсюда ноги! — подумал Лука, хрустя бараночкой. — Удача — штука изменчивая».

Дарья, сидя напротив, продолжала застенчиво теребить косу. Огонь девка! С виду вроде как скромница да прилежница, но это лишь с виду.

— Прочти стишок, Лука, ну что тебе стоит, — принялась канючить молодка. — Ну еще один для твоей лапушки.

Юноша тяжело вздохнул.

Ничего не поделаешь, коль просит… и он зычно, с чувством прочел…

Сегодня снова Купидон

Пытался подстрелить меня,

Но то ли промахнулся он,

То ль в сердце выросла броня…[1]

— Ох, — томно вздохнула Дарья, — хватит чаевничать, лучше иди ко мне…

Лука с тоскою поглядел за окно. Внутренний сторож уже битые полчаса настырно твердил: «Беги, беги, беги…»

Дарья задула лучину и, расстелив на печи одеяло, изяшным пальчиком поманила парня.

Пиит снова прислушался к себе. Что-то было не так, и потому вместо того чтобы прыгнуть на печь к бесстыжей молодке, он ловко юркнул за стоявший у двери избы огромный кованый сундук.

В ту же секунду крыльцо на улице грозно заскрипело, дверь приоткрылась и в щель просунулся тяжелый булатный меч.

Дарья вскрикнула и метнулась к окну.

— Еханый бабай!!! — взревело под дверью, и, звеня доспехами, в дом с оглушительным грохотом вломился раскрасневшийся воевода.

«Я так и знал, — с тоскою подумал Лука, — знал ведь, не мог не знать».

— Где?!! — страшно взревел обманутый муж и с мечом наперевес погнался за визжащей благоверной.

Изба была просторная, и супруги потешно забегали вокруг крепкого дубового стола, за которым давеча пил чай с баранками Лука.

— Где-э-э-э он?!!

— О чем ты, родимый?

— Я все знаю, признавайся, выдра!..

— А… на помощь!!!

— Рога мне наставила?!!

— Нет…

— С кем, С КЕМ? Я все равно его найду и… зарублю!!!

— А… нет-нет…

Лука задумчиво наблюдал за семейной сценой из своего укрытия. Сколько раз он уже видел подобные представления. Все повторялось даже в мельчайших деталях, вот только он следил за драмами, как правило, из разных мест. Из-за печи, с чердака, из чулана, а вот теперь… за сундуком схоронился.

— Ты думала, я ничего не знаю, охо-хо… А я все знал с самого начала, когда нашел несколько дней назад под подушкой чужой лапоть!

— Нет, только не за косу-у-у-у…

«Какой еще лапоть? — недовольно подумал Лука. — Сроду я никаких лаптей здесь не терял. Да и не ношу я их, в сапогах вот удобных путешествую».

Стало быть, конюха лапоть. Ай да Дарья, ай да коза бесстыжая!

Намотав на левую руку длинную косу жены, воевода, судя по намерениям, собрался отсечь благоверной голову.

— Пора! — хрипло прошептал Лука и незаметно, словно хищный зверь, прошмыгнул на двор.

— А… — донеслось из избы, — не надо-о-о-о… — После чего раздались громкие шмякающие звуки.

— Порет! — сразу определил юноша, прислушиваясь к диким визгам неверной. — Что ж, любишь кататься, люби и саночки возить…

И, произнеся вслух сию известную расейскую мудрость, Лука ловко, точно ярмарочный акробат, перемахнул через высокий дощатый забор.

Выйдя из разгромленной корчмы, Колупаев направился к своей скромной повозке, на которой и путешествовал по землям русским бескрайним уже изрядное количество лет.

Запряженная в повозку лошадка по имени Буцефал встретила хозяина довольным всхрапыванием. Присмотревшись, Степан заметил, что лошадь взирает на него с укоризной. Видно, не одобрял Буцефал учиненной кузнецом драки.

Ну да ладно, где еще русскому человеку пар спустить, как не в благородном честном поединке, особенно когда силы противника превосходят твои собственные в десять раз.

Прикрыв старой медвежьей шкурой рабочий инструмент, лежащий на дне повозки, Колупаев залез на козлы и громко скомандовал:

— Поше-о-о-ол…

Сегодняшнее происшествие в корчме стало последней каплей в той бочке дегтя, которую уже столько лет носил под сердцем Степан. Тяжело жить на земле русской обманутым героям. Да разве можно было помыслить такое в прежние-то времена?

Кто бы тогда посмел приписывать подвиги какого-нибудь богатыря совершенно чужому человеку?

А какие встарь были силачи, горы сворачивали: Микула Селянинович, Никита Кожемяка, Добрыня Никитич, Гол Воянский, Иван-богатырь крестьянский сын, Алеша Попович… Да целого дня и ночи не хватит, чтобы все их подвиги пересказать.

Непонятно было, чем Степан заслужил такую горькую участь. Сколько подвигов совершил, животом рисковал, а слава вся какому-то ироду поганому Илье Муромцу, что б его, досталась. За что про что? На каких, в конце концов, основаниях?

А все этот летописец, как же его… даже имени не вспомнить. Вот кабы встретился он кузнецу… Ох и навалял бы ему Степан, ох и навалял бы!

— Гей, иди быстрей, Буцефалушка, смеркается уже…

Буцефал недовольно застриг ушами, но скорости все-таки прибавил.

Колупаев горько усмехнулся и принялся от тоски рассуждать вслух, обращаясь к собственной лошади:

— А что как мне, Буцефалушка, этого мерзавца сыскать? Ну, летописца ентова, по непонятному почину меня славой народной обделившего. Найти и заставить все заново переписать по правде, по совести. Мол, вот он настоящий богатырь расейский, Степан свет Колупаев, погубивший Змея Горыныча и Кощея Бессмертного в бегство трусливое обративший…

И кузнец серьезно задумался. Чудно было, отчего ему раньше в голову сия простая мысль не забредала. Взять и все исправить.

— Хороша мысль, добрый молодец! — внезапно раздалось прямо за спиной Колупаева. — Но не все так просто, как тебе кажется…

Степан аж подпрыгнул на козлах повозки, будто ужаленный. Буцефал дернулся и, резко остановившись посреди дороги, испуганно скосил выпуклый глаз на телегу.

Колупаев обернулся.

Из-под медвежьей шкуры торчала всклокоченная голова незнакомого белокурого юноши. Юноша был розовощекий и на удивление наглый.

Кузнец снял с пояса хлыст:

— А ну отвечай, кто таков и почто ко мне в телегу забрался, а то…

Незнакомец сладко потянулся и нехотя выбрался из-под шкуры. Угроза Степана никакого впечатления на него не произвела.

— Да спрятался я в твоей телеге. Совершенно случайно спрятался, да и прикорнул малость. Прости, брат русич, виноват.

— Кто таков? — по-прежнему не шибко дружелюбно переспросил Колупаев.

— Вольный художник я, — ответил юноша и, достав из кармана красное яблоко, с удовольствием впился в него зубами. — Лукой Пырьевым зовут.

Кузнец с неудовольствием узнал в яблоке часть своего полдника из седельной сумки.

Однако нагл был этот безобразник до неприличия.

— Художник по какой части?

— По женской, — довольно ответил Лука. Степан прищурился, оценивающим взглядом обозревая юношу. В меру смазлив, опрятен, в общем недурен. Все портила лишь высокомерная усмешка, не сходившая с его губ.

— Больше мне в той деревне делать нечего, — решительно сообщил Лука; — Жену местного воеводы я соблазнил — это раз, девок деревенского старосты попортил — это два, ну и кое-чего еще там было… это три…

— Экий ты орясина! — возмутился Колупаев. — А ну пшел с телеги, я тебя возить тут не нанимался.

— Спокойно, кузнец, не кипятись, — примирительно сказал Пырьев. — Я, если ты не знаешь, сын самого князя Сиверского Буй-тура Всеволода от половецкой княжны Гюльчитай свет Кончаковны.