АФГАНСКАЯ КОМАНДИРОВКА - Евгений ПОНИЗОВСКИЙ

– Не горюй, братан, знаешь поговорку "Если невеста уходит к другому, то неизвестно кому повезло?" Смотри на жизнь философски и ищи везде хорошее. Например, ты на новойдолжности на боевые операции часто ездишь?

– Да забыл уже, когда ездил. За три последних месяца ни одной душманской рожи в прицеле автомата не видел. И служба не пыльная, хлопот меньше, больше шансов свою шкуру целойсохранить. Так что я и не горюю. Ни за бойцов, ни за технику теперь голова не болит, но все равно обидно иногда, орден ведь все-таки заслужил, почти… А в роте без меня порядка сталоменьше. Новый командир все больше вашего брата политработника слушает. У меня с солдатом разговор короткий, – при этих словах Иван сжал крепкий кулак, – вот они где все были уменя. Провинился, получи за дело, наказание было неотвратимым, немедленным, эффективным и чувствительным. Они все знали, что "сюсюкать" я с ними не буду, но и даром не обижу.Один был гвардеец, так тот прямо говорил: "Не полощите мне мозги, товарищ капитан, дайте лучше сразу по голове, а то я с пеленок так приучен, по-другому не понимаю". В каптерке уменя кусок веревки капроновой в палец толщиной всегда висел на гвозде, а под веревкой плакат: "Это не метод воспитания, но…".

– Перегиб это, Иван, нельзя так, потом после тебя никакой политработник не убедит никого словами, – вяло возразил Стоцкий.

– Не скажи, у меня "дедовщины" вообще не было, а в другой роте тоже все "сюсюкали" с бойцами, так там "деды" из солдат, кто служил больше года такую дедовщину махровую развели,ужас, как в "гестапо". Молодым бойцам шомполами задницу жгли. Учебные расстрелы устраивали, только боевыми патронами. Издевались, пока одному голову не проломили ключомгаечным насмерть. Только тогда кубло это разогнали. А бойцу записали: "Погиб при исполнении", на боевые потери списали, чтоб авторитет полка не подмочить. Вот так-то… -закончилИван и задумался о чем-то далеком.

* * *

После обеда из полка действительно шла машина в штаб армии. Брать пассажиров в угловатую, чадящую черным выхлопом небольшую бронеразведдозорную машину (в народе БРДМ) нехотели. Однако Иван, как истинный штабист, быстро переговорил с кем надо, и Стоцкому нашлось место на пыльной зеленой броне.

Солнце грело по-весеннему, вдоль разбитых городских дорог буйно зеленела южная растительность. Машины всех мастей и расцветок хаотично сновали во все стороны, гудели наразные лады, когда поперек дороги вдруг вылезала ручная телега, груженная кладью выше роста человека или запряженная ишаком повозка.

Периодически какой-нибудь огромный грузовик, который почему-то назывался "бурбухайка" нарушал все законы движения и, расталкивая прочую мелюзгу бампером, ехал поперекпотока. Главный принцип движения был один: у кого машина больше – тот и прав. И никто при этом не слушал свистков редких регулировщиков. В очередной раз объехав древний"фольксваген-жук" с фанерным ободранным кузовом, штабной БРДМ свернул с широкого проспекта на узкую улочку и, изрядно попетляв, подъехал к контрольно-пропускному пункту штабаармии. Сам штаб армии, как и положено обители вершителей судеб человеческих, размещался на горе, во дворце бесславно почившего афганского лидера Амина. Большой военный городокбыл разбросан внизу в котловинах, между сопками. Отсюда, с дворцовой горы, дергали все нити управления огромным живым организмом, самой боевой армией Советского Союза. Сюдаже тянулись нити с далекой Родины. Наверх ко дворцу вела живописная дорога – серпантин, разрезавшая извилистой серой лентой зеленые сады на склонах, однако подножие горы плотноопутывала изгородь и пройти туда можно было только через контрольно-пропускной пункт по специальному пропуску.

Друзья Стоцкого – офицеры топогеодезисты – в городке жили по афганским меркам – "с шиком". Во дворе рядом с фанерной общагой – модулем был устроен настоящий бетонный бассейн5x10 метров, в который можно было нырнуть прямо с парапета – глубина позволяла. Вода была чистой и призывно блестела в лучах апрельского солнца, но для купания было ещехолодновато.

Все жильцы общежития были еще на службе, и оставив вещи возле осоловевшего после долгого наряда дежурного офицера, Стоцкий отправился изучать магазины, которых в городкебыло несколько. Тут и офицерское кафе, и книжный, и продуктовый, и промтоварный, где за чеки Внешпосылторга, заменявшие в Афганистане рубли, служивому люду предлагалиотовариться. Дорогие вещи шли, конечно, по записи и по очереди, а импорт попроще – бери хоть сейчас.

Из дверей офицерского кафе доносилась тихая музыка и плыли волны запахов жареной картошки, сосисок и еще какой-то вкуснотищи.

Решив не поддаваться искушению, сэкономить деньги и дотерпеть до ужина в столовой, Стоцкий твердым шагом пошел мимо дверей, однако тарелка с хрустящей желто-коричневойжареной картошкой вдруг так явно представилась неизбалованному деликатесами старлею, что в голодном желудке заурчало, а ноги сами пошли к заветному крыльцу.

– Не положено Вам, товарищ старший лейтенант; – противным, как холодная вода, голосом остановил Стоцкого высокий холеный сержант в парадной форме с нелепым в боевой армиибелым парадным ремнем на кителе. – Вход для офицеров только в брюках навыпуск и кителях или рубашках с погонами. Вот на стене приказ начальника гарнизона.

– Вот те на, – опешил старлей. – Где же я в Афгане себе такую форму найду? – и растерянно оглядел свои потрепанные, но чистые хэ-бэшные брюки.

– А нас это не интересует. Не положено и все, – надменно отрезал сержант.

Сделав кое-какие покупки и побродив еще немного по территории городка, Игорь вернулся в общежитие к топогеодезистам.

– Пришли уже друзья Ваши, пройдите, – махнул рукой дежурный вглубь коридора.

С топогеодезистами, капитаном Ващенко и старшим лейтенантом Сироткиным Стоцкий познакомился чуть меньше года назад во время одной из командировок в Кундуз. Тогда нелетнаязимняя погода задержала Игоря на три дня, а Ващенко и Сироткин оказались соседями по продавленным койкам в 10-ти местной комнате офицерской гостиницы. Высокий, тощий какжердь близорукий Ващенко и немолодой, плотный, круглолицый Сироткин каждое утро взваливали на плечи свои приборы с треногами и понуро уходили месить под дождем липкуюжелтую глину. К вечеру, проведя очередные съемки местности и вымокнув до нитки, волоча ноги, они возвращались в гостиницу. Стоцкий как-то быстро сдружился с ними и, стараясь облегчить их участь, встречал ребят с горячим чаем. Потом обсыхали, шли на ужин и до полуночи "на интерес" расписывали "пулю" в преферанс.

На третий вечер Стоцкому удалось раздобыть у знакомых в пехоте немного афганского виноградного самогона, что еще больше скрепило дружбу с топогеодезистами. Налитый вцеллофановый кулек с узлом вместо пробки самогон, по-афгански "шароп" был вонючим, мутным, но крепким и вполне терпимым для неприхотливых глоток советских офицеров, аглавное, стоил значительно дешевле водки.

– Ну, Игорек, ну, молодец, удружил. Теперь, если будешь в Кабуле, приезжай только к нам. Мы люди гостеприимные, приютим, обогреем, – широко улыбался на прощание Сироткин.Ващенко при этом снял очки и кивнул головой: " Это точно, приезжай".

Вот и в этот раз Стоцкого встретили как лучшего друга, сразу определив ночевать на свободную койку в трехместной комнате.

– Так, значит, план на вечер такой, – уверенно заявил Сироткин. Сейчас идем на ужин в офицерскую столовую, затем пару часов посидим "за приезд", при этом он выразительно щелкнулсебя пальцами по кадыку, – а потом пойдем в открытый клуб кино смотреть, привезли чего-то новое. Дальше видно будет.

В столовой Стоцкого определили на свободное место, выдав за своего. Давали ячневую кашу, называемую в народе "генеральской", с тушеным мясом, напоминавшим говядину, но снесколько странным вкусом. Сидя напротив Стоцкого, Сироткин то и дело с ухмылкой поглядывал на него.

– Ну как тебе мясо? Ел когда-нибудь такое? – хитро улыбаясь, спросил Сироткин.

– Странное какое-то. Верблюжатину я ел, она не такая, конина вроде бы тоже не то. Не знаю, что за "зверь", но есть можно, – старательно пережевывая, ответил Стоцкий.

– Вот никогда не угадаешь! Кенгурятина это австралийская, – с гордостью неизвестно за кого заявил Сироткин.

– Не бреши, – у Стоцкого даже рот открылся, – откуда ты знаешь?

– А мы тут дежурными по столовой ходим. Вот первый раз, когда это мясо давали, я как раз дежурил. Смотрю, говядина какая-то странная. Задние лапищи здоровенные, и как у зайцаростом с теленка, а передние калечные обрубки какие-то. Мы всей толпой эту тушу изучали, сами штамп австралийский видели.

– Все равно не поверю, но мясо съем, не дождетесь, весело погрозил кулаком Стоцкий, доедая кашу.

* * *

После ужина все удобно разместились за столом в комнате. Неяркий свет самодельных светильников с абажурами из жестяных банок создавал какой-то минимум уюта. На столе почетноеместо занимала купленная вскладчину бутылка "Русской", а вокруг в казенных тарелках красовалась немудреная закуска. Тут была и "красная" рыба (бычки в томате), и "голубая" рыба (сельдьиваси в масле), и икра "красная" (кабачковая). Не поскупились хозяева даже на пару банок маринованных венгерских огурчиков и помидоров. Когда все новости друг-другу былирассказаны, а "Русская" почти улетучилась, Стоцкий, потянувшись, спросил: "Мужики, а с вами в комнате жил Николай, здоровый такой лейтенант, на руках еще со всеми боролся. То липловец, то ли борец – не помню. Что-то его не видно. Перевели что пи куда?" После этих слов в комнате как будто подул холодный ветер.