Рожденная в гареме. Любовь, мечты… и неприкрытая правда - Фатима Мернисси

Но именно тот случай с радио преподал мне один важный урок. Тогда мама сказала мне, что, прежде чем что-то сказать, нужно пожевать слова. «Семь раз покрути каждое слово на языке с закрытым ртом, а потом уже говори, – велела она. – Потому что, когда слова уже сказаны, можно многое потерять». Потом я вспомнила, как в сказках «Тысячи и одной ночи» просто невпопад сказанное слово могло навлечь беду на несчастного, который не угодил тем самым халифу или шаху. Иногда дело кончалось даже тем, что звали сиафа, то есть палача.

Однако слова могли и спасти человека, который умел ловко нанизывать их друг за другом. Так и случилось с Шахерезадой, рассказавшей тысячу и одну сказку. Царь хотел отрубить ей голову, но одними словами она сумела остановить его в последнюю минуту. И мне очень хотелось узнать, как ей это удалось.

Глава 2. Шахерезада, царь и слова

Как-то раз вечером мама не пожалела времени, чтобы объяснить мне, почему сказки называются «Тысяча и одна ночь». Название это неслучайное, потому что в каждую из этих многих-многих ночей юная супруга царя Шахерезада должна была придумать головокружительный, захватывающий сюжет, чтобы царь, ее муж, забыл про свое жестокое намерение казнить ее на рассвете. Я пришла в ужас. «Мама, ты хочешь сказать, что, если бы царю не понравилась сказка, он позвал бы своего сиафа [палача]?» Я все не унималась, желая знать, какие еще варианты были у бедной девушки. Я хотела, чтобы имелись другие возможности. Почему не могло быть так, что, даже если сказка не угодила царю, Шахерезада все равно осталась бы жива? Почему Шахерезада не могла просто рассказывать, что ей хочется, не боясь умереть из-за царя? Или почему она не могла все перевернуть и потребовать, чтобы царь сам каждую ночь рассказывал ей по сказке? Тогда бы он понял, как страшно угождать кому-то, кто обладает властью отрубить тебе голову. Мама сказала, что мне сначала нужно узнать, как все было; тогда можно было бы поискать выход.

У Шахерезады с царем, сказала она, был совсем необычный брак. Он состоялся при очень плохих обстоятельствах. Царь Шахрияр застал свою первую жену в постели с рабом, очень рассердился и обиделся и велел отрубить голову им обоим. Однако, к его большому удивлению, оказалось, что двойного убийства ему недостаточно, чтобы усмирить свой безмерный гнев. Месть стала его каждодневной навязчивой идеей. Он чувствовал потребность убивать все больше женщин. Поэтому он велел визирю, своему самому высокопоставленному придворному, по воле случая еще и отцу Шахерезады, приводить ему по девственнице каждый день. Царь женился на ней, проводил с нею ночь, а на рассвете приказывал ее казнить. И так он поступал больше трех лет и убил более тысячи невинных девушек, «и люди возопили и бежали со своими дочерьми, и в городе не осталось ни одной девушки, пригодной для брачной жизни»[3]. Брачная жизнь, как сказала мама, когда Самир стал прыгать и требовать объяснения, – это когда жених и невеста ложатся вместе в кровать и спят до утра.

Наконец во всем городе осталось только две девственницы: старшая дочь визиря и ее младшая сестра Дуньязада. Когда в тот вечер визирь пришел домой, бледный и озабоченный, Шахерезада спросила его, что случилось. Он рассказал ей о беде, но дочь поступила так, как ее отец не ожидал. Вместо того чтобы умолять его о бегстве, Шахерезада сразу же добровольно вызвалась пойти и провести ночь с царем. «Заклинаю тебя Аллахом, о батюшка, – сказала она, – выдай меня за этого царя, и тогда я либо останусь жить, либо буду выкупом за дочерей мусульман и спасу их от царя».

Отец Шахерезады сильно ее любил и воспротивился этому плану. Он попытался убедить дочь, что им нужно придумать другой выход. Отдать ее в жены Шахрияру фактически означало обречь на неминуемую смерть. Но Шахерезада, в отличие от отца, была уверена, что благодаря своему исключительному дару сумеет положить конец убийствам. Она излечит растревоженную душу царя, когда будет рассказывать ему о том, что случилось с другими людьми. Она унесет его в дальние страны, покажет иноземные обычаи, чтобы он смог лучше осознать собственные странности. Она поможет ему увидеть, что он загнал себя в темницу своей одержимой ненавистью к женщинам. Шахерезада была уверена: если заставит шаха посмотреть на самого себя, он захочет измениться и снова полюбить. Отец неохотно сдался, и Шахерезада в ту же ночь стала женой Шахрияра[4].

Оказавшись в опочивальне царя Шахрияра, Шахерезада стала рассказывать ему чудесную сказку и ловко оставила ее незаконченной в самый напряженный момент, так что он никак не мог расстаться с нею на рассвете. Поэтому оставил ее в живых до следующей ночи, чтобы узнать конец истории. Но на вторую ночь Шахерезада рассказала ему другую чудесную сказку, которую тоже не успела закончить до рассвета, и царю пришлось опять сохранить ей жизнь. То же произошло и на следующую ночь, и на следующую, и так в течение тысячи и одной ночи, то есть почти трех лет, и в конце концов царь уже не мог представить себе жизни без этой женщины. К тому времени у них уже родилось двое детей, и через тысячу и одну ночь он отказался от своей ужасной привычки отрубать головы женщинам.

Когда мама закончила историю Шахерезады, я закричала: «Но как же научиться рассказывать сказки, которые понравятся царю?» Мама буркнула, как будто обращаясь к самой себе, что эту задачу женщина решает всю жизнь. Конечно, ее ответ мне не особенно помог, но потом она прибавила, что, пока мне достаточно знать, что мои шансы на счастье будут зависеть от того, насколько умело я научусь владеть словом. С этими сведениями мы с Самиром (а я уже решила стараться не расстраивать взрослых неприятными словами из-за инцидента с радио) принялись тренироваться. Мы часами сидели молча, пережевывая слова и поворачивая их на языке по семь раз и наблюдая за взрослыми, не замечают ли они чего-нибудь.

Но взрослые никогда ничего не замечали, особенно во дворе, где жизнь текла очень строго и по правилам. Только наверху все было не так жестко устроено. Там разведенные и овдовевшие тетушки, прочие родственницы и их дети занимали разветвленный лабиринт комнаток. Количество родственниц, живущих с нами в тот или иной момент времени, зависело от конфликтов в их семейной жизни. Иногда к нам приезжали дальние родственницы искать приюта на несколько недель, поссорившись с мужьями. Некоторые останавливались у нас со своими детьми лишь на короткое время, чтобы показать мужьям, что у них есть где остановиться, что они смогут прожить самостоятельно и потому не зависят от мужей так уж отчаянно. (Эта хитрость часто увенчивалась успехом, и женщины возвращались домой в более сильной позиции для переговоров.) Но другие родственницы приезжали навсегда после развода или каких-то других серьезных невзгод, и это была одна из традиций, которые всегда волновали папу, когда кто-то критиковал обычаи гаремной жизни. «Куда же деваться женщине в беде?» – спрашивал он.

Комнаты наверху были очень простые, с белыми кафельными полами, белеными стенами и небольшим количеством мебели. Тут и там были расставлены очень узкие диваны, обитые разноцветным крестьянским хлопком с цветочным узором, с подушками и плетеными циновками, которые было легко мыть. Мокрые ноги, обувь и даже порой пролитая чашка чая не вызывала здесь такого переполоха, как внизу. Жизнь наверху была намного проще, особенно потому, что там царила традиция под названием ханан – эмоциональное свойство марокканцев, с которым я редко сталкивалась где-либо еще. Ему трудно дать точное определение, но в принципе это свободная, добродушно-веселая, даримая без условий нежность. Люди, которые одаривают тебя хананом, как тетя Хабиба, никогда не грозят отнять свою любовь, если ты не нарочно совершаешь какой-нибудь мелкий или пусть даже крупный проступок. Внизу было трудно ожидать ханана, особенно от матерей, которые были слишком заняты тем, как научить тебя соблюдать границы, чтобы тратить время на нежности.

Наверху было и такое место, где рассказывались сказки. Можно было вскарабкаться по сотне глазурованных ступенек на третий, верхний этаж дома, перед которым открывалась выбеленная терраса, просторная и приветливая. Там находилась комната тети Хабибы, маленькая и скудно обставленная. Ее муж после развода забрал все, надеясь, что, если он когда-нибудь передумает и одним пальцем поманит ее обратно, она тут же склонит голову и побежит назад. «Но он ни за что не забрал бы у меня самое важное, – иногда говорила тетя Хабиба, – мой смех и все те чудесные сказки, которые я могу рассказывать, когда слушатели того стоят». Я как-то раз спросила двоюродную сестру Малику, что наша тетя имеет в виду, когда говорит «слушатели того стоят», и она призналась, что ей это тоже непонятно. Может быть, спросить у тети прямо, предложила я, но Малика сказала: нет, лучше не надо, вдруг еще тетя Хабиба расплачется. Тетя Хабиба часто плакала без причины; все так говорили. Но мы любили ее, и нам даже не спалось по четвергам – так мы волновались в предвкушении пятницы, когда она рассказывала сказки. Это обычно заканчивалось большой суматохой, потому что мы засиживались слишком долго, по мнению наших матерей, и они часто приходили за нами. И тогда мы поднимали крик и самые избалованные из моих кузин и кузенов, вроде Самира, катались по полу и кричали, что не хотят спать и ни за что не пойдут.